Гребенщиков все тянул на метафизическую сторону, а Майк – на простую, душевную, с бабами, выпивкой и одиночеством, без особого символизма.
Страницы:
- « Предыдущая
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- Следующая »
Глеб ЛИСИЧКИН
Журналист, промоутер, в прошлом A&R-менеджер компании «Снегири» , 1982 г.р.
Странно, что вы спросили меня, я все же совсем из другого поколения, чем Майк...
1. Про Майка (само имя, а не сами песни) я узнал в школе, когда читал книжку, в которой всякие ленинградские рок-деятели про Цоя, и там была одна, самая короткая, глава, написанная Майком. Буквально две странички. О чем там точно было, не помню, но впечаталась в память его фраза, мол, «в написании песен я тоже принимал участие, например, в песню “Бездельник” слово “Мама” вставил я». И я тогда подумал: это что еще за мудак, кого вообще волнует одно слово в песне?
Потом уже дошло, что, метафорически выражаясь, в этом вот «о-о-о, мама-мама» на самом деле было больше рок-н-ролла, чем во всей остальной движухе на [улице] Рубинштейна. Не шутливой антисоветчины и не показухи в вареных джинсах, а именно рок-н-ролла. Так я с ним и познакомился — уже после смерти.
Тогда уже появились кассетные переиздания записей Ленинградского рок-клуба — «Белая полоса», «Сладкая N», еще какие-то зоопарковские бутлеги. Мы в школе эти (ковригинские?) кассеты скупали просто все подряд. В общем, Майк мной тогда воспринимался скорее как один из персонажей недавней, но великой и романтичной истории, которую я по объективным причинам не застал, но частью которой мне тогда хотелось стать. Мы по юности же все тоже песни сочиняли, какие-то квартирники делали... Это была такая ролевая игра: кто-то читал «Хоббита» и в толкиенистов играл, а мы с друзьями слушали кассеты (в том числе и Майка), читали все эти воспоминания про портвейны и ментовские разгоны концертов и сочиняли свои песни.
4. Ну, любой человек ценен, что за вопрос. Другое дело, что я, честно говоря, не назвал бы Майка дико влиятельным историческим персонажем: его песни (как и творчество многих других музыкантов того времени) было весьма герметично. В том смысле, что в отрыве от окружающего макабра это сложно воспринимать и понимать. «Гопники», «Гуру из Бобруйска» — к этим песням же теперь надо целые справочники выпускать. Остались и песни более вневременные — та же «Дрянь». Но, честно говоря, если бы в нынешнем русском роке было меньше песен с рифмами «лето — котлета» , я бы не сильно огорчился, — а базис этому задавал в том числе и Майк.
Так что не знаю, как ответить на ваш вопрос про ценность. Жил-был человек, он играл рок-н-ролл. Спустя почти двадцать лет после смерти его помнят — это хорошо. Я не люблю всякие слеты, посвященные каким-то датам, но вообще, человеческая память — это хорошо.
Мирослав НЕМИРОВ
Деятель современного искусства, поэт и певец (группа «аРрок через океан»), 1961 г.р.
1. 1983, Тюмень, весна. Артурбан Струков. Мы в очередной раз были в ссоре, полгода не общались и не здоровались, сталкиваясь в университетских коридорах. Вот он ко мне подходит на [улице] Республики, где-то между Челюскинцев и Первомайской:
— Ладно, давай мириться, мне тут такую музыку из Свердловска прислали! Ленинградский рок — «Зоопарк» и «Аквариум», такие группы. Надо, чтобы ты послушал.
Ладно, помирились. Пленка у Артурки была с собой, поехали слушать к Коноплеву. Там уже толпа ждала, заранее оповещенная, чтобы приходили слушать Нечто Из Ряда Вон. Артурка по пути рассказывал:
— Такая совершенно ни на что не похожая музыка; рок, поет — не поет, а так свободно рассказывает длинную историю. И строчки такие длинные!
Ну и приехали, ну и послушали. Фрагмент «Блюза де Моску» («Пригородный блюз номер 2», «Трах в твоих глазах», «Когда я знал тебя совсем другой», «Дрянь», «Сладкая Н.») — и фрагмент аквариумского «Электричества» («Минус тридцать», «Вавилон», «Прекрасный дилетант»). Были поражены, да, это правда.
Больше всего поразило, что такое вообще возможно. У нас, тут, в СССР! Рок! Забойный! Мы — не одни! Есть люди, которые такие же, как мы; которые любят и понимают все, что и мы, и которые играют это все, в электричестве, полным составом! Не спрашивая никакого разрешения на записи и концерты ни у кого («Ты — дрянь!» — такое, понятно, в принципе не могло быть никоим образом дозволено никакими советскими органами; поэтому, очевидно, они и не спрашивали никакого разрешения ни у каких органов). Но — играют, выступают с концертами, и концерты записываются и распространяются, и вот даже до нас дошли. Можно! Главное — брать и делать!
Но не только. Еще — манера пения, вернее, способы соединения слов друг с другом и с музыкой: не слыханная и не вообразимая нами доселе свобода в этом соединении, в строчку можно втиснуть сколько угодно слов, и строчек можно сколько угодно (это результаты изучения Дилана, как я сейчас понимаю). Это открывало чрезвычайно широкие возможности и перспективы. (Сейчас этим рэперы занимаются, кстати.)
Ну и музыка. Запись пришла к нам, сопровождаемая пояснением, что это ленинградский панк; Майк потом много раз открещивался от имени панк-рокера, но грязно сыгранный, быстрый, жесткий, шумный, хаотичный ритм-энд-блюз — что это, как не панк? И это панк и был.
2. Остальные альбомы — всё больше и больше разочаровывали.
«ЛВ» — две отличные песни («Белая ночь» и «Я просыпаюсь каждое утро»), остальное так… «Город Н.» — «Все те мужчины» — да, отличняк, остальное было гораздо сильнее на все том же «Блюзе де Моску». Здесь — вялое и маложивое. «Белая полоса»? Ну, так…
Майк на глазах погружался в пучину уныния и депресняка. Тогда же это настигло и Гребенщикова: «День серебра» того же 1984 года уже вполне унылая пластинка, а уж дальше… А через пару лет и Цоя туда же засосало...
Вообще удивительная загадка: внезапный взлет советского рока в самом начале восьмидесятых (к перечисленным добавлю и «Центр», первую его пластинку; «Стюардессу летних линий», ничего и близкого к которой по свежести и офигительности [Василий] Шумов за последующую, вот уже почти тридцатилетнюю карьеру не …) — и очень быстрое падение. И больше — ничего и близко подобного вот уже за 25 лет. Хорошие группы появлялись с тех пор, конечно (та же «Инструкция по выживанию» начала девяностых или «Cheese People» нынче), но такого фонтана и такой движухи — нет и в помине.
(«Сладкая Н.» — акустическая, пришедшая позже всех, первый альбом — понравилась опять, кстати. Но это, опять же, молодой Майк.)
3. Мы воспринимали Майка — и полюбили не как тот самый пресловутый «русский рок» (нынче — СашБаш, Шевчук, Летов, тогда — «Воскресенье», «Россияне» и тот же Шевчук): «честные злые песни», портвейн, тельняшка, ватник — а как русскую ветвь общемировой новой волны, панка и постпанка, самой модной и гиперультратехнотронной минималистической музыки. «Стренглерс», «Мэднесс», «Софт Селл», «Дюран Дюран», «Депеш Мод», «Костелло», «Паблик Имидж Лимитед», «Адам энд зе Антс», «Зоопарк», «Аквариум», «Кино», «Центр».
И он такой и был! А если он не сумел сделать ту же «Белую ночь» так, как хотел — а хотел он, по слухам, сделать электронную минимальщину, — ну вот мы сделали. И другие песни сделаем, какими они должны быть на самом деле. А не так, как получилось у «Зоопарка» по условиям места и времени.
4. Не знаю. Плохие записи, проклятый «русский рок» (то есть унылый вой), в который Майка упорно норовят записать — и, увы, он в него вполне вписывается очень большой своей частью — вполне верю, что не очень это все будет интересно передовой молодежи текущих и будущих поколений.
Но нам он дорог. И песни — они отличные на самом деле, если их сделать правильно, как следует. Поэтому будем делать эти песни. И пытаться вернуть его, Майка, в новейший общечеловеческий оборот.
Илья ОВЧИННИКОВ
Музыкальный критик, специалист по классической музыке, член экспертного совета Московской филармонии, 1975 г.р.
1. «Зоопарк» услышал впервые году в 1987-м или 1988-м, по радио «Юность» передавали песню «Сидя на белой полосе», даже записать успел. Впечатления большого не произвело, хотя о группе «Зоопарк» мне к тому времени все уши прожужжал один друг детства, чья мама была знакома с Майком и очень ценила его творчество. Летом 1988-го купил из-под полы пластинку «Белая полоса»: «Буги-вуги» мне не понравилась, поскольку я уже успел полюбить версию «Секрета», зато песня «Гопники» реально снесла мне крышу. Вот этот вот логический переход «Но имя им гопники, имя им легион. // Потому что они — гопники...» казался просто прорубом в другое измерение. Если не ошибаюсь, Паркер в свое время писал по этому же поводу, будто трудно было поверить, что такая песня издана фирмой «Мелодия». Да, точно такие ощущения и были.
2—3—4. На фоне остального ленинградского рока Майк, по моему тогдашнему ощущению, выглядел слабовато. Даже те пластинки «Аквариума», «Алисы», «Кино», что тогда первыми вышли на «Мелодии», были по ряду параметров сильнее, при том что на них не всегда попадало лучшее. «Уездный город N» был услышан уже позже, действительно сильная вещь. За что многие так любят «Пригородный блюз» и «Сладкую N», решительно понять не могу. Про «Песню гуру» выразился бы еще сильнее, но, наверное, в свое время в ней «что-то было». На пластинке позже вышел альбом «LV», это было вполне мило. «Лето, я изжарен, как котлета» — более непосредственный и менее попсовый вариант того, из чего потом «Чайфы» сделали «Оранжевое настроение». Чем может быть Майк интересен поколениям, не заставшим… не знаю, однако среди друзей, кому сейчас около 27, знаю немало тех, кто его ценит, — значит, находят в нем что-то. Песня «Гопники» по-прежнему имеет успех в любой компании, сам я тоже любить меньше ее не стал. Допускаю, что лучшее у Майка прошло мимо меня, однако музыку уже давно слушаю другую.
Юрий САПРЫКИН
Музыкальный критик, редакционный директор журнала «Афиша», 1973 г.р.
1. «Зоопарк» я услышал значительно позже, чем узнал о его существовании.
По-моему, первое, что мне попалось, — мелодиевский миньон с песнями с «Белой полосы». Почти одновременно знакомая подкинула катушку с альбомом «LV», которая была еще дико понтово оформлена — с ксероксом обложки и прочей красотой. Я уже слышал песни Майка в исполнении «Секрета», читал про его концерты у Житинского в «Авроре» — и по всему выходило, что это такой ретроградный дядька, в смысле музыки обращенный куда-то в 70-е, а мне тогда это не очень нравилось. И еще что бросилось в глаза — что группа играет как-то неряшливо, и тогда мне это не понравилось тоже.
2. Ну вот так и воспринимался. Все остальные были в конечном счете модные парни — постпанк, нью-вейв… Ну и Гребенщиков посреди этого парил, как некая эфирная сущность. А Майк был такой грубый, приземленный, очень несовременный, и поначалу я как-то это не оценил.
3. Дальше я постепенно переслушал всю дискографию, на концерте Майка так ни разу и не побывал, а по сообщениям, доходящим из столиц, было понятно, что и «Зоопарк» уже не тот. Я так и не смог полюбить и принять весь, так сказать, корпус творчества Майка; мне всегда нравилось у него то, что идет условно от Лу Рида, и страшно раздражало все, что идет от Дилана — все эти напыщенные романтические многословности. Самые любимые песни — они же самые жесткие: «Гопники», «Песня простого человека», «Белая ночь/Белое тепло». Ну и «Старые раны», конечно.
4. Вот не знаю. Боюсь, что Майк сошел с мейнстримного общеобязательного горизонта гораздо стремительнее прочих, что обидно и не очень справедливо, но уже непоправимо. То есть могу себе представить юных меломанов, изучающих альбом «Уездный город N» через запятую со сборниками калифорнийского гаражного протопанка, но вряд ли Майк будет им ближе и понятнее, чем те же калифорнийцы. «Все было так, как бывает в мансардах» — а как бывало в мансардах? Никто ж не поймет уже.
Роман СЕНЧИН
Писатель, рок-музыкант (группа «Плохая примета»), 1971 г.р.
1. «Зоопарк» — альбом «Белая полоса» — я услышал году в восемьдесят седьмом, классе в девятом. Тогда рок-музыка наконец-то стала доходить до подростков даже таких медвежьих углов, как наш Кызыл... Не могу сказать, что песни Майка мне очень тогда понравились — тогда у нас были другие герои: «Алиса», «Кино», «Наутилус», чуть позже (в восемьдесят восьмом) громыхнула «Гражданская оборона», которую чуть ли не ежедневно слушаю до сих пор... Кассеты с рок-музыкой привозил мой знакомый паренек. Он жил в Ленинграде, но в Кызыле у него были бабушка и дедушка, которых он навещал. Вот он и просвещал нас... О Майке я тогда почти ничего не знал, как и о других рокерах. Потом уже появились статейки в «Парусе», «Ровеснике».
2. Как я уже сказал, тогда песни Майка тускнели на фоне гимнообразных произведений Цоя, Кинчева, Борзыкина, но цитаты из майковских песен звучали в жизни чаще. Помню, мы любили, выпив вина, садиться на белые полосы, часто вспоминали в разговорах строки из его песен.
3. В восемьдесят девятом я уехал учиться в Питер и там уже послушал, наверное, все альбомы «Зоопарка» и акустические Майка. Встречал его несколько раз в районе, где он жил (там и рок-клуб относительно близко). Один раз он с нами выпил во дворике. Мы — полуподростки — были счастливы этим пятнадцатиминутным общением. Потом всем хвалились, что пили с Майком. Через два года я услышал песню «Выстрелы», где есть слова про «друзей», и мне стало стыдновато за себя прошлого и за сотни подобных мне, которые уговаривали его «посидеть, выпить», а то и домой к нему лезли. Хотя, с другой стороны, это для любого публичного человека своего рода крест. Особенно для тех, кого любит народ.
4. «Зоопарк» стал для меня необходим относительно недавно, когда я перевалил тридцатилетний рубеж жизни. В песнях Майка есть очень ценный сплав горечи, боли, цинизма, бессилия и протеста. Эти песни помогают жить, дают силы и успокаивают, когда кажется, что голова лопнет от проблем, неприятностей. Включаешь магнитофон — и понимаешь, что ты не одинок со всем этим грузом жизни... Насчет интереса к Майку новых поколений — вопрос сложный. Рок-музыка была модной, и ее слушали все. Но действительно всенародными были «Кино», «Наутилус», некоторое время «Алиса». «Зоопарк» имел свою аудиторию, наверное не очень большую, но на которую не действовали веяния моды. Знаю, что и сегодня некоторая часть двадцатилетних слушает «Зоопарк», нуждается в нем. Уверен, что Майка не забудут еще очень долго. А уж в истории нашей рок-культуры он занимает центральное место. По существу, он ее и создал.
Журналист, промоутер, в прошлом A&R-менеджер компании «Снегири» , 1982 г.р.
Странно, что вы спросили меня, я все же совсем из другого поколения, чем Майк...
Читать!
Потом уже дошло, что, метафорически выражаясь, в этом вот «о-о-о, мама-мама» на самом деле было больше рок-н-ролла, чем во всей остальной движухе на [улице] Рубинштейна. Не шутливой антисоветчины и не показухи в вареных джинсах, а именно рок-н-ролла. Так я с ним и познакомился — уже после смерти.
Тогда уже появились кассетные переиздания записей Ленинградского рок-клуба — «Белая полоса», «Сладкая N», еще какие-то зоопарковские бутлеги. Мы в школе эти (ковригинские?) кассеты скупали просто все подряд. В общем, Майк мной тогда воспринимался скорее как один из персонажей недавней, но великой и романтичной истории, которую я по объективным причинам не застал, но частью которой мне тогда хотелось стать. Мы по юности же все тоже песни сочиняли, какие-то квартирники делали... Это была такая ролевая игра: кто-то читал «Хоббита» и в толкиенистов играл, а мы с друзьями слушали кассеты (в том числе и Майка), читали все эти воспоминания про портвейны и ментовские разгоны концертов и сочиняли свои песни.
4. Ну, любой человек ценен, что за вопрос. Другое дело, что я, честно говоря, не назвал бы Майка дико влиятельным историческим персонажем: его песни (как и творчество многих других музыкантов того времени) было весьма герметично. В том смысле, что в отрыве от окружающего макабра это сложно воспринимать и понимать. «Гопники», «Гуру из Бобруйска» — к этим песням же теперь надо целые справочники выпускать. Остались и песни более вневременные — та же «Дрянь». Но, честно говоря, если бы в нынешнем русском роке было меньше песен с рифмами «лето — котлета» , я бы не сильно огорчился, — а базис этому задавал в том числе и Майк.
Так что не знаю, как ответить на ваш вопрос про ценность. Жил-был человек, он играл рок-н-ролл. Спустя почти двадцать лет после смерти его помнят — это хорошо. Я не люблю всякие слеты, посвященные каким-то датам, но вообще, человеческая память — это хорошо.
Мирослав НЕМИРОВ
Деятель современного искусства, поэт и певец (группа «аРрок через океан»), 1961 г.р.
1. 1983, Тюмень, весна. Артурбан Струков. Мы в очередной раз были в ссоре, полгода не общались и не здоровались, сталкиваясь в университетских коридорах. Вот он ко мне подходит на [улице] Республики, где-то между Челюскинцев и Первомайской:
— Ладно, давай мириться, мне тут такую музыку из Свердловска прислали! Ленинградский рок — «Зоопарк» и «Аквариум», такие группы. Надо, чтобы ты послушал.
Ладно, помирились. Пленка у Артурки была с собой, поехали слушать к Коноплеву. Там уже толпа ждала, заранее оповещенная, чтобы приходили слушать Нечто Из Ряда Вон. Артурка по пути рассказывал:
— Такая совершенно ни на что не похожая музыка; рок, поет — не поет, а так свободно рассказывает длинную историю. И строчки такие длинные!
Ну и приехали, ну и послушали. Фрагмент «Блюза де Моску» («Пригородный блюз номер 2», «Трах в твоих глазах», «Когда я знал тебя совсем другой», «Дрянь», «Сладкая Н.») — и фрагмент аквариумского «Электричества» («Минус тридцать», «Вавилон», «Прекрасный дилетант»). Были поражены, да, это правда.
Больше всего поразило, что такое вообще возможно. У нас, тут, в СССР! Рок! Забойный! Мы — не одни! Есть люди, которые такие же, как мы; которые любят и понимают все, что и мы, и которые играют это все, в электричестве, полным составом! Не спрашивая никакого разрешения на записи и концерты ни у кого («Ты — дрянь!» — такое, понятно, в принципе не могло быть никоим образом дозволено никакими советскими органами; поэтому, очевидно, они и не спрашивали никакого разрешения ни у каких органов). Но — играют, выступают с концертами, и концерты записываются и распространяются, и вот даже до нас дошли. Можно! Главное — брать и делать!
Но не только. Еще — манера пения, вернее, способы соединения слов друг с другом и с музыкой: не слыханная и не вообразимая нами доселе свобода в этом соединении, в строчку можно втиснуть сколько угодно слов, и строчек можно сколько угодно (это результаты изучения Дилана, как я сейчас понимаю). Это открывало чрезвычайно широкие возможности и перспективы. (Сейчас этим рэперы занимаются, кстати.)
Ну и музыка. Запись пришла к нам, сопровождаемая пояснением, что это ленинградский панк; Майк потом много раз открещивался от имени панк-рокера, но грязно сыгранный, быстрый, жесткий, шумный, хаотичный ритм-энд-блюз — что это, как не панк? И это панк и был.
2. Остальные альбомы — всё больше и больше разочаровывали.
«ЛВ» — две отличные песни («Белая ночь» и «Я просыпаюсь каждое утро»), остальное так… «Город Н.» — «Все те мужчины» — да, отличняк, остальное было гораздо сильнее на все том же «Блюзе де Моску». Здесь — вялое и маложивое. «Белая полоса»? Ну, так…
Майк на глазах погружался в пучину уныния и депресняка. Тогда же это настигло и Гребенщикова: «День серебра» того же 1984 года уже вполне унылая пластинка, а уж дальше… А через пару лет и Цоя туда же засосало...
Вообще удивительная загадка: внезапный взлет советского рока в самом начале восьмидесятых (к перечисленным добавлю и «Центр», первую его пластинку; «Стюардессу летних линий», ничего и близкого к которой по свежести и офигительности [Василий] Шумов за последующую, вот уже почти тридцатилетнюю карьеру не …) — и очень быстрое падение. И больше — ничего и близко подобного вот уже за 25 лет. Хорошие группы появлялись с тех пор, конечно (та же «Инструкция по выживанию» начала девяностых или «Cheese People» нынче), но такого фонтана и такой движухи — нет и в помине.
(«Сладкая Н.» — акустическая, пришедшая позже всех, первый альбом — понравилась опять, кстати. Но это, опять же, молодой Майк.)
3. Мы воспринимали Майка — и полюбили не как тот самый пресловутый «русский рок» (нынче — СашБаш, Шевчук, Летов, тогда — «Воскресенье», «Россияне» и тот же Шевчук): «честные злые песни», портвейн, тельняшка, ватник — а как русскую ветвь общемировой новой волны, панка и постпанка, самой модной и гиперультратехнотронной минималистической музыки. «Стренглерс», «Мэднесс», «Софт Селл», «Дюран Дюран», «Депеш Мод», «Костелло», «Паблик Имидж Лимитед», «Адам энд зе Антс», «Зоопарк», «Аквариум», «Кино», «Центр».
И он такой и был! А если он не сумел сделать ту же «Белую ночь» так, как хотел — а хотел он, по слухам, сделать электронную минимальщину, — ну вот мы сделали. И другие песни сделаем, какими они должны быть на самом деле. А не так, как получилось у «Зоопарка» по условиям места и времени.
4. Не знаю. Плохие записи, проклятый «русский рок» (то есть унылый вой), в который Майка упорно норовят записать — и, увы, он в него вполне вписывается очень большой своей частью — вполне верю, что не очень это все будет интересно передовой молодежи текущих и будущих поколений.
Но нам он дорог. И песни — они отличные на самом деле, если их сделать правильно, как следует. Поэтому будем делать эти песни. И пытаться вернуть его, Майка, в новейший общечеловеческий оборот.
Илья ОВЧИННИКОВ
Музыкальный критик, специалист по классической музыке, член экспертного совета Московской филармонии, 1975 г.р.
1. «Зоопарк» услышал впервые году в 1987-м или 1988-м, по радио «Юность» передавали песню «Сидя на белой полосе», даже записать успел. Впечатления большого не произвело, хотя о группе «Зоопарк» мне к тому времени все уши прожужжал один друг детства, чья мама была знакома с Майком и очень ценила его творчество. Летом 1988-го купил из-под полы пластинку «Белая полоса»: «Буги-вуги» мне не понравилась, поскольку я уже успел полюбить версию «Секрета», зато песня «Гопники» реально снесла мне крышу. Вот этот вот логический переход «Но имя им гопники, имя им легион. // Потому что они — гопники...» казался просто прорубом в другое измерение. Если не ошибаюсь, Паркер в свое время писал по этому же поводу, будто трудно было поверить, что такая песня издана фирмой «Мелодия». Да, точно такие ощущения и были.
2—3—4. На фоне остального ленинградского рока Майк, по моему тогдашнему ощущению, выглядел слабовато. Даже те пластинки «Аквариума», «Алисы», «Кино», что тогда первыми вышли на «Мелодии», были по ряду параметров сильнее, при том что на них не всегда попадало лучшее. «Уездный город N» был услышан уже позже, действительно сильная вещь. За что многие так любят «Пригородный блюз» и «Сладкую N», решительно понять не могу. Про «Песню гуру» выразился бы еще сильнее, но, наверное, в свое время в ней «что-то было». На пластинке позже вышел альбом «LV», это было вполне мило. «Лето, я изжарен, как котлета» — более непосредственный и менее попсовый вариант того, из чего потом «Чайфы» сделали «Оранжевое настроение». Чем может быть Майк интересен поколениям, не заставшим… не знаю, однако среди друзей, кому сейчас около 27, знаю немало тех, кто его ценит, — значит, находят в нем что-то. Песня «Гопники» по-прежнему имеет успех в любой компании, сам я тоже любить меньше ее не стал. Допускаю, что лучшее у Майка прошло мимо меня, однако музыку уже давно слушаю другую.
Юрий САПРЫКИН
Музыкальный критик, редакционный директор журнала «Афиша», 1973 г.р.
1. «Зоопарк» я услышал значительно позже, чем узнал о его существовании.
По-моему, первое, что мне попалось, — мелодиевский миньон с песнями с «Белой полосы». Почти одновременно знакомая подкинула катушку с альбомом «LV», которая была еще дико понтово оформлена — с ксероксом обложки и прочей красотой. Я уже слышал песни Майка в исполнении «Секрета», читал про его концерты у Житинского в «Авроре» — и по всему выходило, что это такой ретроградный дядька, в смысле музыки обращенный куда-то в 70-е, а мне тогда это не очень нравилось. И еще что бросилось в глаза — что группа играет как-то неряшливо, и тогда мне это не понравилось тоже.
2. Ну вот так и воспринимался. Все остальные были в конечном счете модные парни — постпанк, нью-вейв… Ну и Гребенщиков посреди этого парил, как некая эфирная сущность. А Майк был такой грубый, приземленный, очень несовременный, и поначалу я как-то это не оценил.
3. Дальше я постепенно переслушал всю дискографию, на концерте Майка так ни разу и не побывал, а по сообщениям, доходящим из столиц, было понятно, что и «Зоопарк» уже не тот. Я так и не смог полюбить и принять весь, так сказать, корпус творчества Майка; мне всегда нравилось у него то, что идет условно от Лу Рида, и страшно раздражало все, что идет от Дилана — все эти напыщенные романтические многословности. Самые любимые песни — они же самые жесткие: «Гопники», «Песня простого человека», «Белая ночь/Белое тепло». Ну и «Старые раны», конечно.
4. Вот не знаю. Боюсь, что Майк сошел с мейнстримного общеобязательного горизонта гораздо стремительнее прочих, что обидно и не очень справедливо, но уже непоправимо. То есть могу себе представить юных меломанов, изучающих альбом «Уездный город N» через запятую со сборниками калифорнийского гаражного протопанка, но вряд ли Майк будет им ближе и понятнее, чем те же калифорнийцы. «Все было так, как бывает в мансардах» — а как бывало в мансардах? Никто ж не поймет уже.
Роман СЕНЧИН
Писатель, рок-музыкант (группа «Плохая примета»), 1971 г.р.
1. «Зоопарк» — альбом «Белая полоса» — я услышал году в восемьдесят седьмом, классе в девятом. Тогда рок-музыка наконец-то стала доходить до подростков даже таких медвежьих углов, как наш Кызыл... Не могу сказать, что песни Майка мне очень тогда понравились — тогда у нас были другие герои: «Алиса», «Кино», «Наутилус», чуть позже (в восемьдесят восьмом) громыхнула «Гражданская оборона», которую чуть ли не ежедневно слушаю до сих пор... Кассеты с рок-музыкой привозил мой знакомый паренек. Он жил в Ленинграде, но в Кызыле у него были бабушка и дедушка, которых он навещал. Вот он и просвещал нас... О Майке я тогда почти ничего не знал, как и о других рокерах. Потом уже появились статейки в «Парусе», «Ровеснике».
2. Как я уже сказал, тогда песни Майка тускнели на фоне гимнообразных произведений Цоя, Кинчева, Борзыкина, но цитаты из майковских песен звучали в жизни чаще. Помню, мы любили, выпив вина, садиться на белые полосы, часто вспоминали в разговорах строки из его песен.
3. В восемьдесят девятом я уехал учиться в Питер и там уже послушал, наверное, все альбомы «Зоопарка» и акустические Майка. Встречал его несколько раз в районе, где он жил (там и рок-клуб относительно близко). Один раз он с нами выпил во дворике. Мы — полуподростки — были счастливы этим пятнадцатиминутным общением. Потом всем хвалились, что пили с Майком. Через два года я услышал песню «Выстрелы», где есть слова про «друзей», и мне стало стыдновато за себя прошлого и за сотни подобных мне, которые уговаривали его «посидеть, выпить», а то и домой к нему лезли. Хотя, с другой стороны, это для любого публичного человека своего рода крест. Особенно для тех, кого любит народ.
Читать!
Страницы:
- « Предыдущая
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- Следующая »
КомментарииВсего:5
Комментарии
- 28.06Вручена премия «Степной волк – 2012»
- 28.06Guillemots выпускают 4 альбома за полгода: первый уже в сети
- 27.06«Союз православных братств» требует запретить рок-фестиваль
- 27.06Мальчик с обложки судится с Placebo за «разрушенную жизнь»
- 27.06Scissor Sisters представят в Москве новый альбом
Самое читаемое
- 1. «Кармен» Дэвида Паунтни и Юрия Темирканова 3451787
- 2. Открылся фестиваль «2-in-1» 2343398
- 3. Норильск. Май 1268725
- 4. Самый влиятельный интеллектуал России 897704
- 5. Закоротило 822159
- 6. Не может прожить без ирисок 782575
- 7. Топ-5: фильмы для взрослых 759298
- 8. Коблы и малолетки 740964
- 9. Затворник. Но пятипалый 471465
- 10. ЖП и крепостное право 407954
- 11. Патрисия Томпсон: «Чтобы Маяковский не уехал к нам с мамой в Америку, Лиля подстроила ему встречу с Татьяной Яковлевой» 403206
- 12. «Рок-клуб твой неправильно живет» 370572
спсб
майк это круто
и навсегда