Новый мхатовский блокбастер годится для детей, не любящих читать, и тоскующих по любви девиц
Имена:
Янош Сас
© Александр Куров / ИТАР-ТАСС
Сцена из спектакля «Мастер и Маргарита»
Любимый роман оттепельной интеллигенции, впервые изданный в 1966-м, но не выходивший широким тиражом до перестройки, булгаковский «Мастер и Маргарита» разделил участь многих модных новинок, которые сначала доступны избранным, а потом, спускаясь в массы, вдруг кажутся совершеннейшей пошлостью. Разные слои нашего населения полюбили «Мастера» за разное. Интеллектуалы — за едко-ироничный, феерически отточенный слог, доставляющий при чтении почти чувственное наслаждение, тоскующие по любви девицы — за лав-стори с хоть и странным, но хеппи-эндом, дети — за фантастические приключения.
Нашумевшей постановкой «Мастера и Маргариты» стал поставленный в 1977 году и идущий по сей день спектакль Юрия Любимова – самый популярный, но и самый поверхностный, на мой взгляд. Придумывая его в юбилейный для «Таганки» год, Любимов и художник Давид Боровский намеренно использовали элементы декораций из своих прежних постановок. Занавес из «Гамлета», маятник — из «Часа пик», кубики с нарисованными на них буквами — из «Послушайте!», то есть «Мастер» заранее объявлялся квинтэссенцией всех прошлых спектаклей «Таганки».
Венгерский режиссер Янош Сас, более известный у нас своими киноработами (его «Мальчики Витман» получили приз на XX ММКФ), по-видимому, шел схожим путем, используя все, что наработано в МХТ, «Табакерке», да и вообще в театре за последнее время.
Трудно сказать, сколько раз мы видели такой металлический занавес, как в нынешней мхатовской премьере, — правда, теперь над ним горит неоновое «М». В глубине сцены, под сводами огромного туннеля, появляется Мастер (Анатолий Белый), с грохотом тянущий за собой железную кровать. Своим зловещим динамизмом этот пролог напоминает
«Околоноля» Кирилла Серебренникова.
Читать текст полностью
© Александр Куров / ИТАР-ТАСС
Сцена из спектакля «Мастер и Маргарита»
Анатолий Белый вновь играет вариацию на тему русского интеллигента. Только в «Околоноля» его интеллигент заделался бандитом, Мастер же — альтер эго самого Булгакова. Даже груда книг, которую свалил в правом углу авансцены художник Николай Симонов, кажется цитатой — в «Околоноля» зритель попадал в игровое пространство, попирая ногами сотни книжных корешков. Из того же спектакля перекочевали в «Мастера» инфернальные шуты, на сей раз составившие свиту Воланда: Федор Лавров — Бегемот, Игнатий Акрачков — Азазелло. На маленьком пространстве оба актера творили что-то феерически глумливое, большая сцена поубавила их пыл. В меру эксцентричны Михаил Трухин (Коровьев) и Гелла (Мария Зорина). Воланда же Дмитрий Назаров играет по всем правилам психологического театра: подробно, взвешенно и доходчиво. Временами, правда, подпускает в речь одесский акцент, что сначала вызывает большое недоумение. Но потом вспоминаешь известную мысль Достоевского: черт — это воплощенная пошлость.
Как водится, режиссер переносит действие в наши дни. Большая его часть происходит в метро: над сценой висят мониторы, похожие на камеры слежения; холщовый задник превращается в большой экран, на который проецируются турникеты, будка дежурного, изображение Маргариты (Наташа Швец), с отрешенным лицом едущей вниз по бесконечному эскалатору.
Художница Мари Бенедек одела Воланда и Понтия Пилата в костюмы функционеров.
Толпа статистов в тех же костюмах, помещенная в вагон метро, который угрожающе движется из глубины к авансцене, изображает то призраков на балу сатаны, то современный спецназ — тогда к костюмам добавляются каски. Временами по тем же рельсам, рискуя повторить судьбу Карениной, вышагивает Маргарита — в черном пальто с кровавым подбоем.
© Александр Куров / ИТАР-ТАСС
Сцена из спектакля «Мастер и Маргарита»
Осовременивая роман, Янош Сас изъял из него смачные эпизоды о нравах советских писателей и зарисовки из жизни булгаковской Москвы. Бал сатаны вышел каким-то торопливым. А знаменитое шоу с разоблачением, когда отрывают голову Бенгальскому, сорят фальшивыми червонцами (с колосников МХТ летят купюры с надписью «пять тысяч рублей») и переодевают дамочек в подло исчезающие потом платья, заставило тосковать по спектаклю Любимова, где в игру включался весь зрительный зал.
Позвольте, спросит меня раздосадованный читатель, что же тогда остается в памяти?
Остаются поэтично сыгранные любовные сцены (правда, в погоне за естественностью актеры иногда забывают про дикцию, так что из зала им кричат «не слышно») и сцены допроса у Понтия Пилата. Иешуа очень просто и тактично сыгран Игорем Хрипуновым. Мониторы транслируют его изможденное лицо с фингалом и кровоподтеками, и, по счастью, оно ничем не напоминает канонический лик. Николай Чиндяйкин так точно играет трусость, а потом отчаяние Пилата, осознавшего, кого он предал, что его неизбывная тоска вдруг — впервые за спектакль — переливается в зал. Но самое неожиданное случается после, когда Воланд показывает Маргарите свой «живой» глобус с мигающими на месте кровопролитий лампочками, а в это время мониторы транслируют кадры сегодняшней хроники: разгон демонстрации, {-tsr-}убитых детей, ядерный взрыв. Расхожий прием здесь неожиданно срабатывает: не так-то легко осознать, что за две тысячи лет мы ни на шаг не приблизились к Его заветам.
Собственно, больше о «Мастере и Маргарите» сказать нечего. Спектакль вышел внятный, динамичный и нескучный. На него можно вести подрастающих детей (тех, что наотрез отказываются читать), тоскующих по любви девиц, а также жен и мужей, предпочитающих качественные развлечения. И если принять как аксиому, что театр вторичен (по отношению к литературе) и примитивен (по своей природе), то мхатовскую премьеру можно назвать победой.
