Юлия Шилова: «Давайте будем говорить правду: все куплено»

Автор восьмидесяти четырех романов о женщинах и для женщин рассказала КИРИЛЛУ ГЛИКМАНУ о любви к мужчинам-лидерам, о нелюбви к литкритике и о том, что ей не нужны никакие премии

Имена:  Юлия Шилова

Мир массовой литературы в России, как и везде, не только огромный рынок со своими технологиями и звездами, но и, некоторым образом, отдельная вселенная, почти не сообщающаяся с той, в которой живут авторы и читатели OPENSPACE.RU. Нам показалось любопытным в эту вселенную заглянуть. О литературе как таковой мы навряд ли узнаем что-то новое, а вот о мире вокруг нас — может быть. В этих видах мы решили взять интервью у трех российских авторов, чьи книги лучше всего продавались в прошлом году, воспользовавшись для этого рейтингом наиболее активных издательств и издаваемых авторов «Книжной палаты». Сегодня мы публикуем первое интервью — с серебряным, так сказать, призером отечественного рынка pulp fiction, автором восьмидесяти четырех романов Юлией Шиловой, в гостях у которой побывал КИРИЛЛ ГЛИКМАН.


— Для мира элитарной литературы автор массовой литературы — это проект, даже если он пишет сам и один. Юлия Шилова ощущает себя частью проекта «Юлия Шилова»?

— Если вы о литературных неграх, то я, когда об этом заходит разговор, отвечаю: литературный негр — это я.

— Нет-нет, я имел в виду вот что: когда вы пишете, вы чувствуете, что вас воспринимают скорее как бренд, чем как писателя?

— Конечно. Сначала я работала на имя, теперь мое имя работает на меня. Это естественный процесс.

— С коллегами по «цеху» общаетесь?

— На уровне каких-то издательских дел — узнаю, как у них дела, рассказываю, как у меня...

— А конкуренцию ощущаете?

— Нет, сразу хочу сказать, что конкурентками нас делают журналисты. Это самая большая глупость — биться за читателя. У каждого есть своя читательская аудитория, даже несмотря на то, что мы все работаем в одном детективном жанре. Никакой войны с кровопролитием нет и быть не может. Я считаю, что если кто-то добился большего успеха, чем я, то это только повод для меня стремиться сделать то же самое. Это нормально, это драйв — хочется всегда достичь большего. На сегодняшний день я вторая, до этого несколько лет была третьей. Конечно, как нормальный амбициозный человек, хочу быть первой!

— А как вы себе представляете своего читателя и читателя других детективщиц? Круг читателей Шиловой и, скажем, поклонники Донцовой — это пересекающиеся множества людей?

— Вы знаете, так как я являюсь одним из авторов, которые очень тесно общаются со своими поклонниками, то я интересуюсь, что еще они читают. Как правило, мои читатели, любящие мои более психологические детективы, криминальные драмы, не любят иронический детектив. Так что скорее они читают авторов в том же жанре, что я пишу.

— Как вы относитесь к литературным премиям и авторам, которые их получают?

— Ровно, без фанатизма.

— То есть вы не хотели бы получить какую-нибудь литературную премию?

— Нет.

— Даже крупную?

— Даже крупную!

— Даже Нобелевскую?

— Даже Нобелевскую! Я считаю, что главная премия — это моя востребованность и любовь поклонников. Это стоит больше, чем всякие премии.

— То есть для вас тираж и успешность — абсолютный показатель признания? Автор, издающийся тиражом в 2—3 тысячи экземпляров, вообще имеет право сказать, что его читают и любят?

— Все зависит от самого автора, от его умения пробивать лбом стену, от того, насколько он хочет попасть в топ авторов. Это, конечно, зависит от отношений с издателями, от того, сумеешь ли ты убедить, что ты — то, что надо. Есть правила, по которым нужно играть. Я считаю, что я бы не смогла написать что-то высокоинтеллектуальное, но не от скудности своего ума, а потому что мне это неинтересно. Я живу своим жанром, я обожаю свой жанр, динамичный сюжет... Я не смогла бы написать любовный роман — мне было бы скучно. Первое время я писала для себя, а не для публикации. В детстве я перечитала детективов и очень любила это чтение, и сейчас обожаю. Я никогда не хожу ни на какие телевизионные передачи, связанные с литературой. Все говорят, что я гоню халтуру, и там мне пришлось бы оправдываться за то, что я делаю действительно от души, с любовью. Первое время, когда я еще не очень понимала, почему люди на меня накидываются, из меня делали девочку для битья — сажали в центр зала и начинали спрашивать: «А вам не стыдно, что из-за таких, как вы, деградирует Россия? А вы бы не хотели написать что-то поинтеллектуальнее?» Потом до меня наконец дошло, что это все из-за нашего менталитета. За рубежом детектив нормальный жанр, который наравне с другими имеет право на жизнь. Но у нас обществу нужно, чтобы было разделение на низкие и высокие жанры, поэтому детектив гнобят и считают его сорняком среди культурных растений, жвачкой для ума. Я считаю, что нужно уважать тех людей, которые читают детективы: их же миллионы, и это не только бабки с рынков, но и business-women, и домохозяйки, и депутаты.

Я вам скажу, что несколько лет я вообще не говорила на эту тему. Но узнав, что ко мне придут брать интервью люди с вашего портала, поняв, что будет масса критики, я решила, что надо о критике забыть.

— Да, вы не раз ругали критиков. Но ведь профессиональные литературные критики ваши тексты не рецензируют. Кто же имелся в виду?

— Вы знаете, чтобы в этой жизни чего-то достичь, надо быть слепой и глухой для критики. Мое правило: не нравится — не читай. Для меня критика — как слону дробина. Мне критика абсолютно не нужна. Я люблю то, что делаю, я нахожу отклик в сердцах миллионов: на сегодняшний день моих книг продано больше 60 миллионов, и для моих читателей мои книги как наркотик. Меня в письмах часто просят не бросать писать. Я считаю, что делаю благое дело, стараясь отвечать на те вопросы, на которые читательницы сами не могут ответить. И я пытаюсь писать об этом так, чтобы читатель прослезился или начал во что-то верить.

— Но критика сейчас, как некоторые полагают, делится на собственно критику и книжную журналистику, цель которой скорее представить новинку читателю...

— А я никакую критику не признаю. Я называю критиков литературными прихлебателями. Это люди, которые ничего своего не могут создать. А даже если могут — это не пользуется спросом и популярностью. Женщины-критики очень рано стареют, а у мужчин-критиков, говорят, очень ранняя импотенция. Я их жалею, это по-своему ущербные люди. Я настолько закалилась в боях, что полюбила своих врагов, поэтому я действительно жалею критиков. Критика — это вид заработка, бизнес. Люди продают свои мысли, но они паразитируют на чужом творчестве, и я считаю, что это неправильно, человек должен создавать свое.

©  Евгений Гурко/OpenSpace.ru

— И все-таки, к книжной журналистике вы как относитесь?

— Давайте будем говорить правду: все же куплено. Я считаю, что все эти рецензии покупаются издательствами. Я ушла из «ЭКСМО» в «АСТ», а когда из издательства уходят к конкурентам топовые авторы, то оно заказывает черный пиар. Я не верю в качество этих рецензий. Мы живем в меркантильное время, так что даже хорошая рецензия — такой же маркетинговый ход, чтобы лучше продать книгу.

— Какие детективы вы читали в детстве?

— Чейз, Агата Кристи, Конан Дойль. Эти авторы фактически мои литературные учителя. Я болела этими книгами, часть которых в то время было тяжело достать. Я была самым читающим ребенком в своем городе, даже с фонариком под одеялом, потому что родители запрещали. Любовь к чтению у меня осталась и сейчас: когда я еду на курорт, я набираю чемодан книг вместо платьев. Я всеядна, мне все интересно. Хотя бывают такие книги, которые я рвала. Литература может быть разной, но мат в литературе неприемлем. Я не понимаю политику издательств, редакторов, которые это пропускают. Литература должна быть местом, в котором мы не можем позволить себе ругаться.

— А что попадает в этот чемодан? Какую современную литературу вы читаете?

— Я захожу в книжный магазин и доверяюсь интуиции. Читаю своих коллег по цеху, например Галину Куликову, с которой дружу и общаюсь. Люблю Минаева — хотя у него в книгах мат-перемат, но их я не рву, поскольку там очень глубокая философия, он выступает как герой нашего времени.

— А, скажем, книги лауреатов важнейших премий последних лет — Иличевский, Шишкин, Маканин, Быков, Славникова, Чижова? Или из другого ряда — Прилепин, Рубанов, Сенчин, Садулаев?

— Не буду скрывать: нет. Может быть, там и хорошие произведения, но сами издатели говорят, что это не читается. Это модно, это своеобразный кич нашего времени, но это не востребовано. Только определенному кругу людей нужно, чтобы литература в таком виде существовала.

— А из зарубежной литературы вам кто-нибудь симпатичен? Нобелевские те же лауреаты последних лет? И потом, наверное, из русских классиков вы кого-то любите?

— Моя настольная книга — «Сто лет одиночества» Маркеса. Я могу перечитывать ее раз за разом. Люблю книгу «Бестолковая святая» — о жизни Шэрон Стоун, которая мне очень интересна. Это считается легким чтивом, но это тоже книга с философией.

А классическую литературу я вообще очень любила, но далеко не все я могла в школе прочитать целиком и понять. «Войну и мир» я так и не прочитала целиком в школе: читала «мир», а «войну» пропускала. Мне кажется, что школьная программа не так составлена. Моя дочь, как и я, закончив школу, с упоением читает то, чего в школе не понимала. Я сейчас перечитываю того же Достоевского. Кстати, я считаю, что «Преступление и наказание» — детектив. Мы просто боимся сказать, что классики работали в этом жанре.

©  Евгений Гурко/OpenSpace.ru

 

— А кто еще из писателей вам близок? Может быть, из советской литературы?

— Очень люблю Бунина, он мне очень близок, я его всего перечитала. Чехов. Вообще столько достойных фигур... Советскую литературу прочитать пришлось, но такого впечатления, как классика, она на меня не произвела. Чего-то яркого, отложившегося в памяти, я в ней не нашла.

Очень люблю современные фильмы. Причем отечественные — в этом смысле я патриот. В том числе и сериалы. Много разочаровываюсь, когда попадаются фильмы с большим количеством известных актеров, но без глубокого смысла.

— Как вы относитесь к таким проектам массовой литературы, как, скажем, Борис Акунин или Полина Дашкова? И вообще к этой страте, в которой на ниве массовой литературы трудятся профессионалы-филологи.

— Абсолютно нормально. Если бы все писали только легкие детективы, было бы скучно. Я восторгаюсь Акуниным, например. Просто выходит так, что нас принижают — в первую очередь из-за того, что мы пишем быстрее, чем те же Дашкова и Акунин. Но это не значит, что я выдаю халтуру. Мое творчество началось после жизненной трагедии и исцелило меня. Для меня теперь нет другого жизненного занятия, и я пишу так быстро только потому, что не могу отказать себе в колоссальном удовольствии, которое я от этого получаю. Каждую свою книгу я пишу как последнюю. В моих книгах — моя вторая, книжная жизнь, и когда я заканчиваю книгу, то очень боюсь потерять эту жизнь.

— То есть вы теперь зарабатываете только книгами?

— Не только. Я вернулась в фармацевтический бизнес, которым занималась в 90-е. Но книги теперь приносят мне не те жалкие копейки, что в начале карьеры, 13 лет назад — я ведь тогда потеряла все, что у меня было. В 90-е расстреляли мужа, и я стала у руля фармацевтической компании, но мой партнер по бизнесу застрелился после дефолта 1998 года. Потеряв все, я тогда осталась с маленьким ребенком на руках... Сейчас я, кстати говоря, сама контролирую все процессы, которые связаны с моими книгами. Мне важно, чтобы они нигде не были дефицитным товаром.

— Не завидуете ли вы авторам, которые издаются большими тиражами, но при этом признаны профессиональным сообществом — Пелевину, Улицкой, Рубиной?

— Я абсолютно не завистливый человек. То, что меня не признает элитарная литература — так мне это и не нужно.

— Но вот Полина Дашкова сейчас в составе российской делегации съездила на Лондонскую книжную ярмарку наряду с наиболее известными писателями интеллектуальной литературы.

— Ничего страшного, я сама лучше слетаю в Лондон на книжную ярмарку и проведу там прекрасные выходные. Или во Франкфурт поеду сама и погуляю по Германии. А признание мне прежде всего важно в России, а не за границей. Я вообще не люблю презентации на книжных ярмарках — люблю встречаться с поклонниками в более замкнутом пространстве: в ресторане или здесь, у меня дома. Получается такая большая семья. И дорогого стоят приезды девочек в Москву с Дальнего Востока или из Белоруссии, на которые они копят деньги. Они болеют моими книгами, книги помогают им пережить какую-то свою боль.

— Получается, литература для вас — вид психологической помощи?

— Да, я по второму образованию психолог. В моих книгах есть письма читателей и мои ответы на них. Всю боль своих читателей я пропускаю через себя. В каждой книге я пытаюсь помочь справиться с каким-то социальным явлением. Например, сейчас много писем приходит от наркоманов. Я написала книгу, в которой героиня поборола эту болезнь, чтобы людям было понятно, что с этим можно бороться. Много писем приходит от любовниц и от жен — я написала книгу об их чувствах. Важная проблема сейчас — инфантильность мужчин, отсутствие настоящих мужчин, и я в своих книгах предлагаю читательницам все-таки искать их.

©  Евгений Гурко/OpenSpace.ru

 

— Как вы относитесь к скандалам вокруг «ЭКСМО», связанным с изданием сталинистской литературы и с арестом тиража книги Анны Соколовой о Подмосковье?

— Я считаю это чистой воды пиаром издательства. Не хочу говорить плохо об «ЭКСМО», но их политика направлена на скандал, чтобы поднять продажи книг. Иногда их команда переступает нормы морали. Для них главное продать книгу, а каким путем — не важно.

— Вы написали уже 84 романа, верно? Планируете еще?

— Да, я сдала восемьдесят четвертую книгу и поняла теперь, что обязательно напишу сто. И потом тоже не буду останавливаться.

— А о чем будет следующий текст, заранее знаете?

— Нет, никогда не знаю. Моя книга начинается с названия. Другие авторы сначала строят скелет, потом наращивают мясо, пишут характеры героев... Я сажусь к компьютеру и пишу взахлеб. Но важно, чтобы в книге была какая-то проблема, важная для каждой женщины. Я не отказываюсь ни от каких тем, пишу и о наркомании, и о проституции, и о содержанках, и о том, как наши женщины ездят за любовью в Турцию или Египет.

Вообще хочу сказать, что я не феминистка и очень люблю мужчин, но мужчин-лидеров, прошедших в жизни самостоятельный путь. Очень приятно, что в последнее время меня стали читать мужчины. Меня часто просили написать от лица мужчины, а я отказывалась. Но читатели уговорили, и я написала книгу «Как я нашла дневник своего мужа». Книга пошла на ура, было много и мужских откликов, в которых подтверждалась справедливость моего описания мужских психологических проблем. Так что мне пришлось писать продолжение.

— А не хотите написать книгу, совершенно не похожую на ваши предыдущие романы? Скажем, роман на тысячу страниц, охватывающий большой временной промежуток, о России и ее судьбах? Чтобы всем сразу все доказать.

— Я думаю, что книга о судьбе России и будущем страны мало кому будет интересна. И получится какая-то документалистика, а у меня другой жанр и стиль. Хотя я после долгих уговоров читателей написала свою биографию, которая стала настольной книгой многих людей. Эта книга писалась 10 лет, и меня потом уговорили написать продолжение. Согласитесь, не каждый решится на написание такой сокровенной книги. Самое сложное — это написать книгу, в которой ты не придумываешь ни единого слова.​