Станислав ЛЬВОВСКИЙ, шеф-редактор раздела «Литература»

 

 

 

 

 

 

1. Дмитрий Волчек: «У монстра нет ни вкуса, ни совести. А у нас есть» 
Главный редактор «Митиного журнала» в развернутом интервью обрушивается на современную русскую литературу — и жизнь. Редкое по нашим временам яростное, бескомпромиссное и радикальное высказывание о том, что все, в общем-то, и так знают, но предпочитают умалчивать.

«С подпольных времен у меня сохранилась твердая уверенность, что с этим государством ни в какой его форме дел иметь нельзя. Ты взял у них три страшных медяка, поехал с делегацией во Франкфурт, встал рядом с пластмассовой березой под портретом Лужкова, и все — у тебя между глаз опухоль, и она тебя съест».

2. Марк Липовецкий. «И бездна ИТР...»
МАРК ЛИПОВЕЦКИЙ в своей статье говорит о том, что нынешнее состояние гуманитарной мысли, да и вообще культуры в России в значительной степени объясняется тем, что она наследует субкультуре советской научно-технической интеллигенции со всеми присущими ей достоинствами, со временем обернувшимися недостатками. Это важный текст, более чем заслуживающий очень внимательного прочтения.

«Подходы, предлагаемые ИТР-эстетикой, заточены на упрощение, они восстанавливают в правах как ретроградные понятия об искусстве (что “отражает”? чему “учит”?), так и восприятие общества и культуры сквозь сетку бинарных оппозиций. Оборачиваясь заметным читательским успехом, эти стратегии представляют собой опасный соблазн — именно потому, что упрощение оптики ведет к культурной (и не только) репрессии. Какие бы политические идеи представители этой эстетики ни исповедовали — либеральные (в духе демократизма перестроечной поры), государственнические или националистические, — политика этой эстетики всегда подчинена самодовольству “образованного класса”, не желающего подвергать сомнению когда-то усвоенные понятия, поскольку на этих понятиях зиждется его, класса, достаточно иллюзорное культурное и символическое превосходство».

3. Елена Фанайлова. Вампирка страшная и прекрасная 
Удивительное эссе ЕЛЕНЫ ФАНАЙЛОВОЙ о Патти Смит, о безвоздушной Москве 2008 года, о красоте, свободе, истине и любви. Как жаль, что Фанайлова не пишет прозу.

«Газ, газ, веселящий русский газ на Украине, запах киевской кухонной конфорки советских восьмидесятых годов преследует меня, когда я вспоминаю, при каких обстоятельствах я впервые услышала Патти Смит, ничего о ней не зная — ни детей, ни Манхэттена, ни Мэпплторпа, ни о его жизни и смерти, ничего, только сразу и навсегда завораживающие мрачные, яростные и глубокие музыка и текст. Это произошло через несколько месяцев после Чернобыля, мне 24 года, я в черном, связанном подругой-архитектором свитере и в белой офицерской рубашке деда, которая оставалась в семейном гардеробе еще с войны, было нечего носить, но не это было важно, важно было про красоту и истину, найти подлинные чувства и настоящие переживания. Кассету Патти Смит мне поставила и переписала старшая на пятнадцать лет женщина, которая потом станет крестной матерью моего брата, матлингвист, поэт и переводчик. Я могла бы обнять Патти Смит после ее московского концерта, она стояла очень близко, очень близко, я сожалею, что не смогла протянуть к ней руки».

4. Алексей Цветков. Современные записки — 2011 
По нашей просьбе современные литераторы и деятели культуры в августе — сентябре вели дневники. Записки АЛЕКСЕЯ ЦВЕТКОВА представляют собой невероятно обаятельное и умное чтение, наглядно демонстрирующее, что такое настоящие наблюдательность и самоирония.

«Кому землетрясения мало, тем обещают ураган. К нам он попадет уже на излете, обложенный сильными налогами; тем не менее мэр Блумберг рекомендует парковать автомобили на холмах, а ценные вещи перенести на второй этаж. Внял рекомендациям радио и сходил в магазин за солью, спичками и крупой. Жалко, что у них там нет фасованного интернета, еще не придумали. Робинзон на своем острове был на годы отрезан от фейсбука. От спама, впрочем, тоже.

Еще выскочил в зеленную лавку на углу Kew Gardens Road, там они нарезанный арбуз продают, в жару душеспасительно. Они — это китаянка средних лет, та, что в этом году немного умеет по-английски в отличие от той, что в прошлом. Но сегодня ей было не до этого, потому что в гостях у нее была другая китаянка с маленьким мальчиком, и они вместе на этого мальчика по-китайски кричали. А мальчик держал в руке пакет с кукурузными початками и почему-то его нежно гладил. Из крика я странным образом понял, что мальчика зовут Сема, но по-китайски. Так все это сбило с толку, что арбуз купить забыл, зато купил гуаву, чего совершенно не собирался делать, и теперь вот с недоумением на нее смотрю. Я даже не знаю, как ее едят».

5. Александр Гольдштейн. «Огорчительны нападки на слово» 
Письмо АЛЕКСАНДРА ГОЛЬДШТЕЙНА к Борису Кузьминскому, не добравшееся вовремя до адресата. Это не просто ответ на походя брошенную критиком уничижительную реплику, но своего рода манифест в защиту сложности и в конечном итоге — в защиту культуры как таковой.

«Ненависть к маньеристической “нечитабельности” трогательнейше, до горловых спазмов рукопожатья, роднит оценщиков, и в страшном сне не могущих сойтись. Не важно, что специалисты в духовности со скорбью на гражданском челе пудрят грыжу толстожурнального реализма, а брезгливые их оппоненты (есть третьи и пятые, но довольно и названных) с дендистской усмешкой третируют весь окоем, снисходя к табакеркам, пастушкам, кэмповым лютикам в небесах; простые удовольствия — последнее прибежище сложных натур. Не верьте декларациям, враг у них общий. Этот враг — все “нарочитое”, густо-сплетенное, оскорбительно изощренное; все, что в узлах и закрутах, в шрамах и оспинах стилистической несговорчивости, исключающей быстрый пробег по страницам: сам бог велел внушить пишущим эдак ублюдкам ощущение экзистенциального стыда и убожества, бесцельности их ремесла, мерзкого несозвучия времени. Враг — все непрактичное, противное утилитарному сознанию тех и других».

6. Ксения Рождественская. Сами мы не, мы не сами 
Один из обзоров КСЕНИИ РОЖДЕСТВЕНСКОЙ, долгое время сотрудничавшей с разделом «Литература» в качестве колумниста. Автор, к сожалению, теперь почти не пишет о книгах, а между тем это именно такая крика (литературная журналистика), которой нынешним русским медиа очень не хватает.

«Где я буду, что я увижу. Простой способ почувствовать себя нужным: поехать куда-нибудь далеко и что-нибудь там узнать. Быть своеобразным миссионером, пусть и в отсутствие миссии, быть частью империи, даже если уже нет империи. Бремя белого человека — собирать миры, работать прогрессором, нести… что там носят прогрессоры? Свет и радость, доброе и вечное, пирожки и молоко бабушке. Или хотя бы читать о том, как в далеких экзотических местах и временах белые люди работали во благо если не страны, то хотя бы самоидентификации. А вокруг шевелится зыбучий московский песок, превращая тебя то в ангреци, то в фаранджи под покровом местных небес. Нигде не есть. Не вижу ничего».

7. Нил Гейман: «Несправедливо, что все сказки достаются детям» 
Автор «Американских богов», «Коралины» и «Истории с кладбищем» рассказывает в интервью о Кощее Бессмертном, Нарнии, Филипе Ларкине, русских медведях и авторском праве. Гейман — настоящий современный сказочник, один из лучших в мире рассказчиков — и, как выясняется, человек невероятного обаяния.

«Н.Г.: Если бы я писал о под-Москве, в такой книге вообще было бы много медведей, и они действовали бы как люди. Мне вообще нравятся эти медведи из русских сказок, которые живут в избушках в лесу, а туда заходят маленькие девочки, которые попадают потом во всякие неприятности. А бывает наоборот — что у какой-нибудь девушки роман с медведем и он может оказаться принцем, а может и не оказаться… Если бы я писал про под-Москву, я бы взял в книгу еще нескольких персонажей: Лешего, Кощея Бессмертного, Бабу-Ягу, может быть. Баба-Яга могла бы, например, работать в наше время на мафию. И потом, избушка на курьих ножках — отличное, мне кажется, решение московских проблем с парковкой».

8. Илья Кукулин. Обмен ролями 
Это принципиальный текст, на который ссылается каждая вторая интересная статья о современном состоянии русской словесности. ИЛЬЯ КУКУЛИН декларирует, что в русской культуре сложилась уникальная ситуация, при которой поэзия оказывается более аналитичной и исторически зоркой, чем проза.

«Поэзия и проза в своих функциях в нынешней России словно бы поменялись ролями. Проза эмоционально, а не аналитически свидетельствует о травматичности, болезненности общественного сознания, о всевозможных страхах и неврозах. Поэзия же анализирует, свидетельствует, ищет метафоры переходных психологических состояний».

9. Михаил Айзенберг. О посредниках 
Беда левого дискурса в том, что он существует за чужой счет, — говорит МИХАИЛ АЙЗЕНБЕРГ. Но это не политическая полемика, а текст в защиту поэзии как таковой. Текст о том, что прямота высказывания — вещь обманчивая и амбивалентная.

«Подлинному страданию нечем сообщить о себе, к нему вообще нет доступа. Но есть воздух страдания, общий для всех, и его “безмолвная” речь знакома многим. Он не просто свидетель, но и посредник. И слова, смешанные с таким воздухом, — посредники. Отказываясь от этих слов, от их посредничества, мы оказываемся еще дальше от тех, к кому так старались приблизиться».

10. Линор Горалик. Елена Фанайлова, или Борьба за «Знамя» 
Опубликованный в свое время в «Знамени» цикл поэта и журналиста Елены Фанайловой «Балтийский дневник» вызвал яростную полемику, в которой этот текст — одна из реплик.

«Это фрагмент речи влюбленного, раненого, измученного, преданного и при этом не отступающегося от своей любви; это яростный монолог, сочетающий в себе признания в полной своей зависимости от любимой и проклятия, воспоминания о наиболее интимных моментах прошлого и болезненные удары по ее самолюбию, призывы к ответу и атакующий строй фраз, не позволяющий вставить ни слова, пока все не будет высказано, выметено подчистую изнутри. Недаром предметом этой любовной сцены между поэтом и Родиной оказывается именно Балтика — неродная родная, своя чужая, позорно вые*анная — и неотлучимая уже от себя, не прижившаяся и не отмершая. Для Фанайловой, чей дед воевал в Калининграде, Балтика не впервые оказывается метафорой полюбовного насилия (см. «Памяти деда»). «Балтийский дневник» — не просто любовная разборка, но разборка не-манипулятивная, прямая, безжалостная, с проговариванием всего начистоту, с выскребанием накопившихся эмоций до дна. И, как всегда при таких разборках, здесь смешаны нежелание ничего слышать — и мольба об ответе, о беседе, о такой ноте, на которой можно научиться сколько-то понимать друг друга: “Где твоя рация? Какие твои позывные?”»


Самое читаемое за всю историю OpenSpace.ru

Самое комментируемое за всю историю OpenSpace.ru

Самое-самое за всю историю OpenSpace.ru — по субъективному мнению редакции:
      Новости
      Кино
      Искусство
      Современная музыка
      Академическая музыка
      Литература
      Театр
      Медиа
      Общество
      Видео
      Фото