24 октября

С утра дошел до неприметного Кайзербрюндля (сегодня у них оральный понедельник, но, опасаясь подцепить психоз, заходить не стал). Отсюда до Дунайского канала минут 10—15. Неужели голый человек мог вот так пробежать через центр города в 8 вечера, не всполошив прохожих? Единственный свидетель говорил, что на лице у Гиллерна был нечеловеческий ужас.

Фильм про Дисфармера, фотографа из Арканзаса. Он был одиноким социопатом, фотографировал хмурых отдепрессированных крестьян и солдат, ненавидел свою немецкую семью и считал себя чужеземцем, которого принесло торнадо. Никто с ним не дружил, труп съели крысы, но через 20 лет фотографии всплыли, и началась американская погоня за оригинальными оттисками. Самодовольные нью-йоркские коллекционеры показывают, что они выманили у потомков дисфармеровских селян. Смысла в этом никакого, потому что снимки хороши только большие, профессионально отпечатанные с пластин, на старых крошечных карточках ничего не видно.

В музее Леопольда Melancholie und Provokation: Шиле, его друзья, вдохновители и продолжатели. Поначалу все хорошо, и сам Шиле, и Кокошка, и индонезийские марионетки, которые ему нравились. Потом начинается позор: венские акционисты, при всей их прелести, никак не ровня Шиле, а уж Эльке Криштуфек, рисующая что-то в духе Никаса Софронова с феминистскими надписями, годится разве что для экспозиции на карловарском променаде. Зато видел невероятную сцену: группа курсантов в серой форме (летчики? пограничники?) застряла в зале с документацией перформансов Клаудии Боссе и по совету экскурсовода развалилась на полу. Один курсант лег на груду поролона и сделал вид, что спит, второй прыгнул и улегся на него, и все они стали падать, как кегли. Очень круто, но я растерялся и не сфотографировал — мог бы получиться великий снимок. Потом их повели смотреть Шварцкоглера. На стене багровым курсивом обвинялся корреспондент журнала Time, объявивший в 1972 году, что Шварцкоглер умер после самокастрации. Старые раны не заживают.

Леопольд купил сто работ Отто Мюля. В его австрийской коллекции один снимок Ани Ермолаевой: околевшая овца.

В MUMOC тоже акционизм вперемежку с Ивом Кляйном и прочей скукой. Среди оптического шарлатанства один грандиозный Бэкон: черный бюрократ на черном фоне. Под ним сидят на складных стульчиках школьники и интерпретируют вслух. Учитель, лет 25, заинтересованно слушает.

Возле Хофбурга, прямо на лужайке у входа в музей убиенной Сисси, выставка военной техники. Любезный офицер приглашает залезть в истребитель НАТО. Негромко играет приветливая техно-музыка.

Музей кино: на ретроспективу Акерман сползаются седые, изнуренные собственным интеллектуализмом лесбиянки. Посмотрел ее московский фильм D'Est — зима 1993 года, это еще моя Москва. Холод, полумрак, все куда-то хотят уехать, но нет ни автобусов, ни самолетов. Безмолвные толпы советских людей топчутся на остановках. Мелькнул мой дом на Ленинградском проспекте. 18 лет назад я сидел дома, а мимо катила Акерман со съемочной группой, как дьяволы в ночных горшках.

Вечером у входа в отель стояла большая полицейская машина. Надеюсь, кто-то наглотался веронала.


25 октября

В Альбертине коллекция Форбергов; вечная коллекция Батлинера и бессмысленная подборка случайных работ «От Рихтера до Кики Смит» Мишени Хирста, в которых можно утонуть, ранний Базелиц, бронзовые макаки Иммендорфа, неприличие Марлен Дюма. Позорный Алекс Катц, пригодный разве что для оформления комитета комсомола в Могилеве. Опять отвратительная Эльке Криштуфек — кому же надо так отсосать (Пан Ги Муну?), чтобы пропихнуть свою бабскую лабуду в коллекцию Альбертины и Леопольда? Небольшая, но гениальная коллекция Форбергов. Грандиозный поздний Макс Эрнст (синяя Швейцария), Клее, Явленский, зловещий черный Кубин. Коллекция Батлинера, которую я уже сто раз видел, — огромная, помпезная, эрмитажеобразная. Один великий Бэкон и не самый скучный Шагал. На кувшинки и прочую импрессионистическую тоску в буржуазных рамах невозможно смотреть, но, конечно, именно в этих залах толпится народ. Сам Батлинер на парадном портрете в академической мантии выглядит анекдотическим фармацевтом.

Так ждал «Патера» Алена Кавалье, но Плахов был прав: это фильм только для французов. Седовласый Кавалье, излечившийся от базилиомы, стал копией Ходоровского. Бель Франс, с прекрасным сыром, прекрасным хлебом и прекрасным паштетом.

Напоследок еще арт-фильмы в Кюнстлерхаусе: дегенеративный цирк Александра Колдера, похожего на каракалпакского партийного бонзу, путешествие по комнате веселого шарлатана Брюса Ноймана и студия Джармена, которую я видел прежде: как странно, что такой человек, полный зрения, ослеп.

Пытался найти выставку платьев Эльфриды Елинек (она фетишистка и выставила свой гардероб), обошел Карлсплац три раза, ничего не обнаружил, кроме жареных каштанов Нашмаркта. Спросил у любезного негра, но он махнул рукой в пустоту. В Вене никто ничего не знает, всех подлинных венцев поглотил аншлюс, кругом одни киргизы.


26 октября

Бесцветные воспоминания Гандельсмана, записанные Горалик: советская жизнь, еврейские тяготы, сменные жены, мучения из-за квартиры, переезды и работа на пенсию.

Была ли у Ходасевича «квартира» и «пенсия»? Как будто нет: только напудренная спина красавицы, преферанс и восемь томов Пушкина. Хотя берлинские письма Анне Чулковой ужасны.

Вот что непонятно в Бродском: он ведь «попробовал кока-колу в 30 лет», у него, как и у всех, не было молодости. О чем он мог говорить с Оденом? О делах подпольных, о насущном сыре?

Мрожек пишет, что был ненормальным продуктом советского ада, когда впервые приехал за границу, но французы не догадывались и общались с ним как с равным. И это в Польше, в начале пятидесятых, когда вокруг было полно бывших людей. А когда рос я, никаких бывших не было. Только дедушка, вступивший в ВКП(б) в 1924 году, «по ленинскому призыву», и всерьез этим гордившийся. Ну и еще Ида Моисеевна Напельбаум.


27 октября

Сложно жить без предвкушений. Купил билет на новый балет Вандекейбуса, вот уже одно. На трамваях рекламируют фестиваль марихуаны: вот второе. И третье: поставил на аукционе Papilio на акварель Тавика Шимона, разноцветные ульи в снегу.


28 октября

Умер Джеймс Хиллман, главный юнгианский психотерапевт. Начал читать его книгу о самоубийстве. «Самоубийца строит корабль собственной смерти». Предлагает думать не об уходе из жизни, а о вхождении в смерть. Довольно утешительная мысль: суицид как путешествие, вроде поездки на дачу за черникой.


30 октября

Вчера на открытии Большого театра «пострадал рабочий» — наверняка балетные масоны изловили его и принесли на алтарь Мельпомены.

Пытаюсь читать биографию Нансена. Он был такой же заунывный фашист, как Свен Гедин, и мог бы попасть в ощип, но вовремя умер.


31 октября

День всех святых. В итальянском ресторане повесили ведьму.

Вечером катался на велосипеде по совершенно пустой и зловещей набережной: в полумраке, да еще в такой сатанинский день, было страшно. Из тьмы на секунду вышел человек исполинского роста и тут же исчез.

Ссылки

• Современные записки-2011: Дмитрий Волчек, 22.09.2011