Эра постмодернизма закончилась: кинематографисты (от Триера до Лунгина) снова занялись поисками Бога — феномен изучает АНДРЕЙ ПЛАХОВ
Имена:
Брийанте Мендоса · Брюно Дюмон · Джессика Хаузнер · Кшиштоф Кесьлевский · Ларс фон Триер · Махмут Фазил · Михаэль Ханеке · Павел Лунгин
© Наше Кино
Кадр из фильма «Царь»
На экраны выходят
«Царь» Лунгина, «Чудо» Александра Прошкина, впереди —
«Белая лента» Ханеке. Герои этих фильмов священнослужители и атеисты, а темы — проявления божественного и противостоящего ему дьявольского. Еще по итогам Каннского фестиваля критики заметили (
см. статью Марии Кувшиновой, «Искусство кино», №7, 2009), что кинематограф превращается в сплошной религиозный диспут. И это довольно неожиданно.
Католический теолог и кинокритик Амедей Эйфр классифицировал разные формулы религиозной киномысли. «Присутствие Бога свидетельствует о присутствии Бога» (Дрейер). «Отсутствие Бога свидетельствует об отсутствии Бога» (Бунюэль). «Присутствие Бога свидетельствует от отсутствии Бога» (Феллини). «Отсутствие Бога свидетельствует о присутствии Бога» (Бергман). Бергмана можно заменить на Брессона, но это дела не меняет. Классическое кино великих вечных вопросов, включая и антиклерикальное, осталось в прошлом. Казалось — навсегда. Но вот впервые за полвека — после «Седьмой печати» Бергмана, «Виридианы» Бунюэля, «Сладкой жизни»
Феллини — новое поколение кинематографистов опять обращается к этим проклятым вопросам, хотя и совсем на другом языке.
После 1960-х годов поезд кинематографа въехал в эру постмодернизма с присущим ему тотальным скепсисом. Если кино и продолжало вести диалоги с Богом, то под покровом жанра и под него мимикрируя. Воспаленный католицизм прорывался гипертрофированным чувством вины в фильмах Мартина Скорсезе и Абеля Феррары — в «Таксисте», «Мысе страха», «Плохом лейтенанте». А в «Последнем искушении Христа» житие Иисуса из Назарета было подано в формах откровенного кича. Далее богоискательство и богоборчество переходят в режим фэнтези, мистики и чистого индустриального развлечения.
Единственным значимым исключением в те годы был Кшиштоф Кесьлевский, разыгравший свой пронизанный духовным электричеством «Декалог» в банальных кварталах варшавских новостроек. Но и его вера не избегла постмодернистской иронии, что особенно заметно в европейской трилогии «Три цвета». В ее финале, желая спасти от неминуемой гибели своих любимых героев, Кесьлевский принимает функции Бога на себя. Современный режиссер и есть Бог, демиург. Но хотя говорят, что поляки святее Папы Римского, именно они породили Романа Поланского, любителя позаигрывать с дьяволом. Все в этом мире уравновешено: это, между прочим, и есть одна из главных идей кинематографа Кесьлевского.
Читать текст полностью
© Наше Кино
Кадр из фильма «Царь»
Открытая духовность к тому времени стала восприниматься почти как пародия. Ни католическому гуру Брессону, ни его православному конкуренту Тарковскому так и не удалось увезти из Канна «Золотую пальмовую ветвь», зато она обломилась Роланду Жоффе за фильм «Миссия», где борения духа представлены в жанре авантюры. А когда в 1987-м в силу обстоятельств главный приз присудили фильму Мориса Пиала «Под солнцем Сатаны» (по роману католического прозаика Жоржа Бернаноса), каннская публика свистела от гнева, а режиссер со сцены отвешивал ей неприличный жест.
Негодовали в Канне и в этом году, когда жюри наградило Шарлотту Гейнзбур за роль в «Антихристе» Ларса фон Триера. Именно она несла в себе «дьявольское», иррациональное женское начало, в то время как Уиллем Дефо (игравший в свое время Христа у Скорсезе) стал воплощением глупого мужского рационализма. Триер — соотечественник Карла Теодора Дрейера, тень которого падает на религиозную мелодраму «Рассекая волны». Традицию продолжил и мексиканец Карлос Рейгадас, еще в прошлом году показавший «Безмолвный свет» — притчу о чудесном искуплении вины. В этом году в Канне места для чудес не осталось: весь сюжет фестиваля состоял в столкновении человека со стихией абсолютного зла.
В «Бойне» филиппинца Брийанте Мендозы (приз за режиссуру) оно коренится и прорастает в коррумпированной системе азиатского общества. А в «Белой ленте» Михаэля Ханеке («Золотая пальмовая ветвь») зло вызревает в добропорядочной немецкой деревушке начала ХХ века, живущей по заповедям протестантской морали: трудись, не лги, не роскошествуй, будь скромным и честным. Но дети не внемлют примерам родителей, они терроризируют деревню вспышками «немотивированного насилия». Если в «Антихристе» младенец выпадал (выбрасывался?!) из окна, пока родители предавались любовному наслаждению, в «Белой ленте» дети — готовый материал для грядущих мировых войн. И самые пакостные из них вырастают даже не под носом ницшеанствующего врача, а в семье пастора.
В Венеции одним из главных фильмов программы оказался «Лурд». Режиссер Джессика Хауснер (соотечественница Ханеке) собрала своих героев в центре католического пилигримажа, чтобы поставить вопрос о природе земных чудес. Чудеса здесь давно стали частью туристической индустрии и рекламного бизнеса. Когда же прикованная к инвалидному креслу молодая женщина встает и делает первые самостоятельные шаги, это скорее оказывается результатом любовной (чувство к гвардейцу Мальтийского ордена), чем божественной терапии. Исчезает любовный стимул — кончается и действие чуда: героиня опять оседает в кресле.
© CP Classic
Кадр из фильма «Чудо»
Несколько фильмов этого года были посвящены диалогам конфессий, которые можно назвать также запретными влюбленностями. В турецких «Чуждых четках» режиссера Махмута Фазила («Тигровый приз» в Роттердаме) робкое чувство вспыхивает между молодым муэдзином и его соседкой по дому, католической монашкой. Две одинокие души, разделенные традицией, судьбой, воспитанием, тянутся друг к другу, так и не решаясь признаться в этом даже себе.
А в Сан-Себастьяне прошла премьера картины «Хадевийх» француза Бруно Дюмона (он был показан в Москве на фестивале «Завтра»). Девственница, выросшая в неприлично богатой семье, стремится отдать душу и тело Христу, но не видит знаков его присутствия в бездуховном мире. Во всем Париже она находит только двух близких людей, братьев арабских кровей, которые ведут ее на путь теракта. Одна религия слишком стара и безжизненна, другая — молода и агрессивна. В финале запутавшуюся девушку спасает от смерти мелкий преступник: это и есть желанный знак присутствия Бога, но только в человеческом облике.
По сравнению с классическим сегодняшнее европейское кино оказывается и более радикальным, и более рискованным в постановке межконфессиональных вопросов. Судьба таких фильмов непроста даже в Европе, что уже говорить про наши палестины. На пресс-показы «Антихриста» в Москве и на фестивальные просмотры в Киеве народ являлся с крестами, раздавались крики: «Покайтесь!» (Что-то за ГУЛАГ, за Катынь, за убийства священников у нас особенно никого не призывают каяться, зато бедному датчанину досталось.) В кулуарах призывали дать фон Триеру (читай — Антихристу) бревном по тестикулам, чтобы неповадно было. Зачем же тогда шли на богомерзкий фильм? Вероятно, в тайной надежде увидеть хвостатого. Чур-чур, свят-свят, чудо-юдо в перьях!
Особенно болезненно переживали посвящение Тарковскому в финальном титре — и это можно понять, поскольку речь идет про наше все. Однако же делать икону православия из пантеиста Тарковского, испытавшего сильное влияние буддизма, довольно смешно. И у него, и у Элема Климова с Ларисой Шепитько стихийная религиозность прорывалась сквозь советское воспитание — и по большому счету вряд ли кто из наших кинематографистов, выращенных в атеизме, добавил что-то серьезное к мировым теологическим контекстам.
© Кино без границ
Кадр из фильма «Белая лента»
Разве что Юрий Арабов. Именно ему принадлежит сценарий фильма Александра Прошкина «Чудо» по мотивам легенды о «стоянии Зои» — истории девушки, обращенной в столб в наказание за богохульство. Феномен вызывает обострение идеологической борьбы между церковью и партийной номенклатурой, выходя на уровень аж самого Никиты Хрущева. Сергей Маковецкий виртуозно играет здесь иезуита-атеиста — то, что он не решился сделать в «Грузе 200» Алексея Балабанова, испугавшись искуса дьяволизма. (В этом году Сергей Маковецкий сыграл еще и православного священника на оккупированных немцами территориях в «Попе» Владимира Хотиненко. — OS)
С новым фильмом выступил и Павел Лунгин, создатель «Острова», чей массовый успех объяснялся тем, что идея личного искупления грехов была подана в патриотической связке с нравоучительной историей изменника родины. «Царь», повествующий о конфликте Ивана Грозного (Петр Мамонов) с митрополитом Филиппом (Олег Янковский), показывает, что духовная власть в России бессильна изменить природу тирании. И царь здесь никак не от Бога, хотя истово молится за спасение страны от бесчисленных врагов. Видимо, прознав об этом, бороться с фильмом собрались православные хоругвеносцы.
Так что теологические диспуты с применением карающего бревна могут из Дании переместиться на нашу территорию.
И ради этого на картину дали 15 миллионов, молились в начале каждого съемочного дня, и покказывали в Госдуме? Поразительная для президента ФИПРЕССИ неосведомленность о идеологической стороне такого громкого проекта как "Царь".
А статья в целом - банальный пересказ, где в одну корзину кладутся совершенно несвязанные друг с другом вещи.
Информация о таком бюджете в наши дни - не побочная а главная характеристика картины. Суммы, исчисляющиеся десятками миллионов дают сейчас, как правило, деятелям, работающим на серьёзные структуры. Лунгин, конечно, работал не на Суркова а на Кирилла, но дела особо это не меняет. Фильмом "Царь" одна гэбэшная структура (верхушка РПЦ, - её московская часть), основываясь на историческом материале передает другой гэбэшной структуре - силовикам послание о важной роли РПЦ в вертикале власти. И "где мой народ", если то, может поддержать.
Насчет же статьи Плахова, которая Вам так нравится, замечу следующее. В таком обширном материале следует различать, какие фильмы делаются в русле христианских заповедей, а какие выступают против неё. А валить всё в кучу можно, конечно, но неакадемично. Рассмотрим статью повнимательнее: После удачной цитаты из Эйфра, Плахов пишет "...впервые за полвека — после «Седьмой печати» Бергмана, «Виридианы» Бунюэля, «Сладкой жизни» Феллини — новое поколение кинематографистов опять обращается к этим проклятым вопросам, хотя и совсем на другом языке." То есть никто за это время к теме религии в кино не обращался? Абсурд. Учитывая что дальше в тексте речь идет о второй половине ХХ века.
Дальше Плахов находит "воспаленный" католицизм в "Таксисте" Скорсезе. Странно, что нигде больше такой связи не прослеживается. Только спустя 13 лет, в книге интервью Скорсезе упоминает о связи главного героя "Таксиста" с обрядом самоубийства Самурая, упомянутого у какого-то японского святого. Не маловато для религиозного контекста для фильма о ветеране Вьетнама, не вписывающемся в социум после армии? Вот Вам для справки:
http://www.imdb.com/title/tt0075314/keywords
http://en.wikipedia.org/wiki/Taxi_Driver
Связанного с "Мысом страха" религиозного я тоже ничего не нашел.
Называть кичем жизнь мессии в "Последнем искушении Христа" - неверно. Потому что в фильме, как и в романе Казандзакиса, жизнь Христа преподносилась как жизнь простого человека. Без кича. Откуда Плахов взял это определение - для меня загадка.
"Далее богоискательство и богоборчество переходят в режим фэнтези, мистики и чистого индустриального развлечения."
Фраза с туманным смыслом. Имеет ли легитимность в стиле фэнтези богоборчество и богоискательство? Нет! А "чистое индустриальное развлечение" разве может задаваться такими вопросами? И где границы этого "развлечения"? Тот же "Таксист" - голливудское кино, разве не с этим, в том числе, прицелом создавалось?
В общем, субъективность и спонтанность подхода к теме у Плахова в статье не позволяет сказать что текст нормально написан. Просто такую "священную корову" киножурналистики как он, у нас стараютсся не трогать, а почем зря. Он уже пишет без разбору, пользуясь своим авторитетом. Какая-то "параллельная" критика, создающая оторванные от действительности химеры смысла.
Хотите читать про буддизм у Тарковского - пожалуйста! Только какой-нибудь другой сайт, похуже, откройте, и особо искать не придется...
Вам же хочу заметить, что сравнивать Лунгина и Эйзенштейна - некорректно. Эйзенштейн Сталину противиться не мог, но создавал нечто своё. А Лунгин - это приглашенный менеджер, который сам, добровольно, становится адвокатом патриарха.
Хотите читать про воспаленный католицизм у Скорсезе, в том числе в "Таксисте" и "Мысе страха"? Читайте и кайтесь.
Bliss, Michael
Martin Scorsese and Michael Cimino / by Michael Bliss. Metuchen, N.J.:
Scarecrow Press, 1985. Series title: Filmmakers series; no. 8.
UCB Main PN1998.A3 S34831 1985
UCB Moffitt PN1998.A3 S3483 1985
Bliss, Michael
The Word Made Flesh: Catholicism and Conflict in the Films of Martin
Scorsese / by Michael Bliss. Lanham, Md.: Scarecrow Press, c1995. Series
title: Filmmakers series; no. 46.
UCB Main PN1998.3.S39 B65 1995
Braudy, Leo
"The sacraments of genre: Coppola, DePalma, Scorsese." In: Film
quarterly: forty years--a selection / edited by Brian Henderson and Ann
Martin, with Lee Amazonas. p. 204-23. Berkeley: University of California
Press, c1999.
Main Stack PN1994.F439135 1999
Morrison Rm PN1994.F439135 1999
Braudy, Leo
"The Sacraments of Genre: Coppola, DePalma, Scorsese." In: Native
Informant: Essays on Film, Fiction, and Popular Culture / Leo Braudy.
pp: 240-52. New York: Oxford University Press, 1991.
Main Stack PN1995.B719 1991
Moffitt PN1995.B719 1991
Casillo, Robert.
Gangster priest: the Italian American cinema of Martin Scorsese Toronto
; Buffalo : University of Toronto Press, c2006.
MAIN: PN1998.3.S39 C38 2006
Casillo, Robert.
"Moments in Italian-American Cinema: From Little Caesar to Coppola and
Scorsese." In: From the Margin: Writings in Italian Americana / edited
by Anthony Julian Tamburri, Paolo A. Giordano, Fred L. Gardaphe. pp:
374-96. West Lafayette, Ind.: Purdue University Press, c1991.
Main Stack PS508.I73.F76 1991
Moffitt PS508.I73.F76 1991
Connelly, Marie Katheryn.
Martin Scorsese: An Analysis of His Feature Films, with a Filmography of
His Entire Directorial Career / by Marie Katheryn Connelly. Jefferson,
NC: McFarland, c1993.
UCB Main PN1998.3.S39 C66 1993
UCB Moffitt PN1998.3.S39 C66 1993
Giles, Paul.
"Guilt and salvation: Alfred Hitchcock and Martin Scorsese." In:
American Catholic arts and fictions: culture, ideology, aesthetics /
Paul Giles. Cambridge; New York: Cambridge University Press, 1992.
Cambridge studies in American literature and culture.
Main Stack PS153.C3.G55 1992
Giles, Paul.
"The Intertextual Politics of Cultural Catholicism: Tiepolo, Madonna,
and Scorsese." In: Catholic Lives, Contemporary America / Thomas J.
Ferraro, editor. pp: 120-40. Durham, NC: Duke University Press, 1997.
Main Stack BX1406.2.C363 1997
Graham, David John
"Redeeming violence in the films of Martin Scorsese." In: Explorations
in theology and film: movies and meaning / edited by Clive Marsh and
Gaye Ortiz. Oxford, UK; Malden, MA: Blackwell, 1998.
Main Stack PN1995.5.E96 1998
Grist, Leighton.
The Scorsese psyche on screen : roots of themes and characters in the
films / Maria T. Miliora. Jefferson, N.C. : McFarland & Co., c2004
Main Stack PN51.F54 1991
The philosophy of Martin Scorsese
Edited by Mark T. Conard. Lexington : University Press of Kentucky,
c2007.
"From Lapsed to Lost: Scorsese's Boy and Ferrara's Man." In: Beyond the
margin : readings in Italian Americana / edited by Paolo A. Giordano and
Attanasio, Paul.
"Film, faith & fire: director Martin Scorses, with darkness and hope."
Washington Post v108 (Sun, Oct 27, 1985):C1, col 1, 75 col in.
Baecque, Antoine de
"Martin Scorsese's Testament." (interview with film
director)(Interview)Sight and Sound v6, n1 (Jan, 1996):6 .
Christie, Ian.
"Scorsese: Faith Under Pressure."Sight & Sound v. ns16 no. 11 (November
2006) p. 14-17
"An exploration of the career of director Martin Scorsese, focusing on
his plans to make a film of Endo Shusaku's novel Silence. This novel,
set in the 17th century, uses the story of the Jesuit missionaries who
came to Japan and endured torture and martyrdom for their faith as a
basis for examining the apparent conflict between traditional Japanese
and western Christian values. Scorsese was deeply moved by Endo's
portrayal of Christian faith being tested, and he arranged a deal to
film the novel. Commitments to other films--including Cape Fear (1991),
Casino (1995), Kundun (1997), and Bringing Out the Dead (1999)--delayed
his work on Silence, which has remained on his agenda for more than 15
years. During the editing of The Departed (2006), however, he and his
co-author Jay Cocks finally wrote a script that he views as workable.
The novel allows Scorsese to pursue his concern with "what Jesus meant"
in a dramatic form as challenging as Nikos Kazantzakis's The Last
Temptation of Christ, which Scorsese made into a film in 1988." [Art
Index]
Cauthen, Cramer R.
"The Gift Refused: The Southern Lawyer in To Kill a Mockingbird, The
Client, and Cape Fear."Studies in Popular Culture, vol. 19 no. 2. 1996
Oct. pp: 257-75.
"The American Apocalypse: Scorsese's Taxi Driver."Persistence of Vision
/1, Summer 84; p.56-64.
Analyses the apocalyptic discourse in the film.
Swensen, Andrew J.
"The Anguish of God's Lonely Men: Dostoevsky's Underground Man and
Scorsese's Travis Bickle." Renascence, Summer2001, Vol. 53 Issue 4,
p267, 20p
Taubin, Amy
"God's lonely man."Sight and Sound ns9 no4 Apr 1999. p. 16-19
Неужели Вы считаете что меня убедили?
Вы хоть оценивали убедительность своих доводов, прежде чем кучу ссылок здесь давали?
Да, я действительно обнаружил (до написания прежнего комментария) что есть такая группа текстов, рассматривающих фильмы Скорсезе с точки зрения религии. Но фильм "Таксист" в число фильмов, которые так трактуют, не входит! И в Вашей подборке есть всего одна ссылка о "Таксисте", где говорится "апокалиптический дискурс". И я не исключаю, что это выражение там трактуется в совершенно ином, нерелигиозном смысле.
Вот Вам ссылка на библиографию. Посчитайте, какое там соотношение восприятия "Таксиста" с "апокалиптических" и социологических позиций.
http://www.lib.berkeley.edu/MRC/martinscorsese.html
Это при том, что окончательно удостовериться по одной строке, что статья, которую Вы приводите в доказательство католицизма в "Таксисте" - нельзя. Я Вам даже более важное доказательство о самурайстве в фильме нашел (опираясь на беседусценариста и режиссера)
Тарковского с точки зрения того, что он будист, тоже можно рассматривать. Но, почему-то, при аргументации обнаруживаются несоответствия между восточной религией и временем и местом действия фильмов Тарковского.