Поэт КИРИЛЛ МЕДВЕДЕВ о цинизме Шнурова, прогрессивности Шевчука и о низовом гражданском активизме, который еще необходимо понять
Имена:
Сергей Шнуров · Юрий Шевчук
© www.zastavki.com
После
новой работы Сергея Шнурова особенно уместно подумать о том, как могли бы выстраиваться действительно открытые и органичные отношения между культовыми музыкантами и социальными / политическими инициативами. Потому что проблема, конечно, не в том, что
Шевчук высказался за Химкинский лес, и не в том, что Шнуров высказался
против Шевчука, а в том, что 99 процентов музыкантов по-прежнему панически боятся влипнуть в политику. И, прямо скажем, имеют для этого множество оснований.
Поэтому когда среди оппозиции заходит речь о необходимости привлекать в свои ряды деятелей культуры, становится ясно, что еще одна попытка политизировать интеллигенцию, скорее всего, закончится неудачей. И открывающийся предвыборный сезон только усилит ту логику, которой большая часть оппозиции и так повязана с властью, — логику инструментализации, информационных подлогов и искажений, перекодирования месседжей гражданских, социальных инициатив под собственную текущую повестку. В такой обстановке любому музыканту достаточно даже не политического, а элементарного эстетического чутья, чтобы в очередной раз надолго разочароваться в политике.
Вопрос отчасти в том, как научиться отличать низовые социальные / гражданские инициативы от верхушечных политических проектов — иначе власть и дальше будет успешно маркировать любое опасное для себя начинание как «политическое». Но и это неразличение есть лишь часть более общей проблемы — колоссального информационного разрыва между низовой, слабо оформленной политической активностью и жизнью медиапространства, в котором даже адекватная информация о социальных движениях и протестных средах, которую пытаются доносить редкие журналисты или блогеры, преломляется до неузнаваемости.
Читать текст полностью
Жертвой такого разрыва оказываются и культовые музыканты, которые, подобно парламентским политикам, отделены непроницаемой пленкой даже от собственной аудитории, а тем более от активистских сред, и потому, выходя на политические площадки, почти неизбежно разочаровываются. Как избежать этого? Может ли быть по-другому? Существовали ведь, например, да и сейчас еще существуют певцы вроде Вуди Гатри или Пита Сигера, которые на протяжении полувека постоянно поддерживали профсоюзное и антивоенное движения, упорно поливали грязью буржуазных политиканов (говорили, что у них бобы в ушах) и т.п. — словом, вели себя, с точки зрения сегодняшнего пиар-маркетинга, очень прямолинейно и однообразно: нет чтоб хоть раз поддержать сенатора Маккарти или бомбежку Северного Вьетнама. Зато они как раз не боялись влипнуть в политику — они и так были в ней, в массовой рабочей политике, изначально: партии меняли курс, их лидеры коррумпировались, теряли репутацию, сходили со сцены, музыканты же оставались на плаву, поэтому десятки лет имели стабильную левую и рабочую аудиторию, находились внутри той культуры, были ее органичной частью (а кроме того, национальным достоянием). У нас, конечно, нет сейчас ни рабочей культуры, ни ее выразителей — есть те же Шевчук и Борзыкин как выразители интеллигентской демократической культуры перестройки, — культуры, растворившейся в связи с массовой деполитизацией и исчезновением соответствующего социального слоя к середине 90-х. Борзыкин тогда надолго замолчал, действия же Шевчука, типа поездки в Чечню, стали восприниматься либо как личная причуда, либо как, ясное дело, пиар-стратегия. В последние годы оба рокера пытаются актуализировать ту традицию, поскольку хотя и очень медленно, но формируется интеллигентская протестная среда и, соответственно, запрос на протестную культуру. Музыкант ведь, как и любой мало-мальски востребованный художник, всегда находится в контакте со своей аудиторией, отчасти отзывается на ее, возможно не осознанные еще, запросы, отчасти формулирует их. В эпохи затишья, упадка, реакции он переживает скорее о вечности, природе, любви; в периоды же социального и политического подъема — то следует за быстро радикализирующейся аудиторией, то обгоняет ее. В таком режиме формировалась контркультура, в том числе музыкальная, конца 60-х — начала 70-х. Как ни относись к творчеству Шевчука и Борзыкина, оно как минимум прогрессивно в социокультурном смысле.
Чего не скажешь о творчестве Сергея Шнурова, который тоже, конечно, находится в особом контакте со своей аудиторией. Вопрос, недавно вставший перед ним, касался публичной позиции нескольких рок- и рэп-музыкантов по поводу Химкинского леса. Такие вопросы традиционно некомфортны для деятелей культуры — наших современников. Но Шнуров — хороший медиаигрок и знает: если кто-то поставил ребром некомфортный, но острый для общества и косвенно задевающий тебя вопрос, то надо на него реагировать. Как именно реагировать, не так важно. Если бы не оскомина на Шевчука, Шнуров, возможно, высказался бы как-то иначе. Может быть, он высказался бы, например, против вырубки Химкинского леса. Однако возможности гражданского, а тем более политического высказывания в нашей системе настолько не разработаны, что высказаться в поддержку химкинцев (а, я уверен, Шнуров прекрасно понимает, кто есть кто в этой истории), не уподобившись при этом своему пафосному антигерою, оказалось невозможно. Зато пустовала ниша радикально «падонческого» художественного высказывания на тему. И Шнур не бездарно, на своем языке, сделал то, что мог: создал произведение, консолидировал людей, уверенных, что у каждого свой пиар и свой бизнес, вот у защитников леса и у музыкантов тоже. Непонятно только, хули тут идеализм разводить.
Без этого убеждения поколению, воспитанному в 2000-х, было бы, наверное, не выжить. Успех Шнурова некоторые объясняют тем, что новая офисная прослойка, задавленная строгими кодексами и ограничениями, получила возможность вдоволь поматериться и оттопыриться на его концертах. Мол, когда на работе необходимо без конца строить хорошую мину и лизать задницу, то совершенно так же необходимо потом блеснуть «падонческим» мачо-сленгом в сети и отождествиться с героем Шнура, этим «диким мужчиной». Так оно и есть. В 1999-м «Ленинград» ответил на запрос еще только маячивших впереди нулевых, возвестил новое десятилетие. Если экстремальный цинизм 90-х был мироощущением и идеологией новой властно-криминальной касты, «право имеющей», то в 2000-е, с их унылым карьеризмом и конформизмом, цинизм растворился в мидл-классе, стал для него настоящей психологической необходимостью.
«Провал демократического проекта привел к общественно-гражданскому инфантилизму. Этот инфантилизм провоцирует мужчин на такое социальное поведение, которое воспринимается как "женское" (приспособляемость, хитрость, интриги). Поскольку такое "женское" (гендерно-диаспорное) поведение, с точки зрения фольклора, является "низшим", то психологически мужчины пытаются его компенсировать брутальностью: индивидуальной (от этого речь, как бы помягче сказать, насыщена "агрессивной гомоэротикой") и коллективной (отсюда имперское великодержавие, вождизм)» — так описывает ситуацию правозащитник Евгений Ихлов. Это рассуждение хорошо иллюстрируют интервью Шнура по поводу клипа «Химкинский лес», в которых самым жалким образом смешаны неосведомленность, изворотливость, нелепый апломб...
«Какое будущее можно будет построить с таким количеством прогнувшихся и примирившихся падонкаф — представляю себе с трудом», — писал в 2007 году Дмитрий Быков. Три года спустя это по-прежнему сложно представить. Неясно также, что за цинизм нового типа ожидает нас в новом десятилетии.
Если же говорить конкретно, неплохо было бы организовывать специальные встречи, на которых представители, например, Кампании за освобождение химкинских заложников или Экообороны рассказывали бы не только журналистам, а всем интересующимся (в том числе публичным людям, музыкантам) о своей инициативе, отвечали бы на их вопросы. Каким образом формируются сегодня социальные движения и гражданские кампании? В какой связи они находятся с политическими организациями? Что именно мотивирует активистов? Без фактического, из первых рук знания об этом разрушить подозрительность и отчуждение невозможно.
Надо сказать, формирующийся тип социального активиста по-прежнему малопонятен и чужд даже тем, кто без конца говорит о гражданском обществе, свободе слова и многопартийной демократии. Надежды возлагаются скорее на оппозиционных олигархов, на президента, на прессу. Между тем именно там, где социальные права человека (право на воздух, жилье, образование, медицинскую помощь) начинают противоречить правам власти и капитала, — в этих зонах противостояния, порой скрытых от оппозиционных олигархов, президента, прессы, и формируется общественный активизм, складывается новая демократическая политика и культура социальных движений.
Движениям этим необходимы люди, готовые выходить на их акции, распространять их газеты; эксперты, способные говорить по их проблематике; адвокаты, готовые защищать их активистов в суде; интеллектуалы, художники и музыканты, готовые выступать в поддержку. Готовые делать это изобретательно, творчески, разнообразно. Расширять то {-tsr-}пространство, которое сейчас сдавлено, с одной стороны, «падонческим» медиацинизмом, с другой — пустотной махиной конвенциональной «политики». Для этого не обязательно присоединяться к антинашистским или антиантинашистским пактам, клеймить Шнурова за продажность или превозносить его критический гений. Важнее вынуть бобы из ушей и негромко ответить себе самому на простой вопрос: Which side are you on, boy? 1
_____________________
1 На чьей ты стороне, парень? (англ.)
they are all rotten from head to the toes
no one can be believed
no one can be trusted
no one can be honest
there's no my country
here's not my city
i'm on my own
and God is against everybody