— Идеям такого лечения будет трудно завоевать популярность в эпоху повсеместного «позитива». Какого черта я пойду к психотерапевту, если он не может избавить меня от моего несчастья? Всем же счастья хочется.

— Вопрос о счастье — это вопрос в самую десятку. Если в широком, а не в строго клиническом смысле мыслить невротиков, то в свое время я дал следующее определение: невротик — это тот, кто стремится к счастью и соответственно остро переживает свою несчастность. А к чему приводит поиск счастья? Он приводит к феномену бумеранга, который столь красочно описал Виктор Франкл. Ведь что такое бумеранг?

— Это орудие, которое возвращается.

— Вот она, классическая ошибка. Бумеранг есть некое орудие, предназначенное для охоты. Соответственно, если бумеранг ко мне возвращается, это означает, что я промазал. Значит, я буду сидеть без обеда. Как можно помыслить себе охотника, который настроен на то, чтобы промазать?

То есть, если мыслить шире эту метафору Франкла, все люди, стремящиеся к счастью, вооружены бумерангами. И чем больше человек стремится к счастью, тем больше промазывает мимо этого счастья. Потому что не существует абстрактного, беспредметного счастья. Всякое эмоциональное переживание есть следствие некоей деятельности, эмоция выполняет сигнальную функцию: я близок или я далек от чего-то. Соответственно, состояние счастья — это эмоциональное переживание состояния близости, приближенности, достижения. Так вот, если я стремлюсь к состоянию счастья, не имея в виду конкретный предмет и конкретную деятельность, конкретный смысл, я всегда буду промазывать. Чем больше я буду стремиться к состоянию счастья, тем оно будет недостижимее.

А поскольку смыслы у каждого уникальны и субъективны, никаких предуготованных формул не существует. У каждого человека своя собственная формула своего собственного счастья, если под этим счастьем понимать достижения собственных уникальных смыслов, ценностей и т.д. Важно узнать, к чему человек стремится, что является его целями, его смыслами и что препятствует их достижению. Это все исключительно уникально и субъективно.

— Как вы считаете, много ли у нас специалистов, которые занимаются именно той психотерапией, о которой вы говорите? Есть ли общественная потребность в таких людях, нужны ли они?

— Потребность есть, и весьма высокая. Только это та потребность, которую можно отнести к сфере неосознаваемых. Психоанализ и психотерапия никак не могут быть социальным инструментом — и слава богу, что они им не являются. Потому что тогда можно круто залечить общество! А если говорить о степени охваченности в социологическом отношении, то тут важен вопрос прецедента. То есть до тех пор, пока это совершенно неизведанно и людям не понятно, это будет вызывать настороженность. Но если будет известно, что это помогло господину А, господину В и господину С, это будет вызывать меньшую настороженность. Тогда это начнет приобретать какие-то значимые статистические величины.

— С психологией ситуация другая. В каждом журнале уже сейчас есть колонка психолога, тесты, советы.

— Ничего странного в этом нет, потому что место психолога и место психотерапевта — чуть ли не диаметрально противоположны. И если ниша психологов переполнена, то психотерапевтическая ниша остается вакантной с двух сторон: как со стороны психотерапевтов, так и со стороны пациентов. Это совершенно разные деятельности, совершенно разные профессии, которые различаются по характеру отношения к знанию.

Психолог — тот, кто гарантирует услуги предписанного знания. Он знает, как и что. В отличие от психотерапевта, который имеет дело с другими материями. С одной стороны, есть знание универсализируемое. Предмет психологии — это наиболее общие закономерности функционирования психики человека. А психоанализ и психотерапия имеют дело с человеческой субъективностью и с истиной, обращенной к единичности, которая неуниверсализируема.

— Действительно, как говорил Фрейд, невозможная профессия.

— Это так. Нужно опираться на изучение теории, клиники, то есть того, что можно назвать предсуществующим знанием, а опереться невозможно. Существующие клинические описания не совпадают с феноменологией, которая расплывается. Поэтому можно говорить о некоем единичном знании, которое рождается в диалогическом познании двух субъективностей и создает при этом нечто третье. Это интерсубъективная истина, которая возможна только между двумя людьми, а не тремя, десятью и т.д. Совершенно иной тип знания — близкий к чему-то самому сокровенному, и это отличает психотерапию и психоанализ от всего остального.


Еще по теме:
Кирилл Иванов. Нация позитива, 24.02.2009

Другие материалы раздела:
Кризис. Настроение праздничное, 19.02.2009
Алексей Яблоков. Письмо в провинцию, 17.02.2009
Евгения Пищикова. Почему я стала бы митинговать, 13.02.2009