Так как вам на самом деле выставка Кабакова?

Подошла к концу месячная ретроспектива Ильи и Эмилии Кабаковых. OPENSPACE.RU задал несколько вопросов художникам и кураторам. Ответы записали ЕКАТЕРИНА ДЕГОТЬ и ЗОЯ МАШКОВЦЕВА

Имена:  Илья Кабаков · Эмилия Кабакова

1. Какие эпизоды открытия кабаковской ретроспективы вам запомнились?
2. Как по прошествии месяца вы оцениваете эти выставки? Что вас поразило, что разочаровало?
3. Как по-вашему, о чем говорят люди в Москве (арт-мир и широкая публика) в связи с этой ретроспективой?
4. Как по-вашему, эта выставка что-то изменит в Москве — для широкой публики и для арт-мира?


1. Какие эпизоды открытия кабаковской ретроспективы вам запомнились?

Тереза Мавика, директор фонда «Современный город». Меня очень растрогало, что, когда мы пришли на пресс-конференцию в Пушкинский, то до ее начала Илья ходил один по коридорам, как будто он просто гость пресс-конференции. Когда я увидела эту картину, мне показалось, что, действительно, и здесь все может быть хорошо рано или поздно.

Дмитрий Гутов, художник. Как известные деятели, как цыплятки, за Абрамовичем бегали. Это смотрелось довольно комично. Имен называть не буду.

Владимир Куприянов, художник. В Москве появляются масштабные выставки очень достойных наших художников. Но я должен отметить, что виповская сторона, вопрос богатых людей в них становится основным, к сожалению. Как художник, который анализирует постоянно выставочную ситуацию в Москве и в мире, я вижу, что отличие Москвы в том, что интересы людей, которые обладают возможностями делать масштабные проекты, пока еще находятся в плоскости виповской отстраненной системы жизни. Художников не пускали на выставку... Причем художников-то всего десять человек, и не пускать их бессмысленно, просто бессмысленно. Если эта тенденция у нас будет продолжаться, то будет дико плохо. Арт-тусовка без художников — полная профанация. Я бывал в Сибири на событиях, где были одни только вип-персоны, — эти события замыкаются, они прекращаются молниеносно, потому что нет носителей информации, тех, кто знает правила игры. «Большие люди» друг на друга посмотреть могут и в другом месте, без Кабакова, Булатова, Вани Чуйкова. Понимаете?

Олег Кулик, художник. Хамская речь Ника Сероты (директор лондонской Tate, по слухам приглашенный стать советником «Гаража». — OPENSPACE.RU). Смысл ее был «спасибо тете Даше», а также «дайте денег». А про Кабакова почти ничего. Кабаков на этом открытии был далеко не первым лицом.

Николас Ильин, Вице-президент по международному раззвитию, GCAM GROUP, Нью Йорк. Разговор с Ильей и Эмилией в Пушкинском музее. Илья рассказывал, как он ходил сюда в молодости, смотрел на скульптуры, «и ничего, что это копии». Такой живой человеческий разговор был. И второе, конечно: как много было людей из мира искусства — директора музеев, художники и так далее. И это еще раз демонстрирует, какой значимой фигурой является Кабаков. Люди же не прилетают через полмира, чтобы просто поужинать.
Он патриарх, у него была не самая простая жизнь — только лет 15 назад он стал известен, стал нормально жить и выставляться по всему миру. Японцы сейчас дают Кабакову самую высокую премию, которая только существует в стране. Это же тоже показатель. Я у них был несколько раз в мастерской на Лонг-Айленде, и они очень много работают. Могли бы чуть меньше делать, наверное, — никак не могут остановиться.

Екатерина Деготь, OPENSPACE.RU. Я собирала эти впечатления, так что они не только мои. Но картина выходит драматическая. В первый день — как у всех коллекционеров внезапно одновременно зазвонили телефоны: они начали торговаться за «Золотого тельца» Дэмиена Херста. Во второй — крах фондового рынка ровно в момент ужина в «Гараже». Как рядом со мной сидел преподобный (так? не знаю) Берл Лазар и не обращал ни малейшего внимания ни на кого и ни на что вокруг. Как сэр Норман Розенталь в этот момент сидел в VIP-обезьяннике аэропорта «Шереметьево» — он так хотел приехать, что не заметил, что виза у него кончилась. В третий день — как галерист Ропач специально устроил ужин только для того, чтобы его коллекционеры не пошли на одновременный ужин к галеристу Гагосяну. А на этой ужасной гагосяновской выставке — еще ужасно, что она была одновременно с Кабаковым, это так, мне кажется, опустило его и нас всех в самый уродский рынок — на выставке из очень плохих коммерческих картин очень известных художников, да еще с таким названием, которое следует перевести как «То, что мы вам впарим», ко мне подошло молодое московское дарование и сказало: «Мы, молодые художники, так не любим весь этот гламур и коммерцию. Мы собираемся протестовать! Но хотели посоветоваться — как вы считаете, это будет правильно?»
В целом была картина некоего ужасно драматического и мучительного испытания всей постыдностью «медных труб», которое приходится проходить каждому большому художнику. У меня в памяти осталось — как я выступаю на симпозиуме (тоже, кстати, эпизод: четверо русскоязычных участников несут какую-то глубокомысленную чушь по-английски, потому что им так велели, а публика сидит и затравленно слушает), и вдруг вдали, по краю «Гаража», медленно бредут куда-то Илья и Эмилия. Ужасно устало и обреченно.

Давид Рифф, OPENSPACE.RU. Накануне кабаковских открытий и краха фондового рынка мне приснился ужасный сон, в котором передо мной появился Владимир Янкилевский в образе пророка и сказал мне, что «все провалится». «Что?» — спросил я. «Не могу тебе сказать», — ответил он и предложил мне денег, чтобы я молчал. «Кабаков мой друг, так что я готов заплатить», — сказал он. К стыду своему, я деньги взял...
Я проснулся и, чувствуя себя скверно, пошел на пресс-конференцию в Пушкинский. Там все было похоже на коронацию, в которой в свою очередь есть нечто от похорон. Этот образ работал неплохо, потому что в обоих случаях имеется в виду инсталлирование куда-то персоны автора, как будто он вещь или какой-то фейк. Но вещь эта странная, она сопротивляется, она еще живая. На пресс-конференции Кабаков выглядел ужасно несчастным. Когда он сказал, что Пушкинский — великий музей подделок и сам он такая же подделка, голос его звучал разочарованно, но и как-то пророчески. И я внезапно вспомнил Володю Янкилевского: голос шестидесятых, полный утопического энтузиазма и обиды. Вот этот голос теперь-то и вставлен в культурный канон. Ирония истории в том, что система, которая этот канон создала, как мы сейчас видим, не менее обречена, чем СССР.

{-page-}2. Как по прошествии месяца вы оцениваете эти выставки? Что вас поразило, что разочаровало?

Игорь Макаревич, художник. Меня не может ничего поразить — я в зоне его творчества, я работаю в сходных традициях, я все это знал уже давно. Наибольшее впечатление произвела на меня «Альтернативная история искусств». Она прекрасно сбалансирована. Когда выходишь в конце в огромный зал и видишь «Красный вагон», то что тут можно сказать? Очень умелая диспропорция между залами музея и открытым пространством.
«Ворота» — наиболее поздняя работа. Кабаков всегда любит скрываться за масками вымышленных лиц, а вот «Ворота» сделаны от первого лица. Здесь нет никаких уверток, это такая умудренная вещь, она в какой-то степени содержит прощальный жест.
Наименее близкой из всех проектов мне показалась инсталляция «Туалет». На «Винзаводе» этот домик слился с окружением, обшарпанными стенами, с унылыми трубами на заднем плане. Инсталляция не вызывает никакого шока.

Мэтью Боун, арт-дилер и эссеист, колумнист OPENSPACE.RU. «Альтернативная история искусства»: что такое серые стены? Это дидактическая выставка в Политехническом музее; выставка «Голубая Роза» 1907 года, где картины «говорили свое слово шепотом, как молитва»; и также выбор «классического интроверта». Мне очень понравилась маленькая белоснежная фарфоровая скульптура с роялем и какими-то подавленными художником и музой. Но для интровертов Илья и Эмилия Кабаковы написали весьма большого размера картины. Их статус беспокоит. Они действительно, как мне говорил один известный молодой московский художник, «в ноль». Наверное, их нужно понимать только как часть большого целого. Но холст неизбежно привлекает внимание к его специфическим качествам... Так или иначе, мы находимся где-то на краю возможностей изобразительного искусства. Когда я узнал случайно, что «Игорь Спивак» псевдоним не только Кабаковых, но и небезызвестного русско-украинско-еврейского поэта Игоря Михалевича-Каплана, я окончательно сдался приятному конфузу. Ощущение: выставка в целом очень элегантна. И — в «Кофеманию».
Игра в теннис»: классическое произведение концептуального искусства. Насколько я знаю, оно впервые в 1996 году в Финляндии выставлялось как совместная работа Кабакова и Пепперштейна. Внушительные технология и оформление галерейного пространства создают, как ни неожиданно, поэзию. Под влиянием вопросов об отношении животных к человечеству задумался о теории эволюции. На одном из мониторов Кабаков неуклюже ударяет мяч, и он летит по ошибке вверх. Ошибка, которая превращается в благо, это и есть суть эволюции, по-моему.
«Жизнь мух»: приятно.
«Туалет»: шедевр. Он вызывает не только «когнитивный диссонанс», но и беспокойство. Это, конечно, реализм — я опросил одного московского старожила и уже не сомневаюсь в аутентичности описания унылого быта и убогой жизни. Но одновременно это и произведение эпической формальной красоты. Супрематическая абстракция (ряд правильных кругов туалетных отверстий) в интерьере Сурового стиля... Это тоже история искусства, тоже биография, только не альтернативные — настоящие.

Давид Рифф. Кабаков совершил три разные операции в социальных пространствах. Во-первых, поместил фальшивые «поздние произведения» в реальный музей (ГМИИ), в официальный мир и репрессивный канон, который Кабакова до сих пор не принимает. Во-вторых, поместил фальшивый музей фальшивых шедевров в новую институцию, открытую новым классом, который страстно хочет показывать буквально все, что создал Кабаков, который хочет доступа к культуре. В-третьих, Кабаков внес музейного качества искусство в «демократичную институцию» для молодых, которой является «Винзавод». Поэтому там и появились эти охранники, которые меня так раздражали.
Выставка в Пушкинском музее вначале меня очень разочаровала. Но за месяц я свое мнение изменил. Этот неоромантизм и символизм настолько ужасающе плохи, что ясно: речь идет о канонизации, которая завела куда-то не туда. И это много говорит о ситуации в современной России. Меня также поразило то, что я увидел в «Гараже». Это был проект «мгновенной глобализации», когда полностью оборудованный реди-мейд музея возникает на пустом месте, но построен-то он на очень уж зыбкой почве (как мы узнали, Даше Жуковой это здание дали только на два года, а потом оно станет Музеем холокоста). И как быть с кризисом? Не исчезнет ли и «Гараж», как мираж? Что касается самой инсталляции, то кабаковская реплика музея очень убедительна, во всех деталях, и искусство представляет собой очень тонкий вариант «плохой живописи», которая не отсылает к классикам, но заставляет смотреть именно ее. Это меня всегда поражало у Кабакова. Если эти картины действительно смотреть, то они и тонкие, и интересные. Даже если сделаны фиктивным «бездарным художником». И эта иллюзия музея длится до самого конца, пока вы не выходите из инсталляции и не понимаете, что все это была фикция, что музей просто вставлен сверху в это пространство...

Дмитрий Гутов. Я не особенно верю в искусство, которое берет массой. Я верю исключительно в силу мысли. Поэтому когда что-то представляется в таком масштабе, у меня это вызывает внутренний протест немедленно. Если вещь серьезная — например, маленькая работа Федотова, — она и существует прекрасно в истории искусства, создавая такое магнитное поле, которое все вокруг себя разворачивает. А здесь масштаб начинает напоминать... вот подходишь, например, к какой-нибудь академической работе Бруни — она грандиозна, а ты думаешь: «Парень, сказал бы ты все это в двух словах на маленьком этюдике. Это бы больше имело значения для истории искусства». Я не люблю масштаб.

Олег Кулик. Меня потрясло стратегическое мышление Кабакова — его видение ситуации не только сейчас, но и в будущем, и в прошлом... Очень большой диапазон. Я не понял сначала, зачем в «Гараже» показывают такую, для широкой публики непонятную, выставку. А потом увидел, как на стене написаны два имени сверху и три имени ниже — и все понял. Это такое стратегическое спасение своего имени в истории. Получается, Илья и Эмилия Кабаковы просто менеджеры этой выставки. А художники — Шарль Розенталь, Илья Кабаков и этот, как его, Спивак. В историю Илья Иосифович себя вписал одного. И продуманность этого меня поразила. Конечно, в памяти останутся в первую очередь его ранние альбомы, гениальные инсталляции типа «Человека, улетевшего в космос»... А дальше уже идет стратегия вписывания себя в историю.

Виктор Алимпиев, художник. У меня остались очень хорошие впечатления от выставок на «Винзаводе» и вызвали некие смешанные чувства «Ворота» и «Альтернативная история искусств». Начнем с «Ворот». Эта выставка вроде бы должна оказывать сильное сентиментальное воздействие. Речь идет о персонаже-художнике и о его последних работах. Все вроде бы трогательно сверх нормы. Это вообще свойство кабаковских работ — быть максимально, до цинизма ироничными, но в то же время содержать какую-то трогательность. Такое сочетание дает взрывообразный эстетический эффект — хочется и смеяться и плакать одновременно. Но здесь появилась проблема со статусом этих картин. Дело в том, что картины, представленные на выставке, не несут вот этой советской ностальгии. Они написаны не в манере ортодоксального Союза художников, а в манере Фалька. Это как бы «настоящая живопись». Но эта живопись чрезвычайно некрасива, и некрасивость эта не вызывает никакого иронического или трогательного эффекта.
«Альтернативная история искусств»: честно говоря, для меня там есть некоторая проблема. Эта выставка не такая большая, как о ней принято говорить. Даже люди, которые не любят Кабакова (а я его очень люблю), говорят: «Ну, по крайней мере, он это совершил» — их ошеломляет размах, а также сам факт, что Кабаков сделал так много работ. Но мне показалось, что выставка не производит впечатления очень масштабной. Единственный полноценный художник здесь — это Розенталь. А остальные два персонажа выглядят всего лишь как два комментария. И даже то, что там повторяются образы — одни и те же открытки, одни и те же сюжеты, — тоже в результате не работает. Это могло бы сработать: когда ты проходишь через какое-то разочарование и усталость, и, как только пересекаешь финальную линию, вдруг — бац! — понимаешь, что только что посетил удивительную выставку. И такие ощущения часто бывают после выставок Кабакова. Но здесь не произошло.
Если в розенталевских картинах еще есть какая-то любовь, то в Кабакове и Спиваке нет ничего — просто бессмысленное количество похожих друг на друга картин. Еще немаловажный фактор, что в Розенталя добавлено очень много других произведений — гуцулы, идущие по краю, или ангельские крылья — это просто самостоятельные работы, которые были созданы вне контекста инсталляции «Жизнь и творчество Розенталя». И когда идешь через первый, второй или третий зал, то испытываешь фирменный восторг, который и должен испытывать зритель Кабакова, — видишь вот это потрясающее искусство. Но дальше ничего не происходит — выставка становится более равномерной. Поэтому в драматургии экспозиции тоже есть для меня какие-то проблемы. Хотя я подозреваю, что все продумано и сделано сознательно.
А если говорить об инсталляции «Красный вагон», то это, конечно, позорище, что там находятся репродукции, а не оригиналы, настоящая живопись. Там совершенно недопустимо, чтобы были использованы репродукции картин. Они выглядят как фотообои. Это мог быть интересный контраст по сравнению с самим вагоном, который сделан очень по-современному качественно, а внутри какие-то неряшливые, убогие картины. Но фотообои — это странно. Когда у Кабакова вместо рисунков репродукции рисунков — это нормально. Бумага и есть бумага, и нет принципиальной разницы — карандаш рисует по бумаге, и принтер тоже. Но живопись репродуцировать таким образом нельзя. Это сразу видно.
А на «Винзаводе» для меня было все хорошо. Удивительная инсталляция «Жизнь мух» значительно выигрывает перед «Альтернативной историей...», потому что здесь тоже имеется в виду музей, но другого рода — музей естественнонаучный. И в нем больше какой-то театральности — ты сразу понимаешь, что попадаешь в необычное место.

Андрей Монастырский, художник. Прекрасная инсталляция в Пушкинском. Тем более что я туда попал прямо из музея Глазунова. Перешел дорогу и попал из ада в рай. У Глазунова меня ужас обуял. Ничего более страшного в искусстве я давно не видел: агрессия бездарного, но утысячеренная. Такого нигде в мире нет. А у Кабакова — культура... Я на небеса попал.
Что касается «Гаража», то тут впечатление более сложное. Отдельные залы мне очень понравились, например последние работы Розенталя — эти пустые белые холсты с карандашными рисунками. Но концепция в целом меня как-то не слишком затронула. Мне вообще бы больше хотелось, чтобы это была действительно настоящая ретроспектива, чтобы были отдельные старые работы Кабакова. Тут нет глубинной интриги, неясности. Все выложено как плиткой. Мне не хватает промежуточности, таинства — того, что я люблю в искусстве. Но, с другой стороны, я их понимаю, они правы, это же инсталляция «для народа».

Никита Алексеев, художник. Инсталляция в «Гараже» абсолютно идеально сделана до миллиметра. Но мне это неинтересно — я увидел, как человек сам себя загоняет в несвободу. Мы из разных поколений. Я считаю, что искусство — это стремление к свободе. А Кабаков, по-видимому (у меня осталось такое ощущение), воспринимает искусство как расшифровку его собственных мнений. Он придумал трех фиктивных персонажей — а в результате ничего нет. Он производит пустоту, но это пустота дурная. А для меня пустота — благодать.
Вообще, тоталитарные режимы склонны делать все с большим размахом. Кабаков, видимо, принадлежит к этой мифологии. Недавно я разговаривал с Андреем Монастырским — Андрей порицал гигантизм, свойственный выставке в «Гараже», причем настаивал на том, что этот гигантизм есть продукт неких чужеродных влияний. По-моему, он не прав. Кабакову склонность к гигантизму свойственна. Примером тому его «Дворец проектов» в Эссене либо «музейная инсталляция» с огромными ногами и картинами, срезанными потолком, — работы, на мой вкус, неудачные. В «Гараже» он зачем-то построил свою собственную Третьяковку, этакий his private Idaho, очень убедительно воспроизведя окраску стен и тамошний тусклый свет. Но я отдаю ему должное как высочайшему мастеру. Я бы с такой огромной экспозицией не справился. Правда, я в этом для себя и не вижу смысла.

Анатолий Осмоловский, художник. Выдающаяся выставка выдающегося художника. Мне больше всего понравились экспозиции на «Винзаводе», и особенно «Жизнь мух». Я не являюсь большим любителем эстетики, которую можно условно отнести к эстетике раннего постмодернизма. «Жизнь мух» — это в общем-то визуальный Борхес. Но это настолько убедительно, что, даже если ты не являешься любителем, все равно, встречаясь с визуальным материалом, правильно и мастерски организованным, получаешь удовольствие и видишь, насколько искусство Кабакова адекватно как современному моменту, так и истории искусства вообще. Мне кажется, самое интересное в выставке «Жизнь мух» то, что мы видим некоторое визуальное событие, которое если разобрать — ничего не останется. Эфемерность, которая присутствует в ней, — одно из важных свойств современного искусства. То есть это ощущение эфемерности, хрупкости и даже неуловимости художественного высказывания — очень большое, на мой взгляд, достижение.

Лиза Морозова, художник. Я люблю Кабакова, и я очень ждала этой ретроспективы. Но мне показали другого Кабакова. Не того, которого я видела в Европе, Питере и Москве. По-моему, не только я, но многие были разочарованы «Воротами». Выставка в «Гараже» потрясла размахом. Мне реально казалось, что я за границей. Хотя очень жалко, что там висят в основном принты. Первый раз я не пожалела о своем плохом зрении, оно почти снимает различие между копией и оригиналом.
Меня поразили и разочаровали несоответствие размаха мероприятия и непродуманности каких-то важных деталей — например, то, что потрачены такие огромные средства, столько сил, но при этом в «Туалете» прямо у входа зрителя встречает диван из IKEA — я его сразу узнала, потому что у меня дома стоит точно такой же. Неужели нельзя было найти старый советский? Вообще, я бы предпочла увидеть выставку Кабакова, курируемую Мизиано. Тем более я знаю, что он очень, очень любит этого художника.

Екатерина Деготь. С моей точки зрения, «Альтернативная история искусств» великий проект, хотя я знаю, что я в меньшинстве. Но для меня это инсталляция и даже скорее произведение архитектуры, а вовсе не набор картин. Картины могли быть и другими или, между нами говоря, их вообще могло бы не быть. И уж репродукции они или нет, не имеет ни малейшего значения. Хотя если переходить на следующий уровень копания в выставке, то мне очень понравились художники Розенталь и Спивак, а вот художник Кабаков понравился мне несколько меньше. А в целом, я считаю, идея художника-персонажа, развернутая столь последовательно, открывает совершенно новые возможности перед искусством, которые мы сможем оценить только лет через десять, когда этот прием станет мейнстримом и у каждого студента художественного вуза будет несколько «авторов». Как бы несколько линий, как в модных домах.

Сергей Ромашко, филолог, член группы «Коллективные действия». Проект в «Гараже», к сожалению, провальный. Идея альтернативной истории замечательная, но не получилось альтернативы, вместо этого какая-то эклектика и попытка задешево въехать в рай (такие художники в самом деле были и есть, ничего особенного). Не получилось фактуры, чем всегда был силен Кабаков, поэтому нет того «давления» на зрителя, которое оказывали его лучшие работы. Не лучше и работа в Пушкинском. Опять же, заявлена идея, вполне достойная. Но как-то сиротливо и почти комично смотрятся ворота, полированные, огражденные — вещь дорогая, смотрите, чтобы не натоптали. Экспозиции на «Винзаводе» повеселее... А вообще, по-моему, все нормально. И если оценки суровые, то ведь и счет к Кабакову предъявляется тоже недешевый.

Иосиф Бакштейн, комиссар Московской биеннале современного искусства. Меня удивило, что относительно немного моих московских коллег отнеслись с пониманием к выставкам и проинтерпретировали их в соответствии с авторским замыслом. Удивительным образом, интернациональные коллеги искренне восхищались грандиозностью замысла и величием библейской по масштабу картины мира, созданной авторами. Все больше мне кажется, что в конечном счете моделью художественных пространств Кабакова и как автора, и как собственного персонажа является Книга, пусть и оформленная как инсталляция. Книга, содержащая множество историй, в том числе историй искусства. В таком случае каждое отдельное живописное произведение здесь не более чем иллюстрация, смысл которой не является визуально самодостаточным. Меня поразило, что в свои семьдесят пять Кабаков был способен создать такой радикальный проект, бросающий вызов тому, что на языке местного искусствознания называется «пластическими ценностями».

{-page-}3. Как по-вашему, о чем говорят люди в Москве (арт-мир и широкая публика) в связи с этой ретроспективой?

Дмитрий Гутов. Единственное мнение, которое я слышал, принадлежит другой генерации художников, более юной. Они сказали следующее: «Мы сейчас живем в мире скоростей, который уже не соответствует восприятию такого искусства. Здесь же надо остановиться на пару минут и текст почитать, въехать. А реальность не позволяет такого сделать». Но я, впрочем, человек прошлой генерации — если висит текст, я люблю его почитать.

Виктор Алимпиев. По-моему, все в восторге.

Игорь Макаревич. Я думаю, что особых восторгов ретроспектива не вызвала. В нашем арт-сообществе нет стремления к углубленному восприятию художественных ценностей. Оно сродни обществу потребления, которое с жадностью, с голодом неофита поглощает новые виды медиа. Искусство, которое уже далеко от внешних новаций, в целом не произвело впечатления. Это если говорить об арт-сообществе.
В широких кругах, как мне кажется, ретроспектива вызвала чувство недоумения. Была или сдержанная реакция, или раздражение. Такие эмоции вызваны тем, что эпоха, которую он описывает, уже принадлежит истории. Подавляющее большинство нынешних зрителей кабаковских инсталляций принадлежит поколению, которое не испытало ни страха, ни унижения советской эпохи. Поэтому им не всегда понятен контекст этих работ.
Идея маленького человека, которая гнездится где-то в его творчестве, глубоко чужда современному обществу. Жажда героизма, резких жестов — вот что нужно сейчас, вот что поглощается с удовольствием. Это мнение не мое, это я улавливаю в отзывах, которые слышал на экспозиции...

Екатерина Деготь. Я водила на эти выставки своих родителей, людей от искусства далеких. Меня глубоко поразило, что они все мгновенно поняли. И не только про «Туалет», что еще можно как-то объяснить, но про «Альтернативную историю искусств». И прежде всего про то, что это очень смешно. В том смысле, в котором смех есть некое высшее удовольствие, которое может доставить литература или искусство. Удовольствие понимания. Правда, боюсь, что это опыт тех, что жил в СССР и, прежде всего, умел понимать, что было формой свободы.

Михаил Каменский, генеральный директор аукционного дома Sotheby's по СНГ. Большинство людей — не искусствоведов, — с которыми я разговаривал, придя в «Гараж», не поняли основного: они решили, что это выставка трех разных художников, одним из которых является Кабаков. Это меня поразило. Они не читали рецензий, не понимали того, что это концептуальная идея Кабакова и что тот художник Кабаков, который там представлен, вовсе не является Ильей Кабаковым. И когда я объяснял, это вызывало культурный шок. Это означает, что определенная часть посетителей шла туда исключительно по светским соображениям. Более того, мне кажется, что мир разделился на две части: тех, кто был на этой выставке в «Гараже», и тех, кто не был. А мир тех, кто был, разделился еще на две части — тех, кто был на ужине, и тех, кто не был. И, конечно, можно не сомневаться, что те, кто был на ужине, — это лучшая часть. А те, кто не был, — они тоже ничего. Но у них еще есть к чему стремиться в этой жизни.

Тереза Мавика. Да, не все всё поняли. На открытии ко мне некоторые подходили и тихо спрашивали: «Послушай, а разве это не Кабаков? При чем тут Розенталь?» Были такие случаи. Но это очень хорошо, я считаю, ничего стыдного здесь нет — вопросы свидетельствуют о том, что люди другого мира приблизились к этому. Они выяснили для себя, что художник — не только человек, который хорошо рисует, но у которого такая богатая фантазия, который придумывает целые другие миры. Это же очень важно!

Вадим Захаров, художник. Московская публика непрофессиональна, неграмотна, жестока, провинциальна, не имеет памяти и не умеет быть благодарной, живет одним днем. Очень стыдно за коллег, за их слепоту, кулуарную грубую болтовню, за потерю дружеского понимания и соучастия, за амбициозную кашу в голове, за провинциальный шовинизм — мол, что нам может показать человек, который уже 21 год не живет в России («Что он нам собрался объяснить?»). Стыдно слушать: «Зачем он приехал?» В этой ситуации я могу лишь молчать. Разве кто-нибудь поймет, что Илья привез лучшие свои работы. Инсталляцию с мухами я видел в Кельнском кунстферайне в 1993 году. Это блестящая инсталляция, когда-либо мной виденная. Кому мне доказывать, что Эмилия Кабакова — настоящий соавтор, друг Ильи; она выкладывается, как никто, чтобы воплотить, довести до ума многое, что Илья только задумывает. И вообще, что это за бестактность — обсуждать, почему они подписываются вместе. Кстати, Илья еще полон сил и энергии (слава Богу), и только он вправе решать подобные вопросы. И последнее. То, что возникла такая полемика вокруг Ильи, говорит о том, что он до сих пор затрагивает глубинные, подсознательные, неизжитые, болезненные стороны нашего постперестроечного сознания. Мы сегодня всё еще СОВКИ.

{-page-}4. Как по-вашему, эта выставка что-то изменит в Москве — для широкой публики и для арт-мира?

Тереза Мавика. Как ни крути — можно любить или не любить Кабакова, — но одно я могу сказать: в следующий раз, когда будет готовиться какая-то выставка, у всех перед глазами будет эта модель. Потому что эти выставки сделаны очень профессионально. Будет с чем сравнить свою дальнейшую работу. Я живу здесь почти двадцать лет, но такое вижу впервые.

Андрей Монастырский. Не знаю. Хорошее искусство всегда было маргинально. Им интересовались десять человек. Но если бы ты меня спросила, когда было влияние Кабакова, особенно на молодое поколение, сильнее, в начале 1970-х или сейчас, то я бы, конечно, сказал — тогда. Влияние было просто колоссальное. Как у Кейджа.

Михаил Каменский. Давайте я лучше вам отвечу на вопрос, сформулированный мной: что, собственно, меняет появление в Москве такой организации, которая начинает устраивать некоммерческие арт-проекты? Я имею в виду «Гараж». Сейчас в Москве нет полноценного государственного или частного музея современного искусства, но при этом существует постоянный голод, информационный и визуальный. Неудовлетворенная потребность в информации о том, что такое современное искусство; кто является наиболее талантливым представителем молодого поколения; откуда это молодое поколение произрастает; кто является ключевыми фигурами начиная со второй половины XX века. В этом контексте «Гараж» чрезвычайно важен. Это позволяет осознать величие, значимость и вес в современной культуре художников-артистов (я понимаю под современным художником не живописца, не скульптора, а именно артиста, работающего одновременно в разных медиа). Другой вопрос, что постоянно искать финансирование для проведения такого рода программных выставок — дело непростое и по плечу лишь небольшому количеству очень талантливых организаторов, по сути современных Дягилевых. Таких Дягилевых и в мире очень мало, а в нашей стране просто, наверное, пальцев одной руки будет многовато. Но когда так счастливо сходятся звезды и в лице организатора мы получаем и талантливого менеджера, и источник финансирования — эта ситуация совершенно уникальна. Я бы сказал, королевская ситуация.
Мы, конечно, понимаем, что первый опыт, связанный с ретроспективой Кабакова, имел свои минусы. Например, кто сейчас может сказать, что выставка Кабакова продолжается и можно поехать в «Гараж» ее посмотреть? Весь рекламный залп был связан с открытием.
Подобные проекты традиционны для всех больших богатых городов мира. И делать такого рода выставки без поддержки государства сложно. Я помню, как в Нью-Йорке был большой проект, посвященный Китаю. Его поддержал нью-йоркский муниципалитет — и в городском оформлении присутствовали элементы китайского стиля. Мне не кажется, что в Москве такое сложно представить: есть традиции городского оформления. И я думаю, что большие выставочные проекты не должны носить элитарного характера, они должны быть максимально демократичны — тогда современное искусство сможет сыграть значительную роль как инструмент формирования общественного сознания и современного общества.

Давид Рифф. Может быть, открытие «Гаража» — это как открытие MoMA в Нью-Йорке через девять дней после краха фондовой биржи в 1929 году.

Анатолий Осмоловский. Кабаков создает масштаб сравнения для российской художественной среды, которая (не только по ее вине, но и по вине всей социальной структуры общества) очень сильно за последние десять лет погрязла в гламуре. Творчество Кабакова дает координаты. Не имеет смысла говорить, устарело его искусство или нет: он классик. Не может быть «неактуально» творчество Джеффа Кунса или Тони Крега, ну и так далее — разных художников, которые сказали какое-то важное слово, относительно которого любому молодому художнику нужно определиться, чтобы отвергнуть, принять, рассматривать и критиковать. Это и есть «классическое искусство» — то, по поводу которого надо уметь определиться.
Я считаю, что за последнее время, за последний год-полтора художественная ситуация в России улучшилась на порядок. Были привезены очень хорошие выставки. Такого никогда не было в России, когда почти друг за другом шли значимые культурные события. Прежде всего, выставка «Борьба за знамя» Екатерины Деготь, ну и ряд других выставок на высоком уровне.

Никита Алексеев. Конечно же, нет. А что-нибудь изменилось, когда Репин написал картину «Иван Грозный и сын его Иван»? А когда какой-то сумасшедший ее распорол? Конечно, ничего не изменилось.

Дмитрий Гутов. Я исхожу из того, что в развивающейся ситуации все идет на пользу. В этом смысле не важно — грандиозный успех, грандиозный провал, хорошо, плохо. Все, что происходит, работает на восходящую силу. А здесь мы именно с этим имеем дело. Кто недоволен и возбужден — это хорошо, кому понравилось — замечательно, находится в недоумении — прекрасно. При любом раскладе — лишь одни плюсы.

Павел Пепперштейн. Я думаю, что картина искусства вообще и картина московского концептуализма после этой ретроспективы станет гораздо более полной. Вообще удивительно, если говорить о московском концептуализме, что его московская публика активно обсуждает, выносит много суждений о нем, но при этом достаточно слабо стремится быть реально информированной о том, что московский концептуализм делал и делает. Такое нелюбопытство в сочетании с желанием об этом поговорить, иметь свое мнение. Московский концептуализм по-прежнему остается для публики неизвестным явлением, хотя она и не знает, что это явление ей неизвестно. Она, наоборот, считает его чуть ли не навязшим в зубах. Европейская публика знает об этом гораздо больше. И вина, конечно, лежит не на самих концептуалистах. Проблема заключается именно в нелюбопытстве московской публики, которая очень снобская и вообще тупая. Я имею в виду тупая не в плохом смысле. Но, в общем-то, немного и в плохом.

Алексей Цветков, писатель, сотрудник книжного магазина в «Гараже». Когда мы заказали книги (в книжном магазине Walter Koenig в Германии. — OPENSPACE.RU) и они приехали, мы на несколько экземпляров приклеили цены — ну, думали, больше все равно не продадим. Но мы продали почти всё — альбомы, книги, всю англоязычную и прочую литературу, несмотря на то что она недешевая. И даже не успеваем клеить эти этикетки, так быстро все расходится. Это превзошло все наши самые смелые ожидания.

Ретроспектива Ильи и Эмилии Кабаковых в Центре современной культуры «Гараж», на «Винзаводе» и в ГМИИ имени А.С. Пушкина открыта до 19 октября


Еще по теме:
Илья Кабаков: «Сейчас экстраверты командуют парадом, но так будет не всегда»
«Туалет» Кабакова: своими глазами
Кабаковы в «Гараже»: cвоими глазами
Открытие ретроспективы Ильи и Эмилии Кабаковых в ГМИИ им. А.С. Пушкина
Екатерина Деготь. Такой блистательный жук
Екатерина Деготь. Розенталь, Спивак и все остальные Ильи Кабаковы
Екатерина Деготь. О чем грустить в «Туалете» Кабакова
Анна Арутюнова. Кабаков: динамика, проценты, доли
Анастасия Паленова. Кабаков on sale
Десять самых дорогих работ Ильи Кабакова
Галеристы о Кабакове

Ссылки

• Илья Кабаков: «Сейчас экстраверты командуют парадом, но так будет не всегда»
• «Туалет» Кабакова: своими глазами
• Кабаковы в «Гараже»: cвоими глазами
• Открытие ретроспективы Ильи и Эмилии Кабаковых в ГМИИ им. А.С. Пушкина
• Екатерина Деготь. Такой блистательный жук
• Екатерина Деготь. Розенталь, Спивак и все остальные Ильи Кабаковы
• Екатерина Деготь. О чем грустить в «Туалете» Кабакова
• Десять самых дорогих работ Ильи Кабакова
• Анастасия Палёнова. Кабаков on sale
• Анна Арутюнова. Кабаков: динамика, проценты, доли
• Галеристы о Кабакове