Локарно-2011: «Здравствуй, господин Дерево» и др.

Основной сюжет фестиваля в Локарно – романтические отношения

Фестиваль в Локарно второй раз проходит под руководством амбициозного куратора Оливье Пера, ранее заведовавшего каннским «Двухнедельником режиссеров». Структура фестиваля прежняя: основной конкурс — двадцать фильмов, второй конкурс «Режиссеры настоящего» (первые или вторые режиссерские работы), дополнительные программы, масштабная ретроспектива (на этот раз — Винсент Минелли) и торжественные показы на главной площади города — Пьяцца-Гранде. Вечерняя программа, собирающая восьмитысячную толпу, демократично составлена из зрительских фильмов: открылся фестиваль показом «Супер 8», продолжился «Ковбоями против пришельцев», «Сексом по дружбе» и «Красным штатом» Кевина Смита.

Смелое авторское кино, пристрастием к которому известен Пер, — в конкурсных программах. Показано уже больше половины фильмов, которые кажутся в основном достойными, но скорее необязательными. В этом году они менее радикальны и по форме, и по содержанию — чаще всего это сюжетное кино от режиссеров, появлявшихся ранее в «Двухнедельнике». В Каннах Пер поддерживал небанальные французские картины, продолжает он это делать и в Локарно — они составляют примерно четверть программы.

В конкурсе уже показали «Юношескую любовь» Миа Хансен-Леве; ее дебютную картину «Все прощено» привозил в 2008 году Музей кино на Дни Кайе дю синема (сама она сотрудничала с журналом). Хансен-Леве — из молодых эгоцентричных французов, упорно продолжающих снимать кино по мотивам из собственной жизни; одна из посвященных ее картине разгромных статей называется «Психопатология молодого французского кино». Во Франции конца прошлого века пятнадцатилетняя девочка влюблена в мальчика, а тот уезжает с рюкзаком путешествовать по Латинской Америке, прекратив отношения одним сухим письмом. Пройдут годы, девочка найдет себя, а также взрослого респектабельного архитектора, а затем в ее жизни снова появится забытая первая любовь — однако основанная на личном опыте история о первых узах, которые невозможно до конца разорвать, напоминает скорее искусственное упражнение на заданную тему.

Примерно то же самое можно сказать и про «Отель Бейрут» Даниэль Арбид. Небритый меланхоличный герой Шарля Берлинга влюбляется в прекрасную ливанскую певицу; томное повествование о невозможности их любви приправлено напряженной шпионской интригой и экспрессивно снятыми городскими пейзажами. Но из кадра будто выпустили весь воздух, а чувственные материи остались в сценарии — до фильма их донести не удалось. Это не кино, а фильмы-фотографии: гладкое изображение и застывшая история, с героями и повествованием не происходит вообще ничего — ни на психологическом, ни на драматургическом уровне. Эти фильмы могли бы и длиться сколько угодно, но лучше бы поменьше.

Пока же на Пьяцца-Гранде ковбои воюют с пришельцами, молодые люди из «Тайной жизни» Николя Клотца и его постоянного соавтора Элизабет Персифаль дают отпор полиции, защищая нелегальных эмигрантов в Лионе. Это словно постскриптум к «трилогии современности» Клотца, рассказывавшей о жизни разных социальных классов в нулевые годы. В «Парии» речь шла о бездомных, в «Ране» монументальными планами были запечатлены африканские беженцы, а героями «Человеческого фактора» стали менеджеры высшего звена. Впрочем, и здесь именно влюбленная пара оказывается в центре фильма. Рабочее название новой картины — «Любовники», и на первых кадрах уличных столкновений ассоциация возникает с «Постоянными любовниками» Филиппа Гарреля. Фокус перемещается от группы друзей к девушке Кармен, расставшейся со своим другом Шарлем и влюбившейся в афганского поэта. Его вот-вот должны выдворить из страны, потому их любовь оборачивается параноидальным мороком и герметичным заточением. Несмотря на то что «Тайная жизнь» снималась в настоящих сквотах и с участием реальных людей, Клотц с Персифаль снова намеренно отходят от реализма. Упор они делают на гипнотические движения камеры, поэзию и даже черную магию.

Среди источников вдохновения режиссеры называют прежде всего «Вероятно, дьявол» Брессона (Шарль — отголосок героя Брессона), а также сочинения швейцарца Роберта Вальзера и французского философа Жан-Люка Нанси, с текстами которого была связана и «трилогия современности».

Увы, несмотря на все эти примечательные факты, нельзя не признать, что «Тайная жизнь» даже по меркам французского авторского кино слишком высокопарна, а стихи в устах героев не всегда соответствуют моменту. Любопытно, что теперь Клотц и Персифаль работают над двумя фантастическими фильмами, действие которых происходит во времена Французской революции. Это парадоксальным образом перекликается с другой конкурсной картиной, «Песни Мандрена» Рабаха Амер-Займеха. Три предыдущие картины французского алжирца были посвящены эмигрантскому быту; тут он неожиданно обратился к истории стихийной банды, действовавшей после смерти знаменитого разбойника Луи Мандрена (французского Робин Гуда). Они создают в провинции параллельную экономическую систему, продавая на своих стихийных рынках награбленное и раздавая книги с воодушевляющими песнями в честь погибшего Мандрена. Печатает этот боевой листок, к слову, все тот же Нанси, ранее никогда не игравший в кино. Оливье Пер смело сравнивает «Песни Мандрена» с «Марсельезой» Ренуара, но, боюсь, всем остальным фильм покажется рядовой исторической драмой, пусть и снятой интеллектуалами для интеллектуалов.

Герои Клотца, сражаясь с полицейскими, сравнивают свои действия по защите эмигрантов с помощью евреям во времена коллаборационистского режима Виши. Еще более отчаянно звучат монологи на эту тему в другом конкурсном фильме — документальном «Специальном рейсе». Нелегалы из Африки и Косово, не один год прожившие в Швейцарии, никак не могут взять в толк, почему самая свободная страна мира сначала месяцами держит их взаперти в депортационном центре, а затем отправляет в места, которые давно перестали быть их домом. У этих людей три опции: неожиданно получить разрешение остаться, улететь добровольно и, наконец, покинуть страну специальным рейсом, в сопровождении вооруженного конвоя. На первый вариант особой надежды ни у кого нет, второму посвящена большая часть фильма. Служащие центра ведут бесцельные уговоры, затем вывозят заключенного в аэропорт, где тот меняет решение и сообщает полиции об отказе пересекать границу — и жестокая бюрократическая волокита запускается по новому кругу. Есть, впрочем, и случай депортации, кончающийся смертью одного из эмигрантов.

Швейцарец Фернан Мелгар уже снял на эту тему «Крепость», принесшую ему локарнского «Леопарда» три года назад. Его новый фильм — добротная левая документалистика, которая прилично смотрелась бы на любом документальном фестивале, но странно выглядящая в основном конкурсе. Впрочем, публичный показ собрал гигантскую очередь из зрителей. И это все-таки радует: как раз в начале августа в Швейцарии стартовала отвратительная националистическая агитационная кампания. Пусть весь город и забрендирован фирменной символикой фестиваля, но нет-нет да и мелькнет среди постеров яркая красная реклама с марширующими людьми и призывом избавиться от приезжих.

Сражаются с государством и герои израильского «Полицейского» Надава Лапида. У фильма двухчастная структура — сначала мы знакомимся с элитным подразделением полицейских, натренированных на борьбу с одним конкретным врагом — арабами. Ко второй части появляется радикальная группировка молодых людей, которые берут в заложники местных миллионеров. Кровавая развязка неизбежна, но сам факт того, что приходится бороться с непривычным врагом, изрядно сбивает с толку полицейских.

Но вернемся к Брессону. Японец Синдзи Аояма, прославившийся своей «Эврикой» (приз ФИПРЕССИ в Каннах-2000) и в нулевых ушедший в маргиналии, снял новую картину, «Токийский парк». Его герой — фланер, который бродит по паркам, фотографируя незнакомых людей. Однажды к нему обращается мужчина, который заказывает фотоохоту за прогуливающейся с ребенком женщиной. Все еще усложняется тем, что эта женщина напоминает герою умершую мать, а вместе с ним дома живет призрак его лучшего друга, слегка, правда, позеленевшего. Вся жизнь фотографа проходит между двумя женщинами — сводной старшей сестрой, которая беззаветно в него влюблена, и эксцентричной подружкой призрака — фанаткой хорроров. Есть здесь и вставная новелла про зомби-вампиров, но здесь Аояма гораздо более сдержан, чем в своем апокалиптическом фильме «Боже мой, боже мой! Для чего ты меня оставил?». «Токийский парк» — расслабленно-мечтательный фильм, снятый в чрезвычайно условной — на грани любительского кино — манере. Многих это оттолкнет, но в этом — трудноуловимая прелесть фильмов Аоямы. Его странноватое созерцательное кино примиряет с окружающим миром и его сдержанной красотой — в отличие от других фильмов конкурса предъявляющих миру постоянные претензии.

Лучший фильм, показанный в конкурсе «Режиссеры настоящего» (а возможно, и на всем фестивале), — «Здравствуй, господин Дерево» Чжи Хана. Дерево — потому что так переводится имя главного героя, впрочем, на дереве же повесили его старшего брата. Как и у Аоямы, призраки умерших — отца и брата — не покидают героя, а сопровождают его в повседневной жизни, помогая видеть будущее. Сам он живет в небольшой деревне, которую переделывают в огромную шахту. Завораживающие и одновременно пугающие пейзажи китайской провинции напоминают о фильмах Цзя Чжанке, выступившего продюсером фильма, а диалоги главных героев — победившие здесь в прошлом году «Зимние каникулы». Разумеется, и этот фильм о любви — у героя больные глаза, и влюбляется он в глухонемую девушку. Накануне их свадьбы фильм окончательно превращается в набор странных сновидческих эпизодов.

Хочется думать, что фестиваль затевался прежде всего ради таких картин.​