Кто-то думает, что система Станиславского – это «вчера», а современная пьеса – «сегодня» или «завтра». А я пытаюсь стереть эту черту.

Оцените материал

Просмотров: 12086

Виктор Рыжаков: «Не надо сидеть и ждать, что кто-нибудь напишет новое “Горе от ума”»

Ольга Фукс · 16/05/2011
Известный режиссер об Александре Володине, Аркадии Райкине, Камчатке и театре в формате 3D

Имена:  Виктор Рыжаков

©  Григорий Собченко  ⁄  Коммерсантъ

Виктор Рыжаков  - Григорий Собченко

Виктор Рыжаков

Последнее время Виктор Рыжаков несколько неожиданно для всех стал одним из хедлайнеров столичной театральной жизни. Долгое время он существовал в режиссуре достойно, но скромно — как-то на обочине. Его постановки по пьесам Ивана Вырыпаева, от «Кислорода» до «Июля», гремели, но сам постановщик отчего-то оставался в тени их громкой славы. В этом сезоне Рыжаков вышел из тени. Он выпустил сразу две премьеры на самых престижных сценах Москвы — «Прокляты и убиты» по Виктору Астафьеву в МХТ им. Чехова и «Пять вечеров» Александра Володина в «Мастерской Петра Фоменко». Недавно последовало еще одно заманчивое предложение — по приглашению Константина Райкина Виктор Рыжаков работает сейчас в «Сатириконе» над спектаклем «Маленькие трагедии». Ольга Фукс попыталась узнать у режиссера, на которого вдруг все разом обратили внимание, какой театр он любит, где был все это время и как оказался на Камчатке.


— С чем опаснее иметь дело: с пьесами, которые требуют поиска совершенно нового языка (вроде вырыпаевского «Июля»), или с произведениями, за которыми тянется шлейф культового кино («Пять вечеров», «Сорок первый», «Маленькие трагедии»)?


— Никогда не задумывался, с чем буду иметь дело — со «шлейфом» или с чистым листом. Не то чтобы я такой бесстрашный, но при выборе текста у меня включаются какие-то другие механизмы. Главное, чтобы у меня возникла потребность с данным текстом вступить в диалог. Как с «Пятью вечерами» — они меня полжизни сопровождают. Для меня это история возвращения к самому себе, к своим нереализованным мечтам. Разговор о том, что не пропадает в человеке, прорастая сквозь любой «асфальт». У Ильина в жизни было две мечты — химия и эта женщина-звезда Тамара. Семнадцать лет изломов и ударов судьбы приучили его к мысли, что и химия без него прекрасно существует. И женщина, может быть, тоже. И вот он встречает ту, что ждала его, засохла, из звезды превратилась в комочек, в жалкое, изломанное, убогое существо. Он ведь встретил не ослепительную красавицу — и все былое… Нет! Но именно это жалкое создание разбудило его веру — мечту реализовать можно! Это больше, чем возвращение к женщине, — это возвращение к самому себе.

— А лагерное прошлое Ильина, вообще исторический контекст этой любовной истории для вас были не важны?

— Все в жизни важно. Но в нашем случае важен человек, который не смог преодолеть социальных обстоятельств. Сначала упрятали его, а потом он сам прятался от мира. Не находил в себе возможность вернуться. Поверил, что вся его жизнь намоталась на баранку, которую он на Севере крутит. Сегодня таких людей масса — им всего лишь на соседнюю улицу порой надо вернуться, чтобы вновь обрести себя. Либо общество уничтожает человека, либо он сам себя уничтожает, подчинившись законам общества. Сам принимает эти законы, сам отдаляет себя от юношеской мечты и, может быть, от главного в жизни.

— Каким вам запомнился Александр Моисеевич?

— Наши встречи проходили в Москве, на Малой Грузинской, где у него была однокомнатная квартира. В тот период я хотел поставить «Старшую сестру» в Пушкинском театре, был очарован этой историей. Но Володин настаивал, что в написанном виде ее ставить стыдно, надо бы переписать. И вот под предлогом переписывания мы встречались ежедневно с одиннадцати до двух. Разумеется, выпивали. Больше, конечно, он. А я так… поддерживал, боялся что-то важное пропустить. И бесконечно слушал его истории и рассуждения о жизни. А иногда мы просто молчали. Все, что я делаю с тех пор, определено тем общением. Как будто продолжается этот наш важный диалог.

Читать текст полностью

Ссылки

 

 

 

 

 

Все новости ›