«Каждый год у нас происходят конфликты с государством»

Организаторы политически озабоченного Exit Festival о том, как он стал двигателем экономики Сербии, о государственной поддержке и о русских музыкантах в этом году

Имена:  Боян Бошкович · Райко Божич

Фестиваль Exit — один из самых крупных и успешных в Восточной Европе — начался в 2000 году как протестная культурная акция против режима Слободана Милошевича.

Читать!

• 4 года с OPENSPACE.RU: Best of the Best
• Юровский об опере «Мастер и Маргарита»
• Заветные желания наших авторов и коллег
• Сергей Жадан. Ворошиловград
• Лена Катина: «Эти песни надо петь пожизненно»

В этом году на Exit, который традиционно проходит в июле в древней крепости близ города Нови-Сад, выступят Guns N’ Roses, Duran Duran, New Order, Plan B, Эрика Баду, Gossip и другие музыканты высшей лиги, а на сцене Suba отдельный день будет посвящен молодым русским музыкантам — под девизом «Taste the Russian Underground!». OPENSPACE.RU поговорил с одним из основателей Exit Бояном Бошковичем о том, как сделан Exit, и получил от куратора сцены Suba Райко Божича комментарии о русском лайнапе.


— Exit начался как протестная акция против режима Милошевича. Если бы в 2000 году политическая ситуация в вашей стране не изменилась и Милошевич не был свергнут, что бы было с вами и с фестивалем?

— Мы бы продолжали его делать, пока она бы не изменилась (смеется). Тут не обойдешься без длинной предыстории. Когда мы с друзьями пошли в университет — это было году в 1996-м или 1997-м, мы сразу присоединились к протестному движению. Мы были молоды и горячи, а в Сербии в это время была очень мощная волна гражданского протеста против властей, особенно среди студентов. Но все эти акции протеста не были успешны — по ряду причин, внутренних и внешних. Особенно внешних: Сербия была деталью в политических сценариях совершенно разных сил. Когда протесты ничем не закончились, наша организация, которая называлась Students’ Union, осталась единственной независимой, все остальные молодежные организации входили в партийные структуры — были так или иначе частью правящей системы. Когда нас исключили из университета, мы стали думать, как нам продолжить свою протестную деятельность, изменив тактику борьбы. Так мы пришли к идее фестиваля — качественного культурного события с сильным протестным месседжем. И это удачно сработало. Потому что в это время в Сербии было много музыкантов и художников, находящихся в оппозиции к режиму и потому не имевших доступа к медиа. В то же время в культурном плане в стране почти ничего не происходило — не было концертных организаций, не было бизнеса. Вообще ничего не было — 10 лет до этого шла война, бомбежки и убийства. Надо понимать, что значило быть двадцатилетним в это время — половину своей жизни ты прожил в среде военного конфликта. Другими словами, по уши в дерьме. Этот стресс был привычной частью наших жизней и жизней наших семей. Каждый день кто-нибудь из нашего окружения, кто-то из родственников-друзей-знакомых, был убит, переезжал, становился беженцем. Один кризис за другим. И никакого выхода у нас не было — только бежать из страны. Так что нам ничего другого не оставалось, как придумать собственный выход. Но я хочу сказать, что Exit не был случайностью. Мы планомерно к этому шли пять или шесть лет протестной деятельности. Мы не могли поступить иначе.

— Какой год в истории Exit был самым трудным?

— Каждый год был трудным. Первый фестиваль длился сто дней и закончился за день перед выборами. Его посетило в общей сложности около 250 тысяч человек. Это было безумие. На следующий год тоже было нелегко. Мы перебрались в Петроварадинскую крепость — это самая удивительная площадка, которую только можно представить, но она была совершенно не приспособлена под проведение фестиваля. Мы решились пригласить одним из хедлайнеров хорватскую группу. У нас также были группы из Боснии. Два-три года назад Сербия воевала с этими странами, а теперь музыканты оттуда пели у нас дома. Мы дали понять, что Exit не привязан к Сербии, что он объединяет людей во всем балканском регионе. Нашей аудитории это очень понравилось, и так фестиваль Exit стал тем, чем он стал.

— Кстати, вы платите аренду за крепость — государству или кому-нибудь?

— Нет-нет. Exit — один из главных двигателей экономики Сербии и всего региона.

— У вас есть государственная поддержка?

— Нет, мы абсолютно независимы. Правительство иногда поддерживает Exit. На некоторых уровнях.

— Не каждый год?

— Далеко не каждый. Каждый год у нас происходят конфликты с государством, потому что у Exit очень независимая точка зрения. За первые четыре года власти не вложили в Exit ни евро — у нас была абсолютно самодостаточная бизнес-модель — мы выживали на то, что сами зарабатывали, не рассчитывая на госпомощь. И эта бизнес-модель остается в основе Exit несмотря на то, что сейчас у нас значительно больше государственной поддержки — особенно от местных властей. Потому что фестиваль становится больше — ему нужно больше мощностей, нужна более мощная инфраструктура. Например, электрические сети — в это вкладываются власти, потому что они видят в Exit экономическую пользу. Каждый год фестиваль вливает в экономику страны от 20 до 30 миллионов евро — от туристов, которые приезжают тратить деньги. То есть сербское сообщество получило от Exit за 12 лет существования где-то 250-300 миллионов евро — я говорю о реальных деньгах, а не о маркетинговых бюджетах — о пиаре и рекламе, которые тоже стоят денег. Мы выгодны государству, но это не значит, что у нас нет своей точки зрения.

— А что происходит в этом — 2012 году?

— Этот год очень трудный для нас, потому что должны состояться выборы. Идет политическая борьба, многие партии хотят использовать популярность Exit в своих интересах. Нам нужно быть очень осторожными в своих действиях. Потому что нам доверяет большое количество людей, особенно молодежи, которую легко разочаровать — мы не можем ставить на кон их доверие. У нас не может быть никакого взаимодействия с радикальными партиями, потому что их взгляды на жизнь прямо противоположны нашим. Есть партии и политики, которые более близки нам по взглядам — с которыми мы, можно сказать, дружим, но не рекламируем их.

{-page-}

 

— То есть Exit не поддерживает кандидатов ни от каких партий?

— Нет, и никогда не поддерживал. Но мы не боимся говорить о том, какой мы хотим видеть нашу страну. Мы не боимся делать острые заявления о положении дел, которые можно счесть политическими. Например, в 2005-м на Exit была специальная акция памяти резни в Сребренице, где от рук сербских военных погибло больше 8 тысяч боснийских мусульман. Нельзя сказать, что это было популярное решение.

— Давайте поговорим о вашей бизнес-модели.

— Она очень простая: это самофинансирование на 85-100 процентов. Мы продаем людям билеты, места в лагере, еду и напитки. Мы работаем со спонсорами — собираем рекламные бюджеты. Мы привлекаем волонтеров. Не хотите, кстати, приехать к нам поработать?

— Сколько стоит Exit?

— Где-то между 4 и 5 миллионами евро — зависит от года. Это не слишком большие деньги для западных фестивалей. Мы тратим наш бюджет очень разумно.

— С какими западными фестивалями конкурирует Exit?

— Со всеми. Особенно с теми, которые происходят примерно в те же даты — таких есть 5-6 штук сопоставимого с нами размера. Вообще, музыкальный бизнес — очень конкурентный.

— Возможно такое, что фестиваль Exit приедет в Россию и будет делать здесь русскую версию?

— Почему нет? Это интересная идея. Музыкальный рынок в России растет и развивается. Я за ним слежу — здесь стали появляться музыкальные проекты хорошего качества, сравнимые с западными. Я думаю, что довольно скоро у вас появятся электронные артисты, которые будут хедлайнерами на больших европейских фестивалях. Это еще больше подхлестнет других музыкантов. Когда местная музыка растет и развивается — самое время делать фестиваль.

Но я не думаю, что в России можно сделать простую копию Exit. Это не сработает. У хорошего фестиваля должен быть местный колорит и свои особенности, им должны гордиться местные жители, а у его организаторов должны быть отличные международные связи, чтобы приглашать зарубежных артистов, которым должно быть интересно и почетно на нем выступать. Тогда и получится отменный фестиваль.



Куратор сцены Suba Райко БОЖИЧ о русских музыкантах на Exit 2012:

Труд
Когда я стал слушать группу «Труд», кто-то из офиса спросил меня: «Pixies запели по-русски?» Я знаю, музыкантам не нравится, когда их сравнивают с другими, более известными, но если бы у меня была группа, я был бы рад сравнениям с Pixies. «Труд» одновременно выглядят самоуверенными и самоироничными. Мне нравится простая и сильная структура их песен. Вокалист Жора не боится петь, как ему нравится — и это здорово.

Ishome
Что мне нравится в ее песнях, так это то, что я не могу понять, кому из друзей-диджеев их посоветовать. У них такая атмосфера, которую можно развернуть в любую сторону. Вот задумайтесь, какую песню вы бы поставили после ее — куча вариантов, не правда ли? Так что я буду рекомендовать ее всем друзьям-диджеям. Она строит свой собственный мир — очень специальный и очень открытый. Я люблю исследователей в музыке.

Stoned Boys
Это моя любимая русская группа на данный момент. Как там говорилось в рекламе Pirelli: «Сила для мозгов»? Я люблю их за отличную энергию. И ненавижу их за то, что они такие умники. Я не был и вполовину так умен в их возрасте.

Elektra Monsterz
Кто-то сказал мне, что это сейчас самая модная группа в России. Ну то есть у вас все в порядке и можно не беспокоиться, раз у вас в моде такой забористый fuckin’ рок. Woooo-hoooo!!!

Pompeya
Не знаю, в курсе ли они, но в Европе есть люди, которые знают и любят их музыку. Жду не дождусь их живого выступления. Я особенно интересуюсь группами, которые играют в среднем темпе — им сложней вовлечь в концерт слушателей. Но у их музыки есть приятное воздействие — такой, типа, плывешь. Серьезная группа.​