2. Как по прошествии месяца вы оцениваете эти выставки? Что вас поразило, что разочаровало?

Игорь Макаревич, художник. Меня не может ничего поразить — я в зоне его творчества, я работаю в сходных традициях, я все это знал уже давно. Наибольшее впечатление произвела на меня «Альтернативная история искусств». Она прекрасно сбалансирована. Когда выходишь в конце в огромный зал и видишь «Красный вагон», то что тут можно сказать? Очень умелая диспропорция между залами музея и открытым пространством.
«Ворота» — наиболее поздняя работа. Кабаков всегда любит скрываться за масками вымышленных лиц, а вот «Ворота» сделаны от первого лица. Здесь нет никаких уверток, это такая умудренная вещь, она в какой-то степени содержит прощальный жест.
Наименее близкой из всех проектов мне показалась инсталляция «Туалет». На «Винзаводе» этот домик слился с окружением, обшарпанными стенами, с унылыми трубами на заднем плане. Инсталляция не вызывает никакого шока.

Мэтью Боун, арт-дилер и эссеист, колумнист OPENSPACE.RU. «Альтернативная история искусства»: что такое серые стены? Это дидактическая выставка в Политехническом музее; выставка «Голубая Роза» 1907 года, где картины «говорили свое слово шепотом, как молитва»; и также выбор «классического интроверта». Мне очень понравилась маленькая белоснежная фарфоровая скульптура с роялем и какими-то подавленными художником и музой. Но для интровертов Илья и Эмилия Кабаковы написали весьма большого размера картины. Их статус беспокоит. Они действительно, как мне говорил один известный молодой московский художник, «в ноль». Наверное, их нужно понимать только как часть большого целого. Но холст неизбежно привлекает внимание к его специфическим качествам... Так или иначе, мы находимся где-то на краю возможностей изобразительного искусства. Когда я узнал случайно, что «Игорь Спивак» псевдоним не только Кабаковых, но и небезызвестного русско-украинско-еврейского поэта Игоря Михалевича-Каплана, я окончательно сдался приятному конфузу. Ощущение: выставка в целом очень элегантна. И — в «Кофеманию».
Игра в теннис»: классическое произведение концептуального искусства. Насколько я знаю, оно впервые в 1996 году в Финляндии выставлялось как совместная работа Кабакова и Пепперштейна. Внушительные технология и оформление галерейного пространства создают, как ни неожиданно, поэзию. Под влиянием вопросов об отношении животных к человечеству задумался о теории эволюции. На одном из мониторов Кабаков неуклюже ударяет мяч, и он летит по ошибке вверх. Ошибка, которая превращается в благо, это и есть суть эволюции, по-моему.
«Жизнь мух»: приятно.
«Туалет»: шедевр. Он вызывает не только «когнитивный диссонанс», но и беспокойство. Это, конечно, реализм — я опросил одного московского старожила и уже не сомневаюсь в аутентичности описания унылого быта и убогой жизни. Но одновременно это и произведение эпической формальной красоты. Супрематическая абстракция (ряд правильных кругов туалетных отверстий) в интерьере Сурового стиля... Это тоже история искусства, тоже биография, только не альтернативные — настоящие.

Давид Рифф. Кабаков совершил три разные операции в социальных пространствах. Во-первых, поместил фальшивые «поздние произведения» в реальный музей (ГМИИ), в официальный мир и репрессивный канон, который Кабакова до сих пор не принимает. Во-вторых, поместил фальшивый музей фальшивых шедевров в новую институцию, открытую новым классом, который страстно хочет показывать буквально все, что создал Кабаков, который хочет доступа к культуре. В-третьих, Кабаков внес музейного качества искусство в «демократичную институцию» для молодых, которой является «Винзавод». Поэтому там и появились эти охранники, которые меня так раздражали.
Выставка в Пушкинском музее вначале меня очень разочаровала. Но за месяц я свое мнение изменил. Этот неоромантизм и символизм настолько ужасающе плохи, что ясно: речь идет о канонизации, которая завела куда-то не туда. И это много говорит о ситуации в современной России. Меня также поразило то, что я увидел в «Гараже». Это был проект «мгновенной глобализации», когда полностью оборудованный реди-мейд музея возникает на пустом месте, но построен-то он на очень уж зыбкой почве (как мы узнали, Даше Жуковой это здание дали только на два года, а потом оно станет Музеем холокоста). И как быть с кризисом? Не исчезнет ли и «Гараж», как мираж? Что касается самой инсталляции, то кабаковская реплика музея очень убедительна, во всех деталях, и искусство представляет собой очень тонкий вариант «плохой живописи», которая не отсылает к классикам, но заставляет смотреть именно ее. Это меня всегда поражало у Кабакова. Если эти картины действительно смотреть, то они и тонкие, и интересные. Даже если сделаны фиктивным «бездарным художником». И эта иллюзия музея длится до самого конца, пока вы не выходите из инсталляции и не понимаете, что все это была фикция, что музей просто вставлен сверху в это пространство...

Дмитрий Гутов. Я не особенно верю в искусство, которое берет массой. Я верю исключительно в силу мысли. Поэтому когда что-то представляется в таком масштабе, у меня это вызывает внутренний протест немедленно. Если вещь серьезная — например, маленькая работа Федотова, — она и существует прекрасно в истории искусства, создавая такое магнитное поле, которое все вокруг себя разворачивает. А здесь масштаб начинает напоминать... вот подходишь, например, к какой-нибудь академической работе Бруни — она грандиозна, а ты думаешь: «Парень, сказал бы ты все это в двух словах на маленьком этюдике. Это бы больше имело значения для истории искусства». Я не люблю масштаб.

Олег Кулик. Меня потрясло стратегическое мышление Кабакова — его видение ситуации не только сейчас, но и в будущем, и в прошлом... Очень большой диапазон. Я не понял сначала, зачем в «Гараже» показывают такую, для широкой публики непонятную, выставку. А потом увидел, как на стене написаны два имени сверху и три имени ниже — и все понял. Это такое стратегическое спасение своего имени в истории. Получается, Илья и Эмилия Кабаковы просто менеджеры этой выставки. А художники — Шарль Розенталь, Илья Кабаков и этот, как его, Спивак. В историю Илья Иосифович себя вписал одного. И продуманность этого меня поразила. Конечно, в памяти останутся в первую очередь его ранние альбомы, гениальные инсталляции типа «Человека, улетевшего в космос»... А дальше уже идет стратегия вписывания себя в историю.

Виктор Алимпиев, художник. У меня остались очень хорошие впечатления от выставок на «Винзаводе» и вызвали некие смешанные чувства «Ворота» и «Альтернативная история искусств». Начнем с «Ворот». Эта выставка вроде бы должна оказывать сильное сентиментальное воздействие. Речь идет о персонаже-художнике и о его последних работах. Все вроде бы трогательно сверх нормы. Это вообще свойство кабаковских работ — быть максимально, до цинизма ироничными, но в то же время содержать какую-то трогательность. Такое сочетание дает взрывообразный эстетический эффект — хочется и смеяться и плакать одновременно. Но здесь появилась проблема со статусом этих картин. Дело в том, что картины, представленные на выставке, не несут вот этой советской ностальгии. Они написаны не в манере ортодоксального Союза художников, а в манере Фалька. Это как бы «настоящая живопись». Но эта живопись чрезвычайно некрасива, и некрасивость эта не вызывает никакого иронического или трогательного эффекта.
«Альтернативная история искусств»: честно говоря, для меня там есть некоторая проблема. Эта выставка не такая большая, как о ней принято говорить. Даже люди, которые не любят Кабакова (а я его очень люблю), говорят: «Ну, по крайней мере, он это совершил» — их ошеломляет размах, а также сам факт, что Кабаков сделал так много работ. Но мне показалось, что выставка не производит впечатления очень масштабной. Единственный полноценный художник здесь — это Розенталь. А остальные два персонажа выглядят всего лишь как два комментария. И даже то, что там повторяются образы — одни и те же открытки, одни и те же сюжеты, — тоже в результате не работает. Это могло бы сработать: когда ты проходишь через какое-то разочарование и усталость, и, как только пересекаешь финальную линию, вдруг — бац! — понимаешь, что только что посетил удивительную выставку. И такие ощущения часто бывают после выставок Кабакова. Но здесь не произошло.
Если в розенталевских картинах еще есть какая-то любовь, то в Кабакове и Спиваке нет ничего — просто бессмысленное количество похожих друг на друга картин. Еще немаловажный фактор, что в Розенталя добавлено очень много других произведений — гуцулы, идущие по краю, или ангельские крылья — это просто самостоятельные работы, которые были созданы вне контекста инсталляции «Жизнь и творчество Розенталя». И когда идешь через первый, второй или третий зал, то испытываешь фирменный восторг, который и должен испытывать зритель Кабакова, — видишь вот это потрясающее искусство. Но дальше ничего не происходит — выставка становится более равномерной. Поэтому в драматургии экспозиции тоже есть для меня какие-то проблемы. Хотя я подозреваю, что все продумано и сделано сознательно.
А если говорить об инсталляции «Красный вагон», то это, конечно, позорище, что там находятся репродукции, а не оригиналы, настоящая живопись. Там совершенно недопустимо, чтобы были использованы репродукции картин. Они выглядят как фотообои. Это мог быть интересный контраст по сравнению с самим вагоном, который сделан очень по-современному качественно, а внутри какие-то неряшливые, убогие картины. Но фотообои — это странно. Когда у Кабакова вместо рисунков репродукции рисунков — это нормально. Бумага и есть бумага, и нет принципиальной разницы — карандаш рисует по бумаге, и принтер тоже. Но живопись репродуцировать таким образом нельзя. Это сразу видно.
А на «Винзаводе» для меня было все хорошо. Удивительная инсталляция «Жизнь мух» значительно выигрывает перед «Альтернативной историей...», потому что здесь тоже имеется в виду музей, но другого рода — музей естественнонаучный. И в нем больше какой-то театральности — ты сразу понимаешь, что попадаешь в необычное место.

Андрей Монастырский, художник. Прекрасная инсталляция в Пушкинском. Тем более что я туда попал прямо из музея Глазунова. Перешел дорогу и попал из ада в рай. У Глазунова меня ужас обуял. Ничего более страшного в искусстве я давно не видел: агрессия бездарного, но утысячеренная. Такого нигде в мире нет. А у Кабакова — культура... Я на небеса попал.
Что касается «Гаража», то тут впечатление более сложное. Отдельные залы мне очень понравились, например последние работы Розенталя — эти пустые белые холсты с карандашными рисунками. Но концепция в целом меня как-то не слишком затронула. Мне вообще бы больше хотелось, чтобы это была действительно настоящая ретроспектива, чтобы были отдельные старые работы Кабакова. Тут нет глубинной интриги, неясности. Все выложено как плиткой. Мне не хватает промежуточности, таинства — того, что я люблю в искусстве. Но, с другой стороны, я их понимаю, они правы, это же инсталляция «для народа».

Никита Алексеев, художник. Инсталляция в «Гараже» абсолютно идеально сделана до миллиметра. Но мне это неинтересно — я увидел, как человек сам себя загоняет в несвободу. Мы из разных поколений. Я считаю, что искусство — это стремление к свободе. А Кабаков, по-видимому (у меня осталось такое ощущение), воспринимает искусство как расшифровку его собственных мнений. Он придумал трех фиктивных персонажей — а в результате ничего нет. Он производит пустоту, но это пустота дурная. А для меня пустота — благодать.
Вообще, тоталитарные режимы склонны делать все с большим размахом. Кабаков, видимо, принадлежит к этой мифологии. Недавно я разговаривал с Андреем Монастырским — Андрей порицал гигантизм, свойственный выставке в «Гараже», причем настаивал на том, что этот гигантизм есть продукт неких чужеродных влияний. По-моему, он не прав. Кабакову склонность к гигантизму свойственна. Примером тому его «Дворец проектов» в Эссене либо «музейная инсталляция» с огромными ногами и картинами, срезанными потолком, — работы, на мой вкус, неудачные. В «Гараже» он зачем-то построил свою собственную Третьяковку, этакий his private Idaho, очень убедительно воспроизведя окраску стен и тамошний тусклый свет. Но я отдаю ему должное как высочайшему мастеру. Я бы с такой огромной экспозицией не справился. Правда, я в этом для себя и не вижу смысла.

Анатолий Осмоловский, художник. Выдающаяся выставка выдающегося художника. Мне больше всего понравились экспозиции на «Винзаводе», и особенно «Жизнь мух». Я не являюсь большим любителем эстетики, которую можно условно отнести к эстетике раннего постмодернизма. «Жизнь мух» — это в общем-то визуальный Борхес. Но это настолько убедительно, что, даже если ты не являешься любителем, все равно, встречаясь с визуальным материалом, правильно и мастерски организованным, получаешь удовольствие и видишь, насколько искусство Кабакова адекватно как современному моменту, так и истории искусства вообще. Мне кажется, самое интересное в выставке «Жизнь мух» то, что мы видим некоторое визуальное событие, которое если разобрать — ничего не останется. Эфемерность, которая присутствует в ней, — одно из важных свойств современного искусства. То есть это ощущение эфемерности, хрупкости и даже неуловимости художественного высказывания — очень большое, на мой взгляд, достижение.

Лиза Морозова, художник. Я люблю Кабакова, и я очень ждала этой ретроспективы. Но мне показали другого Кабакова. Не того, которого я видела в Европе, Питере и Москве. По-моему, не только я, но многие были разочарованы «Воротами». Выставка в «Гараже» потрясла размахом. Мне реально казалось, что я за границей. Хотя очень жалко, что там висят в основном принты. Первый раз я не пожалела о своем плохом зрении, оно почти снимает различие между копией и оригиналом.
Меня поразили и разочаровали несоответствие размаха мероприятия и непродуманности каких-то важных деталей — например, то, что потрачены такие огромные средства, столько сил, но при этом в «Туалете» прямо у входа зрителя встречает диван из IKEA — я его сразу узнала, потому что у меня дома стоит точно такой же. Неужели нельзя было найти старый советский? Вообще, я бы предпочла увидеть выставку Кабакова, курируемую Мизиано. Тем более я знаю, что он очень, очень любит этого художника.

Екатерина Деготь. С моей точки зрения, «Альтернативная история искусств» великий проект, хотя я знаю, что я в меньшинстве. Но для меня это инсталляция и даже скорее произведение архитектуры, а вовсе не набор картин. Картины могли быть и другими или, между нами говоря, их вообще могло бы не быть. И уж репродукции они или нет, не имеет ни малейшего значения. Хотя если переходить на следующий уровень копания в выставке, то мне очень понравились художники Розенталь и Спивак, а вот художник Кабаков понравился мне несколько меньше. А в целом, я считаю, идея художника-персонажа, развернутая столь последовательно, открывает совершенно новые возможности перед искусством, которые мы сможем оценить только лет через десять, когда этот прием станет мейнстримом и у каждого студента художественного вуза будет несколько «авторов». Как бы несколько линий, как в модных домах.

Сергей Ромашко, филолог, член группы «Коллективные действия». Проект в «Гараже», к сожалению, провальный. Идея альтернативной истории замечательная, но не получилось альтернативы, вместо этого какая-то эклектика и попытка задешево въехать в рай (такие художники в самом деле были и есть, ничего особенного). Не получилось фактуры, чем всегда был силен Кабаков, поэтому нет того «давления» на зрителя, которое оказывали его лучшие работы. Не лучше и работа в Пушкинском. Опять же, заявлена идея, вполне достойная. Но как-то сиротливо и почти комично смотрятся ворота, полированные, огражденные — вещь дорогая, смотрите, чтобы не натоптали. Экспозиции на «Винзаводе» повеселее... А вообще, по-моему, все нормально. И если оценки суровые, то ведь и счет к Кабакову предъявляется тоже недешевый.

Иосиф Бакштейн, комиссар Московской биеннале современного искусства. Меня удивило, что относительно немного моих московских коллег отнеслись с пониманием к выставкам и проинтерпретировали их в соответствии с авторским замыслом. Удивительным образом, интернациональные коллеги искренне восхищались грандиозностью замысла и величием библейской по масштабу картины мира, созданной авторами. Все больше мне кажется, что в конечном счете моделью художественных пространств Кабакова и как автора, и как собственного персонажа является Книга, пусть и оформленная как инсталляция. Книга, содержащая множество историй, в том числе историй искусства. В таком случае каждое отдельное живописное произведение здесь не более чем иллюстрация, смысл которой не является визуально самодостаточным. Меня поразило, что в свои семьдесят пять Кабаков был способен создать такой радикальный проект, бросающий вызов тому, что на языке местного искусствознания называется «пластическими ценностями».

Ссылки

• Илья Кабаков: «Сейчас экстраверты командуют парадом, но так будет не всегда»
• «Туалет» Кабакова: своими глазами
• Кабаковы в «Гараже»: cвоими глазами
• Открытие ретроспективы Ильи и Эмилии Кабаковых в ГМИИ им. А.С. Пушкина
• Екатерина Деготь. Такой блистательный жук
• Екатерина Деготь. Розенталь, Спивак и все остальные Ильи Кабаковы
• Екатерина Деготь. О чем грустить в «Туалете» Кабакова
• Десять самых дорогих работ Ильи Кабакова
• Анастасия Палёнова. Кабаков on sale
• Анна Арутюнова. Кабаков: динамика, проценты, доли
• Галеристы о Кабакове