Мединский в интерьере. Позитивность фашизма

Чем опасен новый министр культуры Владимир Мединский, автор книг о хороших русских, объясняет АЛЕКСАНДР МОРОЗОВ

Имена:  Владимир Мединский

При слове «Мединский» у меня сразу всплывает в памяти Александр Янов. Видимо, придется перечитывать его книгу о «веймарской России», которую он написал в середине 90-х. В те времена, когда она вышла в свет, сравнение постсоветской России с веймарской Германией казалось интеллектуальной экзотикой. Через 15 лет так уже не кажется.

Сам по себе Владимир Мединский — просто коммерчески успешный литератор нового поколения. У таких людей не бывает интересных интервью, обычно им нечего сказать. Их высказывания, как правило, связаны с издательским промоутированием, не более того. Его первая книжка («О пьянстве и лени русского народа») была встречена просвещенной публикой благожелательно: почему бы молодому, интеллигентному (на вид) депутату не написать слегка фриковский нон-фикшн в распространенном ныне и в Европе духе: «Мы привыкли думать, что…, а на самом деле…». Писать в коммерческом жанре «10 главных заблуждений о кошках» или «5 мифов о женском оргазме» никому не возбраняется. Но позже выяснилось, что Мединский — это часть довольно большого культурного метастаза. Клетки мутируют. Причем, мутируя, они внешне проявляют себя не просто здоровыми, а наиболее здоровыми — они излучают позитивность, энергию и бодрый патриотический настрой.

Вот есть у нас целый большой контур разных деятелей, отчетливо объединенных «общей нотой». Это разные по темпераменту люди — одни побойчее (как Павел Данилин), другие скромнее и обходительнее (как Мединский). Одни из них «кухаркины дети» (как Багиров), другие — из хороших столичных семей (как Рыков). Одни из них, как пишет о себе Чадаев, «с юных лет в ФЭПе», то есть сразу попали в «спецприемник», другие — совершенно самостоятельно формировались и имеют глубокую гуманитарную подготовку (как, например, Модест Колеров). Приписать им какую-либо «общность взглядов» совершенно невозможно. Эта общность бывает только в «интеллектуальных кружках». А мы тут говорим о целом большом мировоззренческом контуре, который вмещает в себя совершенно разных людей. Конкретный персонаж из контура может уйти, выпасть. Но сам контур — живет, расползается, мутирует. Для историка ясно, что это «протофашистский» контур. Вовсе не факт, что он оформится в окончательный фашизм, то есть в зрелую систему тотального идеологического обеспечения корпоративного государства. (Сейчас, кстати, большой успех имеют исследования «пошагового» складывания германского нацизма: там были развилки, альтернативы, метастаз мог созреть по-другому — и не было бы ни «дранг нах остен», ни «окончательного решения»…) Сам Мединский, читая это, взовьется: «Какой фашизм?! Я — антифашист». (Это очевидно из его книг о нашей военной истории.) Проблема в том, что в этом контуре большинство людей даже и не понимают, частью какого социального процесса они являются.

А являются они частью «веймарского ресентимента». Из чего он состоит? В очень грубой форме, на самых нижних этажах социальной иерархии, он состоит из трудно артикулируемого «хватит плевать в нашу историю», «мы — крутые», «спасибо деду за победу», «чурки достали», «все депутаты — пидорасы» и так далее. На этаже повыше ресентимент уже более респектабельный (как у Никиты Сергеевича Михалкова). А дальше идет технологическое использование ресентимента в коммерческих или политических целях. Ироничные люди, «прагматики» в разных видах мобилизуют его «на благо отечества». Содержание известно. Оно состоит из: а) латентного или явного неосталинизма; б) «них» — то есть соседей, «Европы», Госдепа, которые покушаются на нашу Победу; в) нерефлексированного антилиберализма. Под «либералами» понимаются все, кто считает, что «демократия веймарской республики», то есть наших 90-х, это хорошо. Тут важен мифологический консенсус относительно девяностых; г) спорта и бодрости духа; д) «позитивного христианства» — то есть триумфалистского православия, которое всех побивает; е) «народности» и «антиинтеллектуализма» (умники всегда только «обсуждают», но никогда ничего не «решают»).

Можно и дальше перечислять — потому что ресентимент проецируется на все: на искусство (оно должно быть патриотичным, монументальным, понятным народу и бодрым), на историю (история должна показывать создание нашей могучей нации), на кино (оно должно воспитывать молодежь)… Как известно, при плохом развитии событий этот ресентимент начинает претендовать на все сферы частной жизни, включая дресс-код, сексуальные практики, статус женщины в семье, военную подготовку школьников и проч., и проч.

Это общественное «настроение», некая «общая нота» — вовсе еще не криминал. «Неонацизм» есть везде в Европе, и он принимает самые причудливые формы, помножаясь то на экологию (экофашизм), то на спорт, то на белый расизм, то на «постколониальную» тематику борьбы малых народов против больших империй, и так далее.

«Криминал» наступает там и тогда, когда все это из маргиналий попадает в центр и получает поддержку государства. Механизм мутации общества хорошо изучен на материале европейских 30-х годов. Социальный ад всегда начинается исключительно с «хорошего» — с риторики о суверенитете, с заботы о здоровье нации и проч. Никто не начинает сразу с депортаций. Чтобы депортации прошли успешно, надо, чтобы сначала сформировался «общественный консенсус». А он формируется так: одни начинают говорить «ну, ведь в этом что-то есть», другие говорят «сама тема есть, просто она поднята неправильно, давайте запустим георгиевскую ленточку в массы», третьи — начинают помалкивать. А четвертые уже бодро подключаются к освоению бюджетов на создание различных обществ «поддержки армии и флота».

Сам Мединский — всего лишь мальчик с хорошим образованием, очкарик и любитель чтения. Ему просто естественным образом ближе та «общая нота» и в широком смысле «среда», контур, к которым принадлежат Д. Рогозин, М. Колеров, С. Минаев, К. Рыков, Р. Шлегель, В. и Б. Якеменко, А. Пушков, М. Шевченко и др. Список наших «поствеймарцев» можно продолжать и продолжать. Интернет обошли любительские фотографии с телефонов счастливых участников инаугурации: вот Дугин стоит с Африкой, а вот П. Данилин с борцом Карелиным. Хотя все эти люди и не являются членами «Народного фронта» в том виде, в каком его создал В. Володин, но они — вместе с полпредом Холманских, вместе с радетелями «духовно-нравственного возрождения» из окружения Патриарха Кирилла («да здравствует нерушимый союз Путина и Кирилла!») — медленно мутируют в «народный фронт» в широком смысле. Хотя они и используют название левых, но реально это «правый фронт», это Völkische.

С возвращением Путина, после рокировки — мутация побежит быстрее. Это уже ясно. Борьбу с либералами надо усилить (они бедокурят!), позитивный имидж России надо укрепить (за счет Минкульта), молодежь надо активнее вовлекать в позитивные дела (хватит уныния и безделья, даешь новую партию Якеменко и ДОСААФ)... Назначение Мединского в Минкульт — это просто дальнейшее укрепление контура. Но судьба этого контура, этой разрастающейся метастазы — неизвестна. Прогнозировать невозможно. Опыт корпоративных государств 30-х годов служит лишь условной аналогией для понимания того, куда идет Путин, а вместе с ним и молодой депутат, а ныне министр Мединский. В середине прошлого века это кончилось военным поражением и самоубийствами. Лидер немецких «позитивных христиан» пастор Мюллер пустил себе пулю в лоб. Но это ведь — как и все остальное — уникальный исторический опыт. Следует уповать на то, что наше новое корпоративное государство вкупе с нашим фёлькише фронтом будет «более лучше».​