КТО ТАКОЙ КОНСТАНТИН КРЫЛОВ?

Рассказывает журналист Андрей Лисицын

Лидер Русского общественного движения, главный редактор газеты «Спецназ России» и Агентства политических новостей, один из опорных авторов светлой памяти «Русской жизни» и при этом постоянный оратор всех «Русских маршей», писатель, журналист, автор работ по философии, социологии. А также — борец за права коренного населения России и за освобождение солдат и офицеров, обвиняемых в убийствах мирных жителей Чечни во время проведения там контртеррористической операции, в просторечии именуемой войной. Это все — Константин Крылов, гуманитарный человек-оркестр, теоретик и практик русского национализма.

Его формальный послужной список выглядит примерно так: сначала МИФИ, затем философский факультет МГУ, в начале 90-х — индивидуальный предприниматель, далее — автор и редактор. Человек небольшого роста с кошачьими повадками и неспешной речью, состоящей из стройных сложноподчиненных фраз. Суховатый мужчина, чья аккуратно бритая голова свидетельствует не о принадлежности к скинхедам (в которой иной захочет его заподозрить), а об опрятном уважении к собственной лысине и нежелании делать советский «внутренний заем». Равно и в его словах и делах никогда не встретишь ни генетических проявлений совка, ни даже ностальгии по нему, столь распространенной у его коллег по патриотическому цеху, — ее в речи и риторике Крылова заменяет европейская степенность, четкость, стройность и прагматика.

В отличие от своих многочисленных коллег, чьи рассуждения часто раскладываются на мемы «куда катится этот мир» и «русских людей обижают», Крылов — националист системный и, как раньше писали в учебниках по истмату, «буржуазный». Ему чужд имперский галлюциноз Дугина и анархический запал запрещенной НБП. Он, вроде бы, за сильное и равноправное положение русских как во внешне-, так и во внутриполитической жизни. Его критика как власти, так и «либеральной демшизы» всегда последовательна, стройна, фундаментальна и оттого абсолютно безжалостна; его тезисы никогда не скатываются до людоедства и параноидального бейжидовства. В отличие, кстати, от его бывших и нынешних попутчиков, в своих рассуждениях балансирующих на грани Уголовного кодекса, но срывающихся с трудовой книжкой наперевес, едва Кремль решает поиграть в «просвещенный национализм».

Крылов в этих забегах не участвует — и потому совершенно справедливо считается оппозиционером. Причем, конечно, оппозиционером вполне системным: не только по факту публикаций на АПН и kasparov.ru, но и ввиду наличия обоснованной позитивной политической программы — каковой нет ни у каспаровского Объединенного Гражданского Фронта, ни у «Солидарности», ни у запрещенной НБП. Работающие на власть политтехнологи хорошо выучились нехитрому трюку — присваивать эффективные лозунги оппозиции. Стоило бы выйти на следующую ступень — поучиться у противника системному мышлению, и Крылов в этом смысле был бы хорошим, сильным спарринг-партнером. Но, конечно, никогда — услужливым тренером: Крылов вежлив, но, кажется, брезглив.

Оппозиция либеральная и демократическая редко балует Крылова подобающим уважением — спектр отношения к нему в кругах воспреемников «Живого кольца» и «Августа-91» простирается от игнора до озверелого «раздавите гадину». Умного и достойного врага, в нем, конечно, не видит никто.

И вот именно здесь стоит для начала опомниться, а потом задуматься. Почти все, что говорит и пишет Крылов об обществе, является примером блестящего моделирования — у этого человека в голове работает небольшая социальная лаборатория, умело перерабатывающая взятые из действительности аргументы в макеты национальных идей, методики подъема народного сознания и стимуляторы чувства гордости за страну. Однако, кажется, сам Крылов никогда не закладывает поправки на едкость среды, в которую падают эти хрупкие, вынимаемые из его головы шары. В качестве интеллектуала, автора социальных концепций он нужен лишь нескольким тысячам своих читателей в ЖЖ, в то время как сотни тысяч сторонников и совсем маргинальная группировка противников ждут от него лишь верного ключевого слова, произнесенного в митинговый мегафон: одни — чтобы начать скандирование, другие — чтобы в очередной раз пригвоздить к позорной доске. И реальным влиянием на массы — и Крылов об этом прекрасно знает — обладает не прилагательное «просвещенный», а существительное «кондопога».