Плюс фестивализация всей Москвы

2011 год стал рекордным по числу зарубежных гастролей. Пришло время разобраться в некоторых особенностях московского фестивального движения

Лет пять-шесть назад ситуация с зарубежными фестивалями в Москве была проста. Все знали — есть привозящий в столицу метров современного театра Чеховский фестиваль, и есть NET, призванный знакомить публику с самыми авангардными тенденциями современного искусства.

Теперь фестивальный пейзаж изменился до неузнаваемости. Едва ли не каждая институция и не каждый театр, включая труппы на далеких окраинах, куда не ступала нога театроведа, едва ли не каждый театральный продюсер считают своим долгом привозить зарубежные спектакли в Москву. Фестивали и гастроли плодятся так, что часто невозможно вспомнить, где и когда ты видел тот или иной спектакль. А сами фестивальные гиганты на этом фоне тоже сильно меняют облик.

Чеховский, на который еще недавно буквально молились все, кто хоть немного интересуется театром, явно теряет былое величие. Его программы последних лет явно меркнут перед его же размахом конца 90-х и начала 2000-х, когда в рамках одного смотра удавалось собрать постановки Кристофа Марталера и Петра Лебла, Кристиана Люпы и Ли Бруера, Роберта Уилсона и Теодора Терзопулоса, Тадаси Судзуки и Арианы Мнушкиной. Конечно, среди участников можно и сейчас найти и Матса Эка, и Жозефа Наджа, и Филиппа Жанти, и Мэтью Боурна, и Робера Лепажа (за одно только знакомство с которым российского зрителя Чеховскому можно простить всё), но трудно не заметить, что фестиваль постепенно занесло в область искусства коммерческого, ставящего целью развлечение и нередко сочетающего красоту формы с пустотой содержания, — туда, где театр превращается в шоу. На последних фестивалях эти зрелищные цирковые и хореографические постановки идут много дней подряд, но при этом в полупустых залах (билеты продаются по заоблачным ценам).

Понятие «фестиваль» во всем мире давно уже воспринимается не просто как показ множества спектаклей, но как пространство для диалога, дискуссий и обмена опытом театральных людей, а все это невозможно без обсуждений, мастер-классов, лекций. Чеховский же давно от такой спецпрограммы отказался, за исключением редких встреч с отдельными режиссерами, которые даже не всегда анонсируются. Сегодня ему необходим свежий воздух, нужна встряска, после которой он смог бы обрести внятную концепцию, актуальное звучание и вернуть прежнее влияние на театральный процесс в России. Ведь не будь Чеховского фестиваля, современный театр в нашей стране выглядел бы сейчас иначе.

«Золотая маска», напротив, за короткий срок выросла до необъятных размеров, превратившись из «фестиваля лучших российских спектаклей», как она себя именовала, в серьезный международный смотр. В минувшем сезоне она продлилась полтора месяца, за которые было показано около ста спектаклей из восьми стран. По насыщенности ее можно было сравнить даже не с лучшими годами Чеховского фестиваля, а с III Всемирной театральной олимпиадой, прошедшей в Москве в 2001 году. Проект «Польский театр в Москве» выглядел как отдельный фестиваль, с собственной программой и множеством специальных событий, став одним из ярчайших моментов театральной жизни последних лет. Грустно только, что почти ни один спектакль из конкурса «Маски» так и не смог сравниться ни по уровню, ни по степени резонанса с «(А)поллонией» Кшиштофа Варликовского, «Персоной. Мэрилин» Кристиана Люпы и «Теоремой» Гжегожа Яжины. Но это уж не вина фестиваля, а скорее его беда. Беда еще и в том, что многочисленные программы «Маски», каждая из которых тянет на автономный смотр, столь обширны, что в них невозможно сориентироваться. В целом они напоминают порой свалку, где сброшены в кучу и дорогой антиквариат, и современные дизайнерские вещи, и дешевый ширпотреб. Голова просто идет кругом от обширности (и неизбежно — замусоренности) программы. При этом, признаться, не всегда понятно, почему тот или иной спектакль попадает во внеконкурсную «Маску-плюс», вроде бы заслуживая номинации в конкурсе, а некоторые другие борются за премию, будучи явно слабее его.

Превратившись в невероятно крупный, значительный и блестяще организованный фестиваль, «Золотая маска» продолжает вызывать вопросы к себе как к премии. То, что ее конкурс из года в год оказывается состязанием Москвы и Петербурга, уже воспринимается как печальная данность. И поделать тут что-либо сложно. Но как бы ни ротировался состав экспертного совета и жюри, среди номинантов и лауреатов одни и те же лица, в основном немолодые. Чтобы попасть в конкурс, любому режиссеру надо проработать не меньше пяти сезонов и выпустить несколько громких спектаклей, которые «Маской» будут не замечены. Но и потом, что бы он ни поставил, его должны номинировать хотя бы дважды, прежде чем признать достойным почетной награды. Возможно, «Золотой маске» стоило бы попытаться как-то пересмотреть критерии отбора спектаклей, работы жюри и экспертного совета — и это вдохнуло бы в нее новую жизнь.

Среди новоявленных фестивалей один из самых существенных — «Сезон Станиславского». Прошедший впервые как разовая акция к десятилетию Фонда Станиславского, продолжившийся два года спустя спектаклями Додина и Някрошюса, он постепенно сделался серьезным и влиятельным смотром. Проблема его — в отсутствии внятной политики и амбициях, которые не всегда удается воплотить. «Сезоном Станиславского» движет явное и живое стремление показывать в Москве главные хиты каждого европейского сезона, однако оно носит слишком хаотичный характер. В его программе новые работы Марталера, Остермайера или Смедса соседствуют с много лет идущими и неоднократно побывавшими в Москве спектаклями Някрошюса и Херманиса (такую практику, к слову говоря, не позволяет себе ни один крупный международный смотр), а также с постановками безвестных режиссеров из Ирана и даже Абхазии. Конечно, посмотреть что-то экзотическое бывает интересно, а постоянно привозимые фестивалем спектакли «Мено Фортас» не дают нам забыть о том, что подлинно великий театр еще существует. Но вместо многообразия зачастую возникает ощущение мешанины. Стало уже традицией, что каждый год хедлайнеры фестиваля слетают с афиши в последний момент. В этот раз смотр вообще был сокращен вдвое: сначала исчезли заявленные «Трамвай “Желание”» Кшиштофа Варликовского и «Персона. Тело Симоны» Кристиана Люпы. Потом, всего за две недели до показов, — «Волны» Кэти Митчелл, причем без всякого официального уведомления. А уже после того как фестиваль закончился, его вдруг решили продлить еще на месяц и привезти итальянский моноспектакль, о котором почти никто даже не узнал.

Крупных фестивалей с четкой политикой сегодня можно назвать всего два — NET и «Территория». NET, начавшийся как небольшой смотр, собиравший спектакли из России и Восточной Европы, долго существовавший из последних сил на фоне постоянных проблем с финансированием, за тринадцать лет вырос в фестиваль с серьезной репутацией и сильным резонансом, сформировал целое театральное поколение. Именно он открыл для нас Гжегожа Яжину, Томаса Остермайера, Алвиса Херманиса, Михаэля Тальхаймера, Андреаса Кригенбурга, Арпада Шиллинга, Виктора Бодо. Фестиваль из года в год расширяет свои границы, каждый сезон объявляя определенную тему — будь то спектакли в нестандартных пространствах или постановки режиссеров за пределами родной страны, он обязательно сочетает в программе несколько проверенных имен с известными у нас лишь понаслышке и неизвестными вообще. NET ищет коммуникации со зрителями и прямого их отклика. В этом году он проводил интернет-конкурсы и устраивал специальный вечер, на который можно было попасть по билетам на NET за прошлые годы. Игра со зрителем делается элементом фестиваля, так что он ощущает себя уже не сторонним наблюдателем, а полноправным участником. Но, к сожалению, и у NET’а возникают проблемы со специальными фестивальными мероприятиями — бывают случаи, что на мастер-классы того или иного сценографа или режиссера приходят два-три человека. Конечно, причина не только в пассивности фестиваля, но и в тех, кому он адресован. Однако умение спровоцировать зрителей на диалог и является одной из главных задач такого смотра.

К немногим фестивалям, которые не просто показывают череду спектаклей, а создают целое театральное пространство, строясь на дискуссиях, лекциях и мастер-классах, относится «Территория». Адресованная студентам театральных вузов со всей России, которые становятся главными ее гостями, «Территория» ставит задачей воспитание нового человека искусства, думающего, опытного, свободного от стереотипов. Соединяя в программе театр, кино, музыку, перформансы и выставки, она стремится максимально расширить зрительский кругозор, зачастую действуя методом шока — среди участников всегда есть самые радикальные режиссеры вроде Арпада Шиллинга, Ромео Кастеллуччи и Пиппо Дельбоно. Цель «Территории» — взлом сознания. Она стремится окунуть молодого актера (откуда-нибудь из Нижнего Новгорода) в пучину современного искусства, так, чтобы он сам научился держаться в ней на плаву. При этом фестиваль пытается показать все стороны современного театрального процесса, и один раз в программе фестиваля нашлось место даже «Мальчикам» Сергея Женовача. «Территория» стремится охватить всю страну. Возникнув в Москве, теперь она высаживает десант то в Перми, то в Казани, то в Сочи. Вместе с тем «Территория» порой слишком увлекается лабораторной работой и мастер-классами, сама ее программа (особенно театральная) становится год от года все скуднее. И все же у нее, как и у NET’a, есть главное, чего так недостает большинству наших фестивалей, — миссия и концепция.

Все эти гиганты существуют на фоне других фестивалей (вот уж и Малый театр задумался о фестивальной деятельности), смысл и назначение которых порой совершенно невозможно определить. У нас теперь много фестивалей. Даже чересчур много. С количеством проблем давно нет — пора бы наконец подумать о назначении, концепции и качестве.