Говнодав прав, говноед – нет

ОЛЕГ КАШИН о формуле успеха в современной России и о новых, более тонких оттенках все той же густой субстанции

Имена:  Андрей Сухорада · Илья Клишин

Прошлой осенью появился сайт Epic-hero.ru — «первый хипстерский блог о политике». Почти год основатель сайта Илья Клишин чувства добрые лирой пробуждал, формулируя стилистические разногласия между своим поколением и существующим в стране режимом, а теперь Илью Клишина позвали, и он поступил на службу в медиаагентство «Легенда», обслуживающее инновационные и модернизационные проекты режима. Такой поворот в судьбе Ильи огорчил меня — читателя «хипстерского блога». Мы встретились с Ильей, он рассказал мне о своих планах, связанных с модернизацией, — слушать его мне было неприятно, но и возразить было нечего, а единственный аргумент, который у меня почему-то образовался («Не всем же быть нацболами»), объективно свидетельствовал в пользу принятого Ильей карьерного решения, потому что действительно не всем, и слава Богу, что не всем.

I

Год назад, когда в газетах начали писать о «приморских партизанах», я узнал вдруг, что с одним из них — с погибшим при задержании Андреем Сухорадой — я был когда-то знаком. Ни имени, ни лица, ни каких-то обстоятельств, связанных персонально с ним, я не помнил; знал только, что весной 2004 года мы вместе ехали в одном автозаке в отделение милиции — кажется, Мещанского района. Всего задержанных было человек десять; все нацболы, кроме меня — корреспондента «Коммерсанта», но нельзя сказать, что для милиции или для кого-то из нас это имело сколько-нибудь важное значение. Нас всех забрали на акции в офисе «Единой России»: нацболы прорвались внутрь этого тогда еще совсем нового и потому не настолько знаменитого, как теперь, здания, приковались наручниками к батареям, вывесили из окон свои красные флаги с серпом и молотом в белом круге. Среди этих нацболов был шестнадцатилетний Сухорада, будущий партизан. Я его совершенно не помню, но он там был.

Нас везли в отделение милиции, и нацболы, которых, очевидно, везли в милицию далеко не впервые в жизни, устроили в автозаке свой специальный ритуал: вначале читали хором вслух «Молитву нацбола» («Я, воин НБП, приветствую новый день...»), а потом хором же пели какую-то свирепую песню, которая называлась «Волкодав». Текст «Молитвы» я знал, поэтому читал его вместе со всеми, песню не знал, поэтому просто сочувственно слушал — «Волкодав», хорошее слово. Волкодав прав, людоед нет.

Пройдет семь лет, и нацбол Сухорада погибнет при штурме партизанской квартиры в Уссурийске. Я приеду к дому, в котором сидели перед штурмом приморские партизаны, буду бродить вокруг, разговаривать с местными. Я — корреспондент «Коммерсанта», как и тогда в автозаке, но как бы убедительно я ни доказывал окружающим и, что важнее, себе, что в эти семь лет я делал все правильно и ни о чем не жалею, — по сравнению с этим Андреем Сухорадой я весь состою из неприятных и некрасивых компромиссов с собственной совестью. Судя по тому, что стало с Сухорадой, у него никаких компромиссов не было вообще. И этот бескомпромиссный путь привел его вот в эту квартиру, в которой его убили.

И никуда больше этот бескомпромиссный путь привести не мог.

II

Несколькими годами раньше я писал о другом нацболе, с которым я совершенно не был знаком, — о Юрии Червочкине из Серпухова. Его тоже убили, но если Сухорада хотя бы взял в руки оружие и стал убивать милиционеров, то Червочкин просто клеил листовки, рекламирующие марш несогласных — его убили за это. Я разговаривал с мамой и друзьями Юрия, они пересказывали мне какие-то истории из его короткой жизни, и по этим историям можно было судить, что и в его жизни не было, наверное, ни одного этически неоднозначного поступка. И такая жизнь привела его к тому, что его били по голове бейсбольными битами, пока он не впал в кому (он так и не придет после этого в сознание, умрет в больнице).

Конечно, мертвых нацболов несопоставимо меньше, чем живых, более того — нельзя сказать, что живые нацболы каждый день или хотя бы каждый месяц всерьез рискуют жизнью. Их, скорее всего, никто не убьет. Просто они живут, взрослеют и стареют голодными и нищими с клеймом принадлежности к экстремистской организации. Они умнее и талантливее среднестатистических молодых россиян, и не будь на них этого клейма, они бы стали, я уверен, лучшими представителями самых престижных профессий; единственный нацбол, которому каким-то чудом удалось вырваться из ада маргинальности, — это Захар Прилепин, который теперь почти общепризнанно главный русский писатель. Сколько таких Прилепиных живет вне общества не по своей вине, я даже боюсь представить. Но точно много.

III

Быть героем или блаженным — это в любом случае подвиг. Поёшь свою песню про волкодава, пока сверстники делают карьеры, обзаводятся семьями, становятся героями журнальных обложек или просто тихо покупают дорогие автомобили или недвижимость за рубежом. Ты, конечно, лучше их, потому что волкодав прав, людоед — нет. Но скольких волков задавил ты, волкодав?

Альтернатива бессмысленному подвигу нацболов — просто жизнь в современной России, жизнь без подвига, но с шансом на успех. И ключ ко всем загадкам в том, что такое успех в России сейчас. Тот жулик из «Росатома» , который забирал себе деньги, выделяемые на научные открытия, а отчитывался скачанными из интернета рефератами, — вот он эталонный успешный человек, которому просто не повезло попасться под очередную антикоррупционную кампанию. Для успешных людей устраивается теперь «Сколково», и двадцатилетние тянутся за успехом куда-то туда — к «модернизации» и прочему. В каком-то смысле, кстати, тот социальный лифт, о котором последние несколько лет говорила пропаганда, действительно начал работать. В окологосударственный «новый средний класс», на благополучии которого покоится благополучие режима, кажется, начали пускать. Который раз уже, встречая после долгого перерыва старых знакомых из «Наших» или «Молодой гвардии», я слышу от них примерно одно и то же: «Знаешь, старик, политика мне теперь неинтересна, я вот пиаром квантовой физики занимаюсь, очень перспективная история, и знаешь, вот мы к двадцати годам добились многого, но хочется ведь, чтобы другие тоже добились». Слушаешь такой монолог (а я его не выдумал, он действительно типичный) и думаешь: черт, при Путине было лучше, понятнее — суверенная демократия, враги России и прочее; было понятно, что в этой прокремлевской молодежи плохого. А теперь я даже не могу объяснить Илье Клишину, почему мне неприятно его превращение в сколковского пиарщика.

Нацболы, конечно, честнее и святее Ильи Клишина, но можно ли представить целое поколение, состоящее из одних только нацболов? Желание быть успешным или даже элементарно сытым — это совсем не то, что стоит противопоставлять подвигу. Это просто нормальное человеческое желание, и то, что оно свойственно поколению в большей степени, чем желание подвига, говорит только о том, что это поколение здорово. А что успех в современной России почему-то связан с поеданием говна — это не поколение виновато. Считать говноедский режим людоедским (как было в свое время модно говорить, «кровавым») — нечестно, да и не нужно. Нацболы не правы в том, что поют про волкодава, — волкодаву в современной России делать нечего. России нужен говнодав.​