Антон ХИТРОВ

У меня — первая удачная находка! «Театр, которого нет».

Этого крохотного театра действительно будто бы и нет: ни имени, ни здания, ни афиш. Пока что.
«Театру, которого нет» меньше года. Свои два спектакля коллектив играет нечасто, на разных площадках, по большей части на небольшой домашней сцене в Доме-музее Щепкина. Для «Стеклянного зверинца» ее обстановку дополнили пятью тусклыми зеркалами в человеческий рост. На дальнем — мужской силуэт (вместо положенного по тексту портрета отца): господин в шляпе, «черный человек» сюрреалиста Магритта, кочевавший из картины в картину.

Уильямс настаивал, что «Зверинец» — пьеса-воспоминание. Режиссер Анна Пухова ставит лишь часть текста — память нелинейна. По большому счету не оставлено ничего, кроме расследования, которое Том ведет по собственному делу. Что-то в этом действе есть общее с цветаевским «Диалогом Гамлета с совестью». У Теннесси Тома преследует образ сестры, но в спектакле внимание переключается на мать. Одна из самых удачных сцен — ссора с Амандой, которую сын разыгрывает сам с собой, но при ней. Он будто бы жалуется на нее, но не может не думать о ее неподвижном, усталом лице. Выражение вины на нем — самое страшное, что может вспомнить Том.

Аманда Юлии Шимолиной совсем не похожа на тот вульгарный портрет, который легче всего вообразить по прочтении пьесы, — на энергичную, хлопотливую и бестолковую мамашу. Это худое, исчезающее существо с большими глазами, взятое будто из гербария. Аманда очевидно больна. Ее руки порой мельтешат, как в агонии. Дом давно на ней не держится. Удивительная внешность актрисы, аккуратный и точный рисунок роли, несуразный костюм — шерстяная кофта с лохматым воротником поверх выцветшего вечернего платья — в сумме дают жестокий образ, который оказывается сродни женским персонажам спектаклей Варликовского и Клечевской, слабым и злым созданиям. Мать, застывшая невольной эринией сына, чем-то похожа на красногубую Клитемнестру из знаменитой «(А)поллонии».

Рот — рана, рваная улыбка Джокера, нарисованная губной помадой.

Яркий вначале, к концу спектакль несколько тускнеет. Встреча Лауры и Джима явно уступает опасным поединкам Тома с матерью. Но важно другое: новый театр принципиально антигламурен. Лаконизм, странные лица, интерес к патологиям тому доказательство. Стоит его запомнить.


Алексей КИСЕЛЕВ

А я был в театре «Тихий омут» на спектакле «Песни Хао-са». Билеты в этот театр можно подарить врагу.

Я был не один — всего было пять зрителей (не считая охранника) в зале на пятнадцать мест. Впрочем, залом это скромное помещение с офисным потолком можно назвать лишь условно. По некоторым признакам удалось определить, что по билету пришел только один человек.

Я был заинтригован таким положением дел и с нетерпением готовился к зрелищу, обозначенному на сайте театра как «махровый рок-перформанс с драматическими актерами».

Чувство неловкости в тот вечер объединяло нескольких человек в небольшом подвале на «Парке Победы». Под негромкую плоскую минусовку автор-режиссер-актер-худрук Александр Прахов с размалеванным «кровью» лицом (тоже, кстати, «улыбка Джокера»), одетый в костюм Полунина, очень громко пел песни. Одну за другой. Чтобы его не убили зрители, на сцене присутствовали еще два персонажа — мимы женского пола, больше похожие на готов в больших пиджаках. Они пританцовывали и неуклюже выполняли импровизационные пластические этюды. Посередине стоял стул. Артист иногда пел сидя. Иногда брал визгливые ноты на немного расстроенной электрической гитаре (вот он — рок). Осложнилось все это хитросплетенное действо катастрофической немузыкальностью Александра Прахова. Иногда ему удавалось избавиться от необходимости петь ту или иную ноту посредством краткого «актерского» вскрика или всхрипа. Тексты песен повествуют о социополитическом нездоровье нации: здесь и «Норд-Ост», и теракт в метро, и майор Евсюков.

Между песнями, видимо, предполагались аплодисменты. Аплодисменты были только на поклонах в конце, и длился этот вялый ритуал около шести секунд. Я рванул к выходу, но зрительница (та единственная, что по билету) меня опередила.

Масштаб трагедии осознал уже на улице, совершив нехитрый подсчет. Театру этому аж 15 лет!!


Антон ХИТРОВ

В спектакле театрального центра «Вишневый сад» «Волки и овцы» нет ровным счетом ничего выдающегося, и ничего особенно жуткого тоже нет (при том что подзаголовок спектакля — «Предвыборная комедия», играли его, ясное дело, еще до). Очередное безжизненное чтение вслух по ролям. Обстановка псевдонатуралистическая — дома Мурзавецкой и Купавиной нарисованы на ширмах. Но штука в том, что «дом», нарисованный на ширме, не похож на дом. Планировка этого здания — что-то из области коровьевского «четвертого измерения». Печка, например, висит где-то снаружи. Обращаюсь к «реалистическим, психологическим, классическим» театрам: почему в Художественном начала века Симов четко представлял себе каждый закуток дома, в котором происходит действие, в том числе углы, невидимые зрителю, — а современные художники неспособны создать более-менее правдоподобную комнату?!

Немногочисленных зрителей стараются насмешить предсказуемыми шутками на популярные темы — пьянство, воровство, женитьба. Впрочем, действуют они безотказно — зал хохочет, аплодирует. Кульминация этого невыразительного представления — эротическое буйство Глафиры, хитростью вынудившей простачка-добрячка Лыняева на себе жениться. Она бросается на спящего полураздетая, рвет на нем рубашку и визжит положенные ей по тексту реплики так, что их не разберешь, пока, по ее расчету, в дверях не появятся свидетели.

Больше всего в зале было пожилых пар. Правда, рядом со мной сидела скромная одинокая девушка с томиком Акунина. Во втором антракте какая-то юная зрительница поражалась, что в спектакле не два отделения по полтора часа, а три по часу: «Неужели нам еще час тут сидеть?» Ее растерянный и немногословный спутник отзывался безразличным «а почему бы и нет?» Было похоже на первое и последнее свидание в неудачном месте.

У меня с театральным центром «Вишневый сад», наверное, тоже.


Алексей КИСЕЛЕВ

Тверской бульвар. Не доходя до зловещего МХАТа им. Горького, залезаю в скромный подвальный театр с типичным «евроремонтом». Называется он «АпАРТе». Система узеньких коридорчиков ведет в зал мест на 80. Потолок увешан осветительными приборами. Сцены нет, зрительские кресла мобильны, поставить их можно по-всякому. На увиденном спектакле игровое пространство находилось в середине зала, зрители расположились от центра по обе стороны, друг напротив друга.

Обычно спрашивают: «Про что спектакль?» И, бывает, теряешься, пытаешься многословно сформулировать что-то. А в театре «АпАРТе» сразу все объясняют — спектакль режиссера Андрея Любимова называется «Про Раневскую». И он действительно про Раневскую. Только не про Фаину Георгиевну, а про Любовь Андреевну из «Вишневого сада».

В «АпАРТе» я увидел команду неплохих актеров — это первое. Второе — внятное по форме художественное решение. И третье — умение работать с пространством. То есть тот минимум, который не позволит спектакль назвать ужасным.

На актеров интересно смотреть, возникает галерея образов, порой нетривиальных. Но единая система сценического существования не выработана: играют кто как умеет.

Раневскую играет Ольга Остроумова — актриса с властным темпераментом и низким голосом с хрипотцой. Свободно и органично она представляет полупьяную женщину, рассеянную, надменную, на грани срыва. В общем-то, неадекватную. Такой Жолдак-стайл. Режиссер напридумывал ей в тексте кучу лишних точек, деконструируя логику чеховских фраз, — прием навязчивый и грубый, а в данном случае крайне неуместный. Например, вместо «И надо же что-нибудь с бородой сделать» произносится так: «И... надо же!.. что-нибудь с бородой сделать». Отдадим должное Остроумовой, невероятным образом оправдывающей все эти кульбиты.

Спектакль местами решен интересно (в финале, например, Раневская остается вместе с Фирсом). Но он напрочь лишен энергии, жесткости, внятности, хотя к ней и стремится. И это такая полумера, которую не примет ни наш брат критик, ни любители нафталина.

Но, думаю, за этим театром все же имеет смысл следить. Красивая угловатость репертуара, где Драгунская и Гремина соседствуют с Гоголем и Лемом, говорит о том, что театру в целом не чужд поиск и эксперимент.

UPD: Вероятно, осознав, что большинство покупающих билеты рассчитывает на спектакль все-таки про Фаину Раневскую, название внезапно изменили на «Про Любовь Раневскую».


Антон ХИТРОВ

«Событие» — очередной театр с неподходящим названием. Считать событием домашний театрик Академии Натальи Нестеровой было бы большим преувеличением. Впрочем, название театра двусмысленное, первые две буквы пишутся как заглавные — мол, СОбытие со зрителем.

Труппа — выпускники местного факультета кино и телевидения (помимо него в академии есть философский, информационно-технологический, дизайнерский, юридический и много других — несовместимых). Инициативные актеры стали играть спектакли в своей альма-матер, честно собирая деньги только после спектакля у тех, кто хочет заплатить. Подзаголовок «Гамлета» на их афише — «Хроника одной ночи». Все, что не умещается в одну ночь, пришлось выкидывать. Так, Гамлет не отправляется в ссылку и не дерется на дуэли — нетерпеливый Клавдий (щуплый ангелок) задумал отравить его во время проводов на казнь. Труппа оказалась значительно меньше, чем список действующих лиц, поэтому от Лаэрта и Горацио пришлось отказаться. Лучшее, пожалуй, что есть в спектакле, — новый персонаж по имени Гильденкранц, которому приходится работать не только за двух шекспировских прототипов, но и за череп Йорика.

Вадим Чибисов — местный Гамлет — парень с запоминающимся лицом, каким-то маленьким и хищным, единственный, кто сохранил в себе хоть сколько-нибудь своего героя. Особенно когда во рту у него нет пластмассовых вампирских челюстей, видимо, обозначающих звериный оскал бунтаря.