«“Большой город” – не открытое письмо чиновникам»

Редакторы «БГ» Филипп Дзядко, Екатерина Кронгауз и Алексей Мунипов объяснили ГЛЕБУ МОРЕВУ, как делался номер про будущее, что такое бутик-журнал и как выстраивать хорошие отношения с ТВ

Имена:  Алексей Мунипов · Екатерина Кронгауз · Филипп Дзядко

— Давайте начнем с вашего последнего специального номера, вышедшего под шапкой «Мы всё поменяли». «Большой город» — городской журнал, который должен отражать городскую реальность, а вы вдруг решили ее смоделировать, вышли за пределы вашего медийного жанра. Расскажите, как вы всё это придумывали.

Филипп Дзядко, главный редактор: От номера к номеру мы рассказываем об окружающей действительности, а действительность эта по большей части довольно неприглядна. Описывать ее, с одной стороны, страшно увлекательное, а с другой — печальное занятие. При этом человек, читающий новостную ленту и старающийся уловить какие-то изменения, происходящие в стране, обнаружить какое-то движение к лучшему, понимает, что ничего внушающего особенный оптимизм не происходит. И в один прекрасный момент редактор журнала «БГ» Екатерина Кронгауз сказала, что в сложившихся условиях журналистике необходим новый жанр — под бессмысленным названием «нон-фейк-фикшн». Эту идею мы решили воплотить и стали придумывать мир, в котором было бы страшно интересно существовать, потому что в этом мире все приходит в движение и люди в этом мире не боятся — например, не боятся перемен.

Екатерина Кронгауз, заместитель главного редактора: Мы придумали сделать номер про идеальный мир, в котором мы все хотим жить. И честно рассказали об этом нашим авторам и фотографам. И дальше выяснилось, что представление об идеальном мире оказывается вот таким. То есть оно на самом деле не абсурдно, не утопично, а приближено к реальности, просто что-то чуть-чуть меняется. В одной ситуации, в том же случае с милицейским произволом, оказывается один, не такой уж идеальный, тоже какой-то сомнительный тип, но у него остался ровно один принцип, и этого уже немало. Или вот компания пенсионеров, которая вдруг решает сделать то, что для нас непривычно. И поэтому получилась такая картина, которая с легкой руки Алексея Мунипова называется теперь «скорбный термометр».

Ф. Д.: Мы предложили разным авторам чуть-чуть сдвинуть картинку, сделать минимальные допущения и посмотреть, что начнет меняться. А меняться начинает всё с огромной скоростью. После выхода номера я слышал несколько критических отзывов вроде: «А почему вы не улучшили то-то и то-то?» Или: «А почему в вашем выдуманном статистическом исследовании Россия по уровню коррупции переместилась с реального 146-го места только на 45-е, а не на первое?» Но мы не собирались рисовать картину нашей мечты, и не только потому, что жить в такой утопической реальности мне было бы довольно скучно, по крайней мере в этой профессии. Мы рисовали картину, в которой существование не сводится к ламентациям о том, как надоело жить в серой мерзости путинских нулевых и «неужели ничего невозможно поменять?». Поменять возможно, для начала хотя бы на бумаге. Сдвиньте чуть-чуть картинку — вам понравится, вас затянет.

Алексей Мунипов, заместитель главного редактора: При этом выяснилось, что мечты у всех довольно разные и жить в пространстве этих мечт, соединенных воедино, довольно неуютно. У номера много авторов, и, когда мы начали все это сводить вместе, стало понятно, что общий манифест не получается, а главное — что мы и не хотим делать манифест. Вот [поддельный] номер «Нью-Йорк таймс» — это манифест. «Буша за решетку, возвращаем войска из Ирака!» А что нам писать — «Путина в отставку»? Нет общественного консенсуса по этому поводу. Да и вообще это была бы немного другая история. Правда, у нас написано на обложке: «Ходорковский вышел на свободу», и по этому поводу консенсуса вроде бы тоже нет — есть много людей, для которых его освобождение ничего не значило бы. Которые не считают, что это бы что-то изменило и вообще что-то означает. Но это все-таки понятный маркер. Когда видишь это на обложке, примерно понимаешь, о чем вся эта история.

— После выхода номера уже прошло больше недели. Как говорится, «газета выступила — что сделано?». Есть какая-то реакция — читательская или даже не просто читательская, а, скажем, реакция власти?

Е. К.: Некоторые читатели уже просят положить этот номер с ними в гроб. Например, некоторые работники вашего портала.

А. М.: Ну, это же мертвый жанр, «газета выступила — что сделано». Газеты давно уже выступают о-го-го как, но ничего не делается. Можно написать, не знаю, что Путин ест детей, с аргументами и фактами, и никто и не почешется. Уотергейт у нас невозможен, потому что половина читателей не верит газетам, вторая половина и без газет уверена, что не просто ест, а еще и сушит на зиму, а власти это вообще по барабану. Так что никто не ожидал какой-то заметной реакции — от власти уж точно. Но была куча откликов от каких-то совершенно незнакомых людей, которые прифигели от того, что увидели. Хотя, скажем, когда у нас был материал про похороны Москвы и акция «Похороны Москвы», нам рассказывал источник в мэрии, что Лужков тряс этим номером на планерке…

Ф. Д.: Там была отличная фраза, которую мне пересказывали. Будто бы он влетел на заседание, держа в руках этот номер, с криком: «Я понимаю, когда кликушествующие либералы и губошлепы нас поливают грязью, но когда мы сами это делаем, то таким образом подтверждаем, что все это правда» (а там был среди героев один чиновник). То есть они, конечно, сами знают, что все это правда. Кликушествующим губошлепам вроде меня это было приятно, как и то, что Медведев через неделю после выхода номера выступил с требованием заняться охраной культурного наследия. Но дома сносить, разумеется, не перестали.