Дуэт Stoned Boys образован в прошлом году лидером группы Narkotiki Евгением Горбуновым и его другом Андреем Ли. Бодрые Narkotiki за недолгое время превратились из интернет-прикола в уверенно гастролирующую группу, которая отметилась уже двумя альбомами русскоязычных кричалок для модной молодежи. Stoned Boys, делающие музыку на английском для молодежи еще более модной,
тоже быстро прогрессируют – после дебютного выступления на разогреве у одного из своих кумиров, американца Pictureplane, они получили от него комплименты и пропуск в американскую тусовку музыкантов, занимающихся очередным музыкальным хайпом, витч-хаусом – суть замедленным до ужаса электро-попом, обезображенным звуковыми эффектами (чаще всего реверберацией и эхом). Потом пошли заметки о дуэте в иностранных музыкальных блогах – мечта любого русского музыканта, представляющего, что он делает музыку на экспорт. Последние известия от Stoned Boys – они будут издаваться на техасском витч-хаус-лейбле Disaro – родном доме для витч-хаус-групп, названия которых чаще всего представляют странные комбинации из компьютерных спецсимволов. OPENSPACE.RU решил выяснить у Stoned Boys, считают ли они свои достижения успехом и чего еще добиваются.
– Как вы определяете то, что играете? Какое название стиля вам ближе – «витч-хаус», «гипногоджик», «глоу-фай» или что-то еще?
Женя. Мы не знаем, что у нас за стиль, просто делаем, что делаем. У нас сейчас проблемы роста – немножко оттуда понадрали, немножко отсюда, и это слышно.
Андрей. «Dead Friends» вот прям витч-хаус-трек, хотя мы не стремимся делать именно витч-хаус, мы вообще не хотим фигачить в определенном стиле, это никогда еще ни к чему хорошему никого не приводило.
«Dead Friends»
Читать текст полностью– Почему вы не могли делать такую музыку в рамках «Наркотиков»? У группы уже сложился формат? Как бы вы его описали?
Женя. У «Наркотиков» и правда сложился формат, причем с первых же минут существования группы. У этой музыки есть функция – заставить людей как минимум трясти головой, ну и вообще бодриться. В «Наркотиках», например, табу на минорные тональности, мы все пишем только в мажоре. И в таком духе много есть еще негласных правил и ограничений, чтобы мы росли в нужную сторону.
– Я про себя называю такую музыку, как у вас, «дизайнерской»: вы копируете модную в определенных кругах эстетику, саунд и приемы просто потому, что это cool. Поправьте меня, если я ошибаюсь.
Женя. Ну, сейчас так и есть. Мы пытаемся выстроить свою собственную конструкцию на чужом фундаменте, с этого все начинают. Другой вопрос, кого это куда приводит. Я очень рассчитываю, что в результате поисков и подражаний выкристаллизуется что-то свое собственное. У нас ведь поп-музыка, она не берется из пустоты, а размножается почкованием. Посмотрим, что получится из этого всего. Пока результаты радуют – нас америкосы, которыми мы вдохновлялись, уже начинают принимать за своих. Главное – просто не забывать, что ты делаешь в первую очередь музыку, эмоциональную такую субстанцию. Как минимум пропускаешь все это награбленное чужое добро через свою загадочную русскую душу. Ха-ха.
– Какая ваша цель? Попасть на Pitchfork.com, а дальше?
Андрей. О да, Pitchfork, кто ж туда не хочет. Но это цель маркетинговая, она к творчеству отношения не имеет. Творческая цель – найти свою уникальность и собственный музыкальный язык, как-то выразить кучу всякого невыразимого, что запрятано где-то в глубине наших черепов.
Женя. Есть еще одна цель, даже скорее мечта – найти национальный нерв, изобрести русскую современную музыку. Это невероятно сложно, почти невозможно, потому что русская музыка закончилась, когда умерли Шостакович и Прокофьев, грубо говоря. А дальше началась ретрансляция чужой культуры. Было бы круто создать нечто не задротское и свое родное, при этом цепляющее не только на локальном уровне. Я могу часами говорить на эту тему, она меня мучает еще лет с семнадцати.
– Как происходит ваша совместная работа с лейблом Disaro? Оформлены ли ваши отношения какими-нибудь договорами-бумагами? Что вы ждете от этого сотрудничества?
Андрей. Сейчас мы записываем новый материал; когда он будет готов, зальем треки на обменник. А Роберт Дизаро, собственно человек и лейбл, скачает их и нарежет на болванки. Это будет CD-R из 6–7 треков, который напечатают небольшим тиражом и будут продавать через мейл-ордер. Еще Роберт начал потихоньку пиарить нас в сети. Никаких договоров нет, обычная инди-схема.
Женя. Мы ждем, что слушателей будет больше и они будут правильными чуваками. Самое радостное, что получился коннект и с нами хотят дружить товарищи из параллельного мира. Классно же!
– Каковы ваши планы на русскую реальность? Будете ли вы тут что-то издавать, давать концерты?
Женя. Мы в первую очередь русская группа, поэтому, конечно, будем играть и записи как-то здесь распространять, как и все. И гастроли будут, мы уже Казань на конец ноября запланировали, еще в Питер хотим сгонять и в Пермь.
– Burzum знает о том, что вы сделали ремикс на его песню? Кстати, почему на него? Burzum – это cool?
Андрей. Да, Burzum – это cool. Хотя, наверное, если бы он услышал ремикс, то не обрадовался бы, ножом потыкал при встрече, и все такое.
Женя. Мы не особенно много металла слушаем, но первый альбом Burzum совершенно прекрасен. Хотелось как-то выразить свою любовь к нему. Еще очень хочется попробовать с прог-роком старым поработать, сделать пару каверов на ранних Genesis.
– Какие русские группы, музыканты вам нравятся? Есть ли такие, с которыми хотелось бы объединяться?
Женя. Есть в Казани группа Love-Fine, наши хорошие друзья. Это такой яркий пример музыки без роду без племени: все трое участников – граждане {-tsr-}России, по национальности татары, а музыку играют, как положено модникам, совсем нездешнюю, смесь электро, психоделии и постпанка. Я был на нескольких удачных концертах, такой гипноз! Мне казалось, что это музло изобрели в Татарстане, настолько искренне, нервно и умопомрачительно они играли. Что творят – превращают чужую музыкальную традицию в свою. Мировой уровень, без преувеличения.
