Три карты побега

«t» Виктора Пелевина, «Каменный мост» Александра Терехова и «Каменные клены» Лены Элтанг — все три романа разыгрывают сценарии эскейпа

Имена:  Александр Терехов · Андрей Геласимов · Виктор Пелевин · Владимир Сорокин · Лев Гурский · Лена Элтанг · братья Пресняковы

 
В промежутке между западным и восточным Рождеством итоги года (а то и десятилетия — последнее явно по арифметической ошибке) вываливаются из каждого медийного источника, как старые газеты из кладовки. Как бы ни утомлял этот сезонный жанр, фильтрация еще не стершихся воспоминаний в поисках этих самых итогов всё же не совсем бесперспективное занятие. Вернее, так — оно бесперспективно в смысле выявления «вершин», «достижений» и прочих бокс-офисов: завтра многие из этих нетленок будут забыты, как быстрый утренний сон. Иное дело — резонансы, созвучия, многие из которых сейчас теряются в общем гомоне, а впоследствии либо кажутся самоочевидными, либо, наоборот, полностью упускаются из виду («никто и подумать не мог» и т.п.). Созвучия эти, случается, позволяют угадать вектор некоего движения, точку бифуркации, поворот в течении реки под названием мейнстрим. Скажем, рифма между сенсационным успехом «Брата-2» среди, прямо скажем, широких народных масс в 2000-м и мороком, охватившим примерно тогда же вполне либеральные на первый взгляд интеллигентские мозги при чтении «Господина Гексогена» уже содержала в себе весь конспект культурного процесса нулевых годов. Сегодня все жадно ловят симптомы конфликта внутри политической элиты, и, хотя об «оттепели» уже никто не говорит, казалось бы, самое время возжелать перемен. Однако как реагирует на эти сквозняки литературный (что совершенно не то же самое, что мыслящий) тростник?

Не знаю, как у других, но у меня самые яркие литвпечатления минувшего 2009-го сводятся к трем романам: «t» Виктора Пелевина, «Каменный мост» Александра Терехова и «Каменные клены» Лены Элтанг. О первых двух сказано уже немало, их сходство даже обсуждалось Мартыном Ганиным на OPENSPACE.RU; о последнем хоть и говорится меньше, но имя автора уже второй раз появляется в премиальных шорт-листах и вообще хорошо знакомо профессиональным читателям в диапазоне от В. Топорова до А. Чанцева. Но я не собираюсь писать рецензию — меня, как обещано, интересует созвучие. При этом хочу сразу же оговориться: «яркие литвпечатления» не совпадают с приятием и даже симпатией. Откровенно говоря, из трех романов мне по-настоящему понравился только пелевинский «t» — это великолепно построенный, тонкий и остроумный постмодернистский метароман: в отечественной словесности я не припомню такого органичного сочетания сюжетной увлекательности с интеллектуальной игрой, обращенной на представления о творчестве; письме; жизни как письме; письме как власти и власти как наборе фикций — короче, со всей той проблематикой, которую (в русской литературе) открыл еще блистательный Вагинов в «Трудах и днях Свистонова». В «t» все слажено и все играет — даже страничка с техническим описанием книги, где в траурной рамке в качестве редактора назван «А.Э. Брахман».

И наоборот: роман А.Терехова «Каменный мост» не доставил — мне во всяком случае — никакого читательского удовольствия. Устав на четвертой сотне страниц и решив не идти по этому мосту дальше (и так все ясно), я через некоторое время обнаружил, что этот текст требует, чтобы его дочитали. Дочитав и с раздражением отбросив роман (который не столько сознательно оскорблял меня своей концепцией сталинизма, но и унижал меня как читателя, разыгрывая один и тот же прием на протяжении своих восьмисот с копейками страниц), я обнаружил, что он застрял в моем восприятии и продолжает тревожить. Хотя, казалось бы, чем? Восторгом перед железными сталинскими наркомами и самим «императором»? Вожделением по отношению к фигурам и институтам тоталитарного насилия? Вульгарными сексуальными сценами? Едва прикрытым антисемитизмом и грубым женоненавистничеством? Вязкой стилистикой? Высокомерной неудобочитаемостью? Разоблачением «злодеев» в лице Микоянов? Тогда чем же? Вероятно, болезненной, обнаженной травматичностью. В сущности, и автор, и повествователь «Каменного моста» — а дистанция между ними неочевидна — представляют собой самый чистый, почти клинический случай травмы советской историей. А сам дискурс романа в точности описывается классическими моделями травмы, с ее спотыкающимся, заикающимся кружением вокруг не поддающегося артикуляции, а потому и пустого центра травматического опыта. На этом принципе строится вся композиция «Каменного моста»; именно ею, как ни странно это звучит, оправданы его невыносимые самоповторы. Видимо, в этой травматичности и кроется эффект странной притягательности этого романа: в ней есть что-то мазохистское, как, впрочем, и в самом романе.

Роман Лены Элтанг «Каменные клены», в отличие от Терехова и даже Пелевина, написан красиво. Тут есть настоящая музыка фразы, тонкость образа, объемность культурной атмосферы: дело происходит в Уэльсе, при том что героиня — из семьи с русскими корнями. А главное: здесь есть настоящее, симфоническое многоголосие, которое поначалу кажется какофонией, но постепенно выстраивается в достаточно стройный психологический сюжет. Однако в «Каменных кленах» маловато драйва. Соприкасающиеся друг с другом точки зрения, голоса и перспективы не выворачивают друг друга наизнанку, как у Пелевина, и не выстраиваются в детективную колонну свидетелей, как у Терехова. У Элтанг миры, создаваемые разными сознаниями, скользят мимо друг друга, как рыбины в аквариуме; они остаются изолированы друг от друга, даже когда кажутся взаимно заинтересованными. Поэтому любовь героев в финале оказывается скорее риторическим ходом, чем следует из психологической логики романа, которая, напротив, обрекает каждый голос на все возрастающую герметичность.

Что же общего между этими тремя романами, написанными в совершенно разных стилистиках и обращенных, по существу, к совершенно разным читателям?

Ответ прост: все три романа разыгрывают сценарии эскейпа.

Более того, каждый из них предъявляет свои, внутренне убедительные планы и этого побега. Недаром в названиях двух романов фигурирует слово «каменный», а в третьем присутствует отсылка к такому символу литературного монументализма, как Л.Н. Толстой. Иначе говоря, во всех трех романах карта эскейпа высекается на камне, в этом бегстве нет ничего эфемерного: бежать надо всерьез и надолго, со всей толстовской основательностью.