В ограниченном прокате – самый важный русский фильм года
Имена:
Алексей Мизгирев · Ларс фон Триер · Наталья Негода
© Централ Партнершип
«Мелодрама про библиотекаршу, которая полюбила, но не вышла замуж» — только первый пласт, поверхностный синопсис, который рассыпается на отдельные буквы при первом же столкновении с экзистенциальным хоррором
Алексея Мизгирева.
Екатерина Артемовна, героиня Натальи Негоды (две ее главные роли у Пичула и Мизгирева оказались важнее всего того, что могло, но не было сыграно) — дочь шахтера с двумя образованиями, пожизненно застрявшая в провинциальной библиотеке. Она холодна с влюбленным врачом-стоматологом (Сергей Неудачин), снисходительно терпелива с младшей коллегой (Елена Лядова), благосклонна к заезжему морскому офицеру (Дмитрий Куличков) и беспощадна с осквернителями книг из обязательной школьной программы. Но, едва появившись, этот железобетонной цельности персонаж внезапно раскалывается надвое: по вечерам Екатерина Артемовна надевает спортивную шапку-петушок и продает в проходящих поездах казенные книги. Очевидно, что делает она это не только и не столько из бедности, а оттого, что под руку толкает некий персональный черт, которому не терпится выйти из подполья.
Постепенно выясняется, что двойственность — основное свойство едва ли не всех персонажей фильма. Каждый из них не просто не равен себе — чаще всего он представляет собой нечто совершенно противоположное тому, что декларировалось в начале. Служительница в храме культуры оказывается отступницей, подруга главной героини становится ее доппельгангером, праведник — вором, скользкий тип — гуманистом и справедливым модератором повседневности.
© Централ Партнершип
Эта трагедия с переодеваниями выглядит как рецидив средневекового сознания, с его неустоявшимся ощущением «себя» и «другого», со стертостью лиц и идентификацией через костюм (когда монарх, переодетый бродягой, неузнан и воспринимается как бродяга; когда воровка — это существо в старой шапке, а человек без шапки — библиотекарша). Персонажи «Бубна» существуют в ситуации нового Средневековья: старая культура ушла, как пар при перегонке спирта, новой не появилось; книга стала редким артефактом, про который никто не понимает точно, для чего она нужна (Екатерина Артемовна брезгливо объяснит). Целый человеческий слой — врачи, библиотекари, шахтеры — и целый некогда передовой регион (фильм снимался в поселках вокруг закрытых по договоренности с МВФ шахт Тульской области) отодвинуты на периферию, забыты в учебнике истории, где-то между древними греками и Каролингами.
Возникшую почти сразу буквальную политическую трактовку («неоднозначный персонаж артиста Куличкова похож на Путина») сам Мизгирев называет «паразитическим смыслом». Но это симптоматичный паразит: портретное сходство с текущим премьер-министром некогда находили и в капитане Журове из балабановского «Груза 200», и в новом Джеймсе Бонде. Тут скорее забавный коллективный невроз, подобострастная демонизация, постмодернистская мутация культа личности (вспоминается «Загадочный поезд» Джармуша, в котором японская поклонница Элвиса узнавала его в певице Мадонне и в статуе Свободы).
Читать текст полностью
© Централ Партнершип
Верно, однако, что потребность в художественном осмыслении политической реальности настолько велика, что первую же сложную, допускающую многоуровневые интерпретации русскую картину нагрузили еще одним, не первостепенным для автора смыслом.
Верно и то, что реальность «Бубна, барабана» — это безусловная реальность неназванного провинциального российского города; та самая знакомая фактура, которая делает возможным некое пугающее смещение в сторону, некое едва уловимое искажение пространства, с первых секунд фильма погружающее зрителя в состояние напряженного ужаса.
Невозможность сравняться с самим собой. Невозможность выполнять свой долг, не притворяясь кем-то другим. Засилье ряженых. Невозможность в ситуации окружающей факультативности жизни отвечать за базар («Екатерина Андреевна, я без нее жить не могу». — «Не можешь жить — не живи».). Возникающий ближе к финалу мотив квартиры как адекватной платы за человеческую жизнь. Продавцы краденого в электричках. Трусливый милиционер. Полузаброшенные шахты. Все это делает «Бубен, барабан» на свой лад политическим фильмом, если под политическим высказыванием понимать тщательно продуманный фон, на котором разворачивается трагедия совсем другого масштаба.
© Централ Партнершип
Покинутые государством и историей, лишенные внешней легитимности, герои остаются наедине с собой, с травмой чистой экзистенции. С вопросами, на которые обычно нет времени у тех, кто придумывает дела, чтобы загородиться от вопросов.
В начале и в конце фильма, с разной интонацией и разной степенью вовлеченности, героиня Негоды читает перед школьниками стихотворение Киплинга If («Завет») — в переводе Лозинского): «Владей собой среди толпы смятенной, / Тебя клянущей за смятенье всех...». Плохо знакомое большинству русских зрителей, во время первого показа на «Кинотавре» оно было мгновенно опознано англоязычными участниками фестиваля по подстрочнику. Эта засевшая в подкорке имперская мантра хрестоматийна настолько, что именно ее Линдсей Андерсон, сопроводив многозначительным отточием, вынес в название своего фильма об иррациональном подростковом бунте в публичной школе — едва ли не первой (и одной из самых важных) картины о молодежной революции конца 1960-х.
© Централ Партнершип
Но, прочитанное на руинах другой империи, стихотворение в версии Лозинского свободно от неизбежных на родине коннотаций и говорит только о том, о чем говорит прямым текстом. Здесь приводится долгий перечень тех трудных и порой невыполнимых действий, которые должно сделать, чтобы стать человеком. Не идти на поводу у слабости, лени, собственного подсознания; сопротивляться энтропии, противиться каждодневному изнуряющему соблазну расчеловечивания. Не так, как делает это в итоге Екатерина Артемовна, — а может быть, и так, если нет другого выхода.
{-tsr-}В кинематографическом контексте 2009 года «Бубен…» невольно оказался антитезой триеровского «Антихриста», который критик Владимир Захаров назвал фильмом «о том, как сознание борется с подсознанием, и никто не побеждает». В «Антихристе» фон Триер подарил продвинутым посетителям мультиплексов универсальное самооправдание: Chaos reigns! Мизгирев это самооправдание у них отбирает. У него побеждает сознание.
«Бубен, барабан» фильм о том, что человек — это усилие быть человеком.
