Мои двадцать лет

Портрет поколения двадцатилетних глазами четырех журналистов до двадцати пяти. И призыв к читателям присоединиться!

OPENSPACE.RU попросил четырех молодых журналистов до 25 лет ‒ ДАНИИЛА ТУРОВСКОГО, ОЛЬГУ КУЗЬМЕНКОВУ, КСЕНИЮ ЛЕОНОВУ и АЛЕКСАНДРУ ДОБРЯНСКУЮ ‒ ответить на вопросы о том, что объединяет их поколение, почему оно такое, а не другое, и чего оно хочет от жизни.

Если вы не старше двадцати пяти и у вас есть свои ответы на эти вопросы, присылайте их на адрес konkurs@openspace.ru с пометкой «Мои двадцать лет». Лучшие из ваших текстов будут опубликованы.


Даниил ТУРОВСКИЙ

Generation П

Я пошел во второй класс при П., закончил школу при нем, заканчиваю в этом году институт при нем, и, наверное, еще и мои дети пару лет при нем поковыряются с классическими Angry Birds, но надеюсь, что до их детсада и тем более до их регистрации во «Вконтакте» не дойдет.

Родились в девяностые, росли в нулевые, мы — путинское поколение? Только, кажется, почти ничто из того, чем увлекались, во что играли, что смотрели, что слушали, о чем мечтали, не связано даже касательно с П., просто буква (можно любую взять — У, Х, О, Д, И) П. не имеет никакого смысла и значения.

Вообще вот такие элегические истории, как я пишу ниже, о прекрасном далеком писали в дневниках и записках всегда, но мы — больше, мы вообще пишем столько, сколько никто не писал. Говорим о похожем прошлом при непохожем настоящем. «Росли вроде умными, а выросли глупыми» — ох, зачем же они вешают эти свадебные замки на Лужковом мосту, зачем они собирают осенние букеты, зачем они, в конце концов, становятся комиссарами?

У нас нет героев, нет фильмов, нет музыки, которые описывают нас. Общее находится в каком-нибудь сообществе «Выросшие в...», где собираются с вечной ностальгией по детству, которая накатывает из-за отсутствия свободного времени на эти мелочи сейчас. Истории прошлого, ткущие паутину настоящего, тогда не значили много, а сейчас каждая важна, особенно когда их тепло вспоминаешь. Как целый день валяюсь с книжкой про роботов, не забываю в 15:20 включить ОРТ с «Утиными историями» или мультфильмом про приключения желтого автобуса внутри человека, но при этом в любой момент выхожу на улицу, а потом возвращаюсь, потом опять ухожу. И так сколько угодно, и школа не мешает. В начальной школе покемоны и праздничные огоньки, куда каждый приносил свои сладости (я почему-то чаще ‒ торт «Шоколадница») и где каждый показывал свой номер (я почему-то изображал Ельцина). В пятом классе все мальчики в опросе «кем хотите стать» пишут ‒ «футбольным тренером». Кроме одинаковый футбольной формы («Милана» в красно-черную полоску, которую покупали в одной и той же палатке на Пражском рынке), у всех тетрадки с выдуманными составами и фотографиями футболистов, вырезанные из журнала «Футбол» и еще каких-то. В средней школе бессмысленные конспекты по химии, на уроках обществознания − рассказы о том, как Хрущев стучал по трибуне, и первый опыт восстания, когда учитель ОБЖ решает заставить носить форму и маршировать перед школой. В старшей — уроки алгебры, геометрии и французского, вместо которых массовые матчи в Counter-Strike. Где-то между — долгие вечера на ковре с «Лего», вон там замок: вместо башни, где должна прятаться принцесса, приделан космический корабль, внутри при этом не пилот из «Звездных войн», а фигурка Гарри Поттера.

Вот так все и было перемешано: советские фильмы по будням после школы, «Петров и Васечкин», «Приключения Электроника» и песни из этих же фильмов, которые — представить сложно — пели под пианино на уроках музыки. Новых мультфильмов еще не сняли, а смотрели то, что сейчас во «Вконтакте» выложено в группе «Сюрреалистические советские мультфильмы». А рядом Гарри Поттер, с которым выросли. На Новый год в 10 лет не было ничего важнее — первые три тома выпустили одновременно, а в 11 лет — разочарование, потому что письмо из школы волшебства Хогвартс не пришло, сова не прилетела. Но вот то настроение и ожидание, что волшебство где-то за углом, оно всю юность оставалось и поддерживалось с каждой новой книжкой и фильмом и как раз исчезло, когда пора было прекратить верить в сказки. Осталось только удивление, что ровесники, которые то же читали, могут напевать теперь песни про П., хотя в курсе про Амбридж, малфоевцев, отряд Дамблдора. Казалось, что таких среди знакомых быть просто не может, но на последней Триумфальной площади вдруг встретился однокурсник, тоже из Чертанова, который теперь пресс-секретарь «России молодой» и помогает полицейским отнимать у митингующих плакаты.

Классе в шестом или чуть позже в гости приходят люди из ФСБ, зовут на курсы в свою академию, а мы начинаем играть в спецназовцев: на скорость лазаем под кустами, прыгаем с ветки на ветку, бегаем из двора во двор двенадцатиэтажек с пневматическим ‒ только-не-стряляй-в-глаза ‒ оружием с желтыми, зелеными и красными пластмассовыми шариками-патронами. А вот боев двор на двор, о которых рассказывает, например, дядя из 70-х, не было почти, только иногда стычки один на один, два на два.

В один из спецназовских «боев» распарываю колено о железку, вмерзшую в землю, и три недели провожу в гипсе. Родители подсовывают старую фантастику, но я читаю новую и даже фэнтези — Лукьяненко, Перумова; потом вступаю в несколько литературных клубов, участвую в литературных конкурсах, а в 14‒15, не на радость родителям, их начинают замещать «Коммерсантъ» и политические блоги. Когда говорю маме о теме этой колонки, она сначала удивляется, что я действительно «провел сознательную жизнь при Путине», а потом смешно напевает: «Я другой страны не знаю, где так вольно дышит человек».

Я, наверное, выше для красивого слова писал, что П. не повлиял. Глубоко остался страх, который зародился в нас десятилетних-одиннадцатилетних, когда родители вели беспокойные разговоры на кухнях о взрывах домов и выходили по ночам дежурить у подъездов, мы толком не понимали, о чем это все, но ощущали опасность. Через несколько лет, когда захватят «Норд-Ост», все в классе станут уверять, что хотели купить билеты именно на этот спектакль, но в последний момент передумали (так же будет потом с «Трансваалем»). В день штурма просыпаюсь утром с радио, которое купил за 50 рублей и у которого работает только один наушник; бросаюсь смотреть НТВ: там кадры, которые, почему-то уверен, что нигде потом не покажут, — как взрываются изнутри стены второго этажа. На YouTube потом найдутся. В те дни оказывается, что надо идти в журналистику, чтобы ничего больше не пропускать. Если бы нет, был бы у меня индифферентный статус на П., и вообще.

Смотрю ленту обновлений своих одноклассников в главной российской соцсети. Там никто не выкладывает ссылки о том, по поводу чего тусовка постоянно сходит с ума от возмущения. Там фотографии из Египта, Турции, ролики +100500, статусы о любви и предложения сходить в «Кофе хауз» и за суши. То есть вот если будет выбор на Новый год между оливье с семьей и «УХОДИ» на площади, они конформистски выберут первое. И я тоже. Царствие царствием, работа работой, семья семьей.

Автор — редактор журнала «Афиша»