4. Что из того, что делается в России в этом направлении, кажется вам неправильным и неразумным?

Пьер Броше. Надо понимать, что, во-первых, современное искусство не какая-то мелкая часть культуры, а очень важный ее элемент. Во-вторых, это достаточно важный элемент экономики. И, в-третьих, важнейший элемент имиджа России и здесь, и за рубежом. Потому что любая страна, где есть развитое современное искусство, — это страна, где существуют демократия и мощные энергии развития.

Тереза Мавика. Кажется, что все здесь делается в основном для себя. Появилось много фондов, но их стратегия, планы их развития непонятны. Например, «Екатерина» коллекционирует русское искусство, устраивает выставки, но цельной программы в этом нет. Нет активной работы на создание общего контекста. То же можно сказать про «Эру», про RuArts… Дай бог, чтобы «Гараж» продолжал свою работу: они пытаются и с контекстом работать, и развивать околовыставочную программу; устраивают лекции, обсуждения. Надежда на них. Хотя будем честны — коллекцию Пино может привезти каждый, были бы деньги. Слышала, что Минкульт дал согласие строить новый музей современного искусства при ГЦСИ и собирается купить Дэмиена Херста. Но это же смешно, какой открывающийся сегодня музей станет покупать Херста?! Опять напоказ. Значит, люди вообще не понимают, что в мире происходит, о чем современное искусство. Херст — продукт другого уровня, он хорош для Пинчука, для его visibility за границей. Как в Москве собираются Херстом связать музей с современным мировым арт-процессом?! В конечном итоге все упирается в проблему образования: не надо изобретать горячую воду, но надо бы взять и открыть кафедру современного искусства в университете, ведь дело-то в том, что люди просто неподготовленные. Но вообще я на все эти процессы смотрю довольно пессимистично.

©  Евгений Тонконогий

Давид Рифф

Давид Рифф. Плохо то, что люди, которые все-таки настаивают на том, что искусство не равно гламуру, при этом преследуют стратегии самомаргинализации, особенно если не видят возможности выхода на интернациональную сцену. Они очень протестны, но полностью замкнуты в своих контекстах. Это серьезная ошибка, потому что если ты во что-то веришь, то должен выступать и пытаться делать как можно больше, идти на компромиссы и пытаться менять существующие институции, а не просто из них выходить. И второе: нужна более ответственная актуализация уже достигнутого, нужно пытаться сделать максимально публичным анализ и наладить контакты с международными партнерами. Такая стратегия развивается пока очень слабо.

Бланш Гринбаум-Сальгас. Неразумным? Не знаю. В Венеции в этом году все выглядело достойно, присутствие России было видно, многие французы оценили российский павильон. Правда, у России есть тенденция выставлять слишком много художников (во многих европейских павильонах выставляют одного, а у вас семь). Это не очень, на мой взгляд, правильно, многие в таком случае забываются, как бы заглушают друг друга. Вообще, это желание показать побольше часто портит впечатление — скажу откровенно, с выставкой видеоарта в ММСИ получилось чересчур. Но мне нравится, как делают выставки, например, Катя Дёготь, Елена Селина… И Ольга Свиблова — кстати, я считаю, что московская выставка Дэвида Линча получилась лучше парижской.

И по поводу нового ГЦСИ: говорят о здании, но не о художественной программе. А можно было бы собраться всем профессионалам из государственной и частной сферы и подумать о художественной стратегии развития. Я читала, что купят Дэмиена Херста, — а почему именно его? Как будет формироваться коллекция: кто, что и по какому принципу будет покупать?

Антонио Джеуза. На Западе Россия показывает не лучшее. В этом году на Венецианской биеннале предлагали не самую острую и интересную тему. Пресса писала, что Россия сильно опаздывает. Лучше представлять художников конкретнее и с меньшим количеством экспонатов. Нужен уровень Тарковского, если угодно. Представить что-то более сложное для более узкого круга специалистов, а не для толпы. Современное искусство должно быть выше поп-культуры.

Многие кураторы боятся сложности, боятся непонимания и поэтому выставляют простые работы. С элементом развлекательности, типа «ух ты!». У меня ощущение, что идеальный зритель для многих таких выставок — человек с улицы, а не коллега-куратор или профессионал из узкого круга. Современное искусство сложное, как Тарковский — не самый простой ведь режиссер, как высшая математика, которая понятна не всем. Но его можно объяснить, для этого есть кураторы и критики. Стремиться к успеху нужно, чтобы двигать современное искусство вперед. Вопрос только в том, что не это главный критерий и не с этого следует начинать. Делайте хорошие выставки для профессионалов, а уже задача PR и менеджера их рекламировать.

Рут Эддисон. Я — бывший дипломат, и обычно мы не реагируем очень резко, поэтому не могу ответить. Может быть, я не понимаю, что здесь происходит, но мне кажется, что здесь все хотят поддержать современное искусство, у всех есть свое мнение, и это не может быть неправильным и неразумным.

Макс Седдон. Русский комплекс неполноценности по отношению к зарубежному искусству оправдан, тем не менее чреват опасными последствиями. Чрезмерная неуверенность в себе оборачивается тенденцией превращать выставки в PR-кампании, включать в них как можно большее число художников и пытаться представить их как крупное общественное событие с олигархами, танцующими медведями и пр. Все эти люди из кожи вон лезут в своем усердии, но понятно, что положение русского искусства менять нужно не так…

Ощущение такое, будто организаторы выставок оценивают успех по количеству упоминаний в иностранной прессе или по тому, насколько быстро и в каком объеме им удается раструбить в Москве о своих триумфальных деяниях. Вместо того чтобы поинтересоваться, понравилась ли кому-то выставка, понял ли ее кто-то, было ли в ней что-то хорошее. Думаю, лучшим пиаром для России на Венецианской биеннале была основная экспозиция Бирнбаума: русским дали шанс показать самих себя, не подстраиваясь под сумасшедшие концепции вроде Unconditional love или чего-то подобного, — и все они выглядели достойно. Однако печальная реальность состоит в том, что шансы эти появляются, как правило, когда речь идет о стендах на зарубежных ярмарках, а не о российских выставках за границей.