«Лерка» Андрея Прикотенко в «Балтийском доме»

Спектакль одного из лидеров питерской режиссуры позволил понять, как легко превратить «новую драму» в старомодный сериал

Эпидемия новой драмы, захватившая Петербург еще в прошлом сезоне, протекает так же уныло, как хронический насморк: не лихорадит, но и жить спокойно не дает. Вся надежда была на Андрея Прикотенко, с недавних пор взвалившего на себя руководство рижской «Русской драмой». В начале нулевых Прикотенко любили за то же, за что в конце девяностых Юрия Бутусова: с классиками они были на «ты», на академической сцене позволяли себе много чего совсем не академического. При разности почерков оба подкупали зрителя ироничной театральностью и умением разглядеть за гипсом и бронзой классических образов человеческое естество. Порой их театральные уравнения казались уж очень простыми, но на фоне безвольных рохлей-сверстников, не решавшихся сделать самостоятельный шаг, смельчаки Бутусов и Прикотенко неизбежно выходили в первачи молодой питерской режиссуры.

Последним петербургским спектаклем Прикотенко оказался «Ревизор» (2006), сделанный с дипломниками театральной академии; его действие развивалось в психушке. Тривиальность режиссерского хода несколько искупалась яркими образами повседневных русских реалий.

«Лерка» заочно представлялась логическим продолжением того спектакля: основной актерский состав тот же, что и в выпускном «Ревизоре»; социальных коллизий драматургу Василию Сигареву не занимать. Настораживала разве что их доза. Режиссер сам написал композицию по трем пьесам Сигарева, объединив их темой мытарств одной и той же героини. Бедолага-подросток — в «Божьих коровках». Женщина, ожидающая ребенка, — в «Черном молоке». В «Фантомных болях» она после смерти дочери и мужа сходит с ума.

Рецепты былых постановок Прикотенко хорошо известны: максимально снизить «высокий штиль» аттических и шекспировских трагедий. Но у Сигарева «штиль» и так ниже всякого плинтуса. Другой вопрос, что в конце его житейских тоннелей сияет свет гуманизма и богоискательства. Герои выясняют отношения не с самими собой, а с небом и мирозданием, обрекшими их не на жизнь, а на возню в навозе. Это и придает движение нехитрому механизму, превращающему обычную бытовуху в современную трагедию. Но если Прикотенко не церемонился с Софоклом и Шекспиром, вымарывая из них всю потустороннюю проблематику, то было бы наивно полагать, что он сохранит ее в пьесах Сигарева. Куда проще обойтись безо всякой метафизики.

Все, на что при таком раскладе хватает Прикотенко, — это поставить мелодраму про так и не повзрослевших детей, у которых в сердце вместо бога — персонажи советских мультфильмов, а вместо гимна — пугачевский хит «Куда уходит детство». Получается местами трогательная, местами отчаянно безвкусная трехсполовинойчасовая история вполне сериального толка. В одном из давних интервью Прикотенко пророчески выдал формулу своего нового спектакля: «Русская драматургия как и русский артист: хлебом не корми, дай слезу выбить. А трагедия сентиментальности не признает. Когда в трагедии появляется сентиментальность, сразу возникает пошлость». Сказано ровно про «Лерку»: маленькие трагедии Сигарева режиссер превращает в маленькие мелодрамы, лишая их не только экзистенциального верха, но и обжигающего житейско-бытового низа. Бытописательский реализм школы Николая Коляды (который принято ханжески называть чернухой) целомудренно задрапирован спасительной условностью. Алкоголики по-шукшински незлобиво нелепы, наркоманы карикатурно трогательны, люмпен ботает хорошо поставленными актерскими голосами и душевно выпевает «Позови меня с собой». Взглянуть на сигаревскую родину-уродину у Прикотенко получилось по рецепту из пьесы того же Коляды: «Жизнь — она такая грязная. А хочется, чтобы была красивой».

От непролазной сигаревской грязи окружающего нас бытия Прикотенко сбегает точно так же, как в финале уходят в вымышленный мультяшный мир герои его «Лерки». В начале сезона Юрий Бутусов странным образом не решился проецировать события пьесы Б. Брехта «Что тот солдат, что этот» на хронику сегодняшней жизни, хотя отчетливо антимилитаристское произведение готовили к постановке в разгар российско-грузино-абхазского конфликта. Так недавние бунтари оказались за одной партой с режиссерами, которые ставили охальников Мак-Донаха и Равенхилла с целомудренностью кисейных барышень. С режиссерами, которых конфузит новодрамовский жесткач, которые стыдятся каждого бранного слова. Прикотенко с Бутусовым в очередной раз не дали петербургскому театру стать зеркалом, в котором бы мы увидели свое уродство — и умылись бы горькими слезами.



Другие материалы раздела:
Марина Шимадина. Ширвиндт исполнил роль Мольера, 27.01.2009
Миндаугас Карбаускис: «Создавать театр — другого пути нет», 23.01.2009
Марина Давыдова. Истинные причины русской стыдливости, 21.01.2009