«Этот парень он сукин сын, но он наш сукин сын, мы его знаем не первый год. Вы только отстаньте со своим гуманизмом – мы его в бетон закатаем, если чё ваще-та»
Страницы:
НАДЯ ПЛУНГЯН. «ЭТО НАШ УРОД»
Всякий ли поступок художника можно признать формой арт-проекта?
На художественное сообщество всегда действуют истории, в которых заметен след настоящей социальной драмы. Таким сбоем привычной реальности на прошлой неделе стало дело молодого художника Ильи Трушевского, обвиняемого в изнасиловании. Высказывания самого Трушевского в блоге в адрес девушки, обратившейся в милицию с заявлением, удивляют цинизмом, прозрачным отношением к женщине как существу второго сорта и уверенностью в своей правоте: «"удары по телу", бля. надо же незадача. какая жестокость. <…> Правозащитник, пиши стихи. Напиши поэму об этом. Все и так знают что я люблю жесткий секс. Хаха»
Разумеется, уголовные дела возникают в любом сообществе, и люди – это люди. Но вот странность: поступок невольного свидетеля, петербургского поэта Николая Никифорова, который, по его словам, вызвал милицию и таким образом остановил происходящее, неожиданно подвергся резкому осуждению коллег.
Одним из первых на событие откликнулся в своем блоге член арт-группы «Бомбилы» Антон Николаев – он счел защиту Трушевского необходимой… по соображениям коллегиальной солидарности.
«Художественное сообщество не должно оставаться безучастным, когда травля Трушевского оборачивается крестовым походом общества на художников, – пишет Николаев. - Все как будто бы забыли, что заведено уголовное дело, даны показания, собраны улики. Будет суд. А у нас очень сложная позиция сейчас. Осудят Трушевского, потом возьмутся за Ерофеева, «Войну», нас, «ПГ», «Синих носов». Уже по другим поводам, выдавая нас за «таких же извращенцев», показывая по телеку отрывки из наших провокационных видеоработ. В меру своих сил мы пытаемся в этой каше голосов сартикулировать свою позицию. <…> Да, он урод. Но это НАШ урод».
С Антоном Николаевым соглашается искусствовед и куратор Павел Герасименко. «Переводя несколько романтические мои слова о корпоративной солидарности на язык сниженный, добавлю – у нас своя мафия, – замечает он в одном из комментариев. – Этот парень он сукин сын, но он наш сукин сын, мы его знаем не первый год. Вы только отстаньте со своим гуманизмом – мы его в бетон закатаем, если чё ваще-та».
Человеку со стороны подобная реакция кажется более чем странной. В самом деле, пусть кто-то обвиняется в нарушении закона: если даже он виновен, по какой же причине следом должны хватать без разбора всех его коллег? Ход мыслей несколько напоминает времена «дела врачей», однако ж после того, как эти времена прошли, грузчики не вступались за битцевского маньяка, а учителя русского языка – за Чикатило, опасаясь, что инцидент бросит тень на их профессию. Почему же такие поведенческие коды возможны в арт-мире?
В диалоге с Маратом Гельманом Антон Николаев проясняет свою позицию: «У нас в профсоюзе все рискованно. Кисточками по сути является жизнь, и наше творчество – почти как сексуальная жизнь Трушевского. Значит мы не художники?»
Что ж, исходя из принципов т. н. радикального московского акционизма, и вправду логично предположить и даже потребовать от сообщества признания всех поступков художника формой арт-проекта.
Но, оправдывая вероятного насильника-коллегу, обозначая его поступок как подчеркнуто цеховую, а не общесоциальную проблему, «актуальное искусство» подвергает себя слишком большому риску.
Фактически оно загоняет себя в вилку парадокса тотальной ответственности (признание, что художник совершил плохой поступок, невозможно) – или, как ни странно, полной безответственности (художник – юродивый, его жизнь – тотальный перформанс и клоунада, оценивать ее серьезно не стоит, и потому художник не может быть виновен). Кроме того, такое суждение – отождествляющее агрессию в искусстве и агрессию в жизни – в который раз ставит под удар участников обвиняемой в экстремизме выставки «Осторожно, религия!», но только теперь – по принципу самооговора.
Нормы гражданского общества говорят о другом. Человек, совершивший преступление, должен нести полную ответственность именно за свой поступок, а не за факт своего существования или за свою специальность.
В то же время художник, куратор, галерист обязаны отдавать себе отчет в степени резонанса своих высказываний и нести полную ответственность за те тексты, которые они помещают в публичное поле.
Сейчас в российской реальности куратор считает нормой сколько угодно зарабатывать на шоке от «пограничного» поведения художника. Эксперт-искусствовед считает нормой в интервью констатировать, что выразительностью обладает лишь то искусство, которое апеллирует к символике авторитарной власти и «подавляет зрителя» идеологически. Ведущие арт-журналы считают нормой открыто воспроизводить фашистские высказывания знаменитого арт-деятеля, подавая их как художественный жест и тем самым поощряя их легитимизацию не только в сообществе современного искусства, но и в открытой печати. Все это не ограничивается никакой ответственностью и не считается насилием.
Не менее важно, что такие тренды «актуального искусства», как «гоп-арт», активное использование порнографии, воспроизводство социальной агрессии, несут в себе спрятанную норму патриархата, права сильного, отношения к женщине как к вещи. Именно этих спрятанных кодов – причем в соединении с примитивным эпатажем и намеренно низкой пластической культурой – все чаще бывает достаточно для входа на арт-рынок (таковы стратегии групп «Протез», «Война», «Синие носы»). Говорить о насилии в этой связи тоже считается неприличным и консервативным.
Эта стратегия так давно стала краеугольным камнем «актуального» арт-рынка, что право сильного сделалось в этой среде банальным и необсуждаемым – меж тем как в стране проблема все еще тотальна и языка для ее описания не найдено. Ничего удивительного, что часть арт-сообщества готова рассматривать насилие над женщиной как корпоративную норму и убеждает кураторов и коллег действовать по правилам круговой поруки. Увы, как раз в этот момент власть поворачивается к ним спиной: на сторону Трушевского так и не встал ни один влиятельный галерист или спонсор.
В то же время бессмысленное оскорбление общества и некритическое воспроизводство дискурса насилия в формате искусства на самом деле не только обрезает возможность диалога с этим обществом, но и создает современному искусству крайне шаткую и сомнительную репутацию.
Действительно, какое может быть отношение нищей, утомленной страны к узкой прослойке, которая тратит невероятные бюджеты, например, на стразы и сахар, рассыпанный по полу лишь для того, чтобы, как сказано в кураторском комментарии, «травмировать обоняние и вкус какой-то запредельной пошлостью садово-парковых затей новорусских дач»? Постороннему трудно представить, каким образом обоняние и вкус гламурной публики могут быть травмированы зрелищем собственных садово-парковых затей. Скорее, он назовет это комплиментарным воспроизводством основных трендов, принятых в этой среде.
Ситуация зашла в тупик с двух сторон. «Снаружи» актуальное искусство кажется набором поверхностных кодов, рассчитанных на корпоративное обслуживание очень узкой прослойки, обладающей деньгами.
Если же художник решает попасть «внутрь», то и там обнаруживает институции, которые учат лишь конъюнктуре локального рынка, а не вниманию к пластике: по словам куратора и критика Екатерины Дёготь, «для того, чтобы познакомиться с современным искусством, музей не обязателен, достаточно выставок в галереях»; при этом «галерея – это вообще частный магазин, и предназначена она, строго говоря, только для тех, кто хочет там что-то купить».
Обслуживание власти – в каких бы формах оно ни осуществлялось – дает, в сущности, только одну выгоду: иллюзию присоединения к властным фигурам. Но исторический опыт говорит о том, что в ответственный момент власть никогда не защищает тех, кто ниже ее по статусу.
Российское общество все еще переживает посттоталитарный синдром идеализации власти. В этом обществе стыдно оказаться жертвой, стыдно просить о помощи, неприлично озвучивать темы дискриминации. Это общество очень мало знакомо с собственной историей и вынуждено, не имея информации, считать соцреализм «большим стилем» двадцатого века.
Справедливо, что в начале девяностых отсутствие адекватной речи было не просто художественным актом, но и социальной реальностью всего гуманитарного мира. Именно в этой ситуации началось триумфальное появление московского акционизма на Западе – в лице Олега Кулика с перформансом «Собака Павлова» (1996), когда голый художник с лаем бросался на публику. Но поощрение безъязыкости и отсутствие какой-либо грамотности сообщества в отношении социальной рефлексии вот уже десять лет делает Россию культурной провинцией в области современного искусства.
Усвоив внешние формы западного акционизма, актуальные художники и кураторы оказались не готовы воспринять его содержание. Смысл которого состоит вовсе не в воспроизведении насилия, а в проблематизации его существования. Считать, что «актуальное искусство» существует как нечто принципиально новое, что оно не часть искусства в целом, – значит создавать элитистскую корпоративную норму, исключенную из правил жизни остального общества.
Разумеется, в рамках этой нормы размышление о любых социальных проблемах оказывается лишним. Более того – этика «актуального искусства» активно обесценивает другие позиции: по словам Иосифа Бакштейна, комиссара московских биеннале, «разговоры о духовности — это попытка компенсировать чувство ущербности». Если художник всерьез озабочен, скажем, глобальным потеплением или правами животных, среди коллег и кураторов подобное «серьезное восприятие» расценивается как признак глупости и выпадения из конвенций, принятых в этом кругу. Абсолютно по той же схеме была осуждена позиция Николая Никифорова, открыто поставившего под вопрос законы «мужского» поведения в ситуации насилия.
Современное искусство, если оно хочет быть по-настоящему актуальным, должно связываться не с умением продать любой товар подороже.
Оно должно представлять группу людей, готовых – в то время как остальная часть общества к этому не готова! – полноценно рассуждать на темы гендерного неравенства, распределения власти в обществе, на темы границ публичного и приватного пространств. Оно должно говорить о диалоге большинства и меньшинства, о слабости и силе, о том, как наконец выйти из системы круговой поруки и высказываться от первого лица, отвечая за свои поступки. И если оно хочет существовать в рамках западного процесса, его представителям нужно учиться отвыкать от блатных иерархий и культуры тотального насилия, где прав тот, кто подавляет других.
Надя Плунгян – историк искусства, критик
Всякий ли поступок художника можно признать формой арт-проекта?
Сальвадор Дали. Великий мастурбатор. 1929
Разумеется, уголовные дела возникают в любом сообществе, и люди – это люди. Но вот странность: поступок невольного свидетеля, петербургского поэта Николая Никифорова, который, по его словам, вызвал милицию и таким образом остановил происходящее, неожиданно подвергся резкому осуждению коллег.
Одним из первых на событие откликнулся в своем блоге член арт-группы «Бомбилы» Антон Николаев – он счел защиту Трушевского необходимой… по соображениям коллегиальной солидарности.
«Художественное сообщество не должно оставаться безучастным, когда травля Трушевского оборачивается крестовым походом общества на художников, – пишет Николаев. - Все как будто бы забыли, что заведено уголовное дело, даны показания, собраны улики. Будет суд. А у нас очень сложная позиция сейчас. Осудят Трушевского, потом возьмутся за Ерофеева, «Войну», нас, «ПГ», «Синих носов». Уже по другим поводам, выдавая нас за «таких же извращенцев», показывая по телеку отрывки из наших провокационных видеоработ. В меру своих сил мы пытаемся в этой каше голосов сартикулировать свою позицию. <…> Да, он урод. Но это НАШ урод».
С Антоном Николаевым соглашается искусствовед и куратор Павел Герасименко. «Переводя несколько романтические мои слова о корпоративной солидарности на язык сниженный, добавлю – у нас своя мафия, – замечает он в одном из комментариев. – Этот парень он сукин сын, но он наш сукин сын, мы его знаем не первый год. Вы только отстаньте со своим гуманизмом – мы его в бетон закатаем, если чё ваще-та».
Человеку со стороны подобная реакция кажется более чем странной. В самом деле, пусть кто-то обвиняется в нарушении закона: если даже он виновен, по какой же причине следом должны хватать без разбора всех его коллег? Ход мыслей несколько напоминает времена «дела врачей», однако ж после того, как эти времена прошли, грузчики не вступались за битцевского маньяка, а учителя русского языка – за Чикатило, опасаясь, что инцидент бросит тень на их профессию. Почему же такие поведенческие коды возможны в арт-мире?
В диалоге с Маратом Гельманом Антон Николаев проясняет свою позицию: «У нас в профсоюзе все рискованно. Кисточками по сути является жизнь, и наше творчество – почти как сексуальная жизнь Трушевского. Значит мы не художники?»
Что ж, исходя из принципов т. н. радикального московского акционизма, и вправду логично предположить и даже потребовать от сообщества признания всех поступков художника формой арт-проекта.
Но, оправдывая вероятного насильника-коллегу, обозначая его поступок как подчеркнуто цеховую, а не общесоциальную проблему, «актуальное искусство» подвергает себя слишком большому риску.
Фактически оно загоняет себя в вилку парадокса тотальной ответственности (признание, что художник совершил плохой поступок, невозможно) – или, как ни странно, полной безответственности (художник – юродивый, его жизнь – тотальный перформанс и клоунада, оценивать ее серьезно не стоит, и потому художник не может быть виновен). Кроме того, такое суждение – отождествляющее агрессию в искусстве и агрессию в жизни – в который раз ставит под удар участников обвиняемой в экстремизме выставки «Осторожно, религия!», но только теперь – по принципу самооговора.
Нормы гражданского общества говорят о другом. Человек, совершивший преступление, должен нести полную ответственность именно за свой поступок, а не за факт своего существования или за свою специальность.
В то же время художник, куратор, галерист обязаны отдавать себе отчет в степени резонанса своих высказываний и нести полную ответственность за те тексты, которые они помещают в публичное поле.
Сейчас в российской реальности куратор считает нормой сколько угодно зарабатывать на шоке от «пограничного» поведения художника. Эксперт-искусствовед считает нормой в интервью констатировать, что выразительностью обладает лишь то искусство, которое апеллирует к символике авторитарной власти и «подавляет зрителя» идеологически. Ведущие арт-журналы считают нормой открыто воспроизводить фашистские высказывания знаменитого арт-деятеля, подавая их как художественный жест и тем самым поощряя их легитимизацию не только в сообществе современного искусства, но и в открытой печати. Все это не ограничивается никакой ответственностью и не считается насилием.
Не менее важно, что такие тренды «актуального искусства», как «гоп-арт», активное использование порнографии, воспроизводство социальной агрессии, несут в себе спрятанную норму патриархата, права сильного, отношения к женщине как к вещи. Именно этих спрятанных кодов – причем в соединении с примитивным эпатажем и намеренно низкой пластической культурой – все чаще бывает достаточно для входа на арт-рынок (таковы стратегии групп «Протез», «Война», «Синие носы»). Говорить о насилии в этой связи тоже считается неприличным и консервативным.
Эта стратегия так давно стала краеугольным камнем «актуального» арт-рынка, что право сильного сделалось в этой среде банальным и необсуждаемым – меж тем как в стране проблема все еще тотальна и языка для ее описания не найдено. Ничего удивительного, что часть арт-сообщества готова рассматривать насилие над женщиной как корпоративную норму и убеждает кураторов и коллег действовать по правилам круговой поруки. Увы, как раз в этот момент власть поворачивается к ним спиной: на сторону Трушевского так и не встал ни один влиятельный галерист или спонсор.
В то же время бессмысленное оскорбление общества и некритическое воспроизводство дискурса насилия в формате искусства на самом деле не только обрезает возможность диалога с этим обществом, но и создает современному искусству крайне шаткую и сомнительную репутацию.
Действительно, какое может быть отношение нищей, утомленной страны к узкой прослойке, которая тратит невероятные бюджеты, например, на стразы и сахар, рассыпанный по полу лишь для того, чтобы, как сказано в кураторском комментарии, «травмировать обоняние и вкус какой-то запредельной пошлостью садово-парковых затей новорусских дач»? Постороннему трудно представить, каким образом обоняние и вкус гламурной публики могут быть травмированы зрелищем собственных садово-парковых затей. Скорее, он назовет это комплиментарным воспроизводством основных трендов, принятых в этой среде.
Ситуация зашла в тупик с двух сторон. «Снаружи» актуальное искусство кажется набором поверхностных кодов, рассчитанных на корпоративное обслуживание очень узкой прослойки, обладающей деньгами.
Если же художник решает попасть «внутрь», то и там обнаруживает институции, которые учат лишь конъюнктуре локального рынка, а не вниманию к пластике: по словам куратора и критика Екатерины Дёготь, «для того, чтобы познакомиться с современным искусством, музей не обязателен, достаточно выставок в галереях»; при этом «галерея – это вообще частный магазин, и предназначена она, строго говоря, только для тех, кто хочет там что-то купить».
Обслуживание власти – в каких бы формах оно ни осуществлялось – дает, в сущности, только одну выгоду: иллюзию присоединения к властным фигурам. Но исторический опыт говорит о том, что в ответственный момент власть никогда не защищает тех, кто ниже ее по статусу.
Российское общество все еще переживает посттоталитарный синдром идеализации власти. В этом обществе стыдно оказаться жертвой, стыдно просить о помощи, неприлично озвучивать темы дискриминации. Это общество очень мало знакомо с собственной историей и вынуждено, не имея информации, считать соцреализм «большим стилем» двадцатого века.
Справедливо, что в начале девяностых отсутствие адекватной речи было не просто художественным актом, но и социальной реальностью всего гуманитарного мира. Именно в этой ситуации началось триумфальное появление московского акционизма на Западе – в лице Олега Кулика с перформансом «Собака Павлова» (1996), когда голый художник с лаем бросался на публику. Но поощрение безъязыкости и отсутствие какой-либо грамотности сообщества в отношении социальной рефлексии вот уже десять лет делает Россию культурной провинцией в области современного искусства.
Усвоив внешние формы западного акционизма, актуальные художники и кураторы оказались не готовы воспринять его содержание. Смысл которого состоит вовсе не в воспроизведении насилия, а в проблематизации его существования. Считать, что «актуальное искусство» существует как нечто принципиально новое, что оно не часть искусства в целом, – значит создавать элитистскую корпоративную норму, исключенную из правил жизни остального общества.
Разумеется, в рамках этой нормы размышление о любых социальных проблемах оказывается лишним. Более того – этика «актуального искусства» активно обесценивает другие позиции: по словам Иосифа Бакштейна, комиссара московских биеннале, «разговоры о духовности — это попытка компенсировать чувство ущербности». Если художник всерьез озабочен, скажем, глобальным потеплением или правами животных, среди коллег и кураторов подобное «серьезное восприятие» расценивается как признак глупости и выпадения из конвенций, принятых в этом кругу. Абсолютно по той же схеме была осуждена позиция Николая Никифорова, открыто поставившего под вопрос законы «мужского» поведения в ситуации насилия.
Читать!
Оно должно представлять группу людей, готовых – в то время как остальная часть общества к этому не готова! – полноценно рассуждать на темы гендерного неравенства, распределения власти в обществе, на темы границ публичного и приватного пространств. Оно должно говорить о диалоге большинства и меньшинства, о слабости и силе, о том, как наконец выйти из системы круговой поруки и высказываться от первого лица, отвечая за свои поступки. И если оно хочет существовать в рамках западного процесса, его представителям нужно учиться отвыкать от блатных иерархий и культуры тотального насилия, где прав тот, кто подавляет других.
Надя Плунгян – историк искусства, критик
Страницы:
КомментарииВсего:53
Комментарии
- 29.06Продлена выставка World Press Photo
- 28.06В Новгороде построят пирамиду над «полатой каменой»
- 28.06Новый глава Росмолодежи высказался о Pussy Riot
- 28.06Раскрыта тайна разноцветных голубей в Копенгагене
- 27.06«Архнадзор» защищает объекты ЮНЕСКО в Москве
Самое читаемое
- 1. «Кармен» Дэвида Паунтни и Юрия Темирканова 3451737
- 2. Открылся фестиваль «2-in-1» 2343370
- 3. Норильск. Май 1268600
- 4. Самый влиятельный интеллектуал России 897676
- 5. Закоротило 822126
- 6. Не может прожить без ирисок 782258
- 7. Топ-5: фильмы для взрослых 758815
- 8. Коблы и малолетки 740886
- 9. Затворник. Но пятипалый 471291
- 10. Патрисия Томпсон: «Чтобы Маяковский не уехал к нам с мамой в Америку, Лиля подстроила ему встречу с Татьяной Яковлевой» 403090
- 11. ЖП и крепостное право 372644
- 12. «Рок-клуб твой неправильно живет» 370484
It's very scary - to think that Terry as a predator could just leave unpunished, and that Ilya can follow that very same path of unfairness.
http://en.wikipedia.org/wiki/Terry_Richardson#Sexual_abuse_allegations
Отрезвляющий текст. Как-то слишком рьяно все кинулись выстраивать теории, совершенно забыв, что речь идет о конкретных живых людях.
Я женщина, если что.
Ну а вообще-то, конечно, важный и нужный текст, понятное дело.
Трушевский еврей или нет? Пусть Плунгян ответит.
спасибо. хоть кто-то это сказал.
галеристы формируют тренд
покупатели разного достатка и уровня делают этот тренд легитимным "в культуре"
а вообще слово власть здесь имеет отношение к любым иерархиям
особенно тех кто не дилетантски подходит к вопросу
а где вы изучали предмет, если не секрет?
А искусство, вместе с наукой, превыше всего. Остальное - условия комфорта.
Хотя кто-то может сказать, что вторая мировая была полезна для человечества -- действительно, за ее четыре года наука и технология шагнули примерно как за сорок лет шагнули бы "в мирное время".
Объясню вам, какая разница. Авторы статей оперируют знаниями и приводят доводы, а ваши доводы - ярлыки и хамство. Спорить по существу вы, по-видимому, не способны, вот и хамите.
Сам факт появления этого материала в рубрике «Общество», а не «Искусство» совершенно правомочен. Разговор идет не об искусстве, а о границе свободы личности, которая была грубо нарушена. Вводный текст от FRAU DERRIDA – это тяжелая артиллерия от модератора сообщества feministki в ЖЖ, подробный до анатомических мелочей профессиональный разбор ситуации. Кто заглядывал - знает что пишут там об этом давно и постоянно, но значительного общественнго резонанса это не давало. Теперь он получен. Надеюсь что это продвинет отношение к проблемме.
Несколько иная ситуация со вторым текстом от Нади Плунгян, который подписан от имени « историка искусства и критика». Здесь сразу чувствуется намерение (несмотря на оговорку OPENSPACE), получив трибуну, перейти к общим выводам по поводу ситуации в искусстве, что проявлено уже в броском заголовке: «Всякий ли поступок художника можно признать формой арт-проекта?». В страстности автора чувствуется желание по случаю разобраться раз и навсегда с «неправильным и плохим искусством», которое она определяет как ««актуальное». Насыщение этого термина сугубо авторское. Цитата, вольно вырезанная из известной экспресс битвы Кати Деготь с «любителями искусства», сразу же выдает прицел и точку раздражения.
Профессионалы от цеха пока лишь кратко оценивают ситуацию, разделяя поступок и профессиональную принадлежность. Это верно. Впрочем, об это говорят и выбранные коментаторы (хотя внятных коментов только два – от Кирила Медведева и Александра Кона) «Нельзя сводить проблему только к нравам арт-сообщества, ни тем более к современному искусству как таковому» К. Медведев
Действительно, у Плунгян настал звездный час именно что на трибуне кликушества, демагогии и трескотни. Особенно умиляют постоянные отсылки к "пластической культуре". Я читал заключения ментовских экспертов по делу "Осторожно, религия!" И угадать следующий поворот карьеры Плунгян, в общем-то, несложно.
Плунгян - неуд
Бред.
Боже, что будет с девушкой лет через 30?
Из-за этих плунгян "голос противоположной стороны" представлен как раз по самое не хочу
Что бы она делала, бедненькая, если бы единственный Антон Николаев вдруг не сподобился написать в свою жж-шечку
и все ведь из-за кого, из-за этих плунгян
http://art-quasar.livejournal.com/370215.html?thread=3236647#t3236647
Позиция "юродивый 2.0"?
Позиция "процитируй-меня"?
Конечно, на этот вопрос нет ответа, потому что нет того, что можно было бы назвать позицией.
А вообще, он недавно где-то в дискуссиях ушел от контраргумента, вдруг назвавшись "поэтом", которого собеседнику "не понять".
Автор frau derrida больна феминизмом на всю голову. После фразы в самом начале о том, что 90% женщин изнасилованы, эээ... в смысле "каждая шестая подвергалась насилию" (я так понял, это у них мечта такая, раз так часто пытаются протолкнуть эту мысль?), можно было со спокойной душой закрывать, отсутствие мозгов у автора текста налицо.
Но усилием воли я все-таки заставил себя дочитать весь этот очень банальный феминисткий бред. Который, к слову сказать, толково был изложен в 60-е годы прошлого века, у авторши ни образования ни всего остального не хватило примазаться к корифеям. Хотя заметно, что ей очень хотелось. К слову сказать, некоторых феминисток я нежно люблю: обожаю Валери Соланас и ее манифест ОПУМ, люблю Виттиг. Но тут настолько резкий контраст с ними, что.. Всегда ведь смешно, когда не обладающий ни логикой ни образованием ни даже банальным умением рассказчика человек лезет в высшие сферы со, простите, свиным рылом в калашный ряд. Так вышло и в этой "статье".
И это.. знание слова "Деррида" не делает вас автоматически умнее.
Ps. забавно также, что у большинства так громко вопящих о насилии не хватает ума понять, что насилие состоит из двух компонентов и насильник тут лишь выполняет то, к чему его склонила сама жертва (зачастую даже не понимая этого). И очень показательно, что все виденный мною любительницы попричитать о насильниках выделяются из массы женщин именно повышенной виктимностью (ну откройте же наконец учебник по криминальной виктимологии, писательницы!). Им нравится быть жертвой, хотя они и не понимают этого. Со стороны повышенная виктимность ох как видна, ее чувствует любой сколь-нибудь склонный к агрессии, т.е любой мужчина.
здравствуйте, hans-zivers, по-моему вы написали чушь
Бедненький насильник, его вынудили, он не мог контролировать себя!.. Может, и сажать тогда нужно жертву, а не несчастного преступника? :)
Перформанс заранее тщательно объясняется и расписывается. Тот же Кулик не просто кусал зевак, но заранее информировал администрацию галерей, что с такого-то времени до такого-то он будет собакой и будет вести себя как собака.
Если бы этот самый Трушевский объявил заранее, чтò он намерен делать с девочкой, проблем бы не было ни у кого - ни у Трушевского, ни у девочки.
Никто (повторяю никто) из арт сообщества не считает, что содеяное гражданином Трушевским можно расценивать как "художество" или как то оправдать его действия профессиональной или любой другой принадлежностью. Троллинга в сети с обоих сторон и так достаточно. Так что давайте - "Мухи отдельно - котлеты отдельно".
А вот, размышления Нади Плунгян – первые последствия глупости, сказанной Антоном Николаевым. Начала у себя в блоге за здравие – да, проблема в отношении к женщине как к расходному материалу, и даже не нужно в деталях выяснять, что там было такое, чем возмутился Никифоров – важно, что написал Трушевский в журнале. Антон ошибается, и Надя, и многие другие тоже, привязывая этот случай конкретно к арт-сообществу. Призывы в ЖЖ появляются - ребята, спасайте Тру, если его засудят, засудят и Ерофеева и всех-всех-всех современных художников – так, что ли? Ровно наоборот – если художники возьмутся защищать «своего» насильника, то подтвердят справедливость мнения православных, что люди современного искусства – подонки, подлежащие анафеме. Вот уже и в тексте Нади скользят эти странные мысли о «воспроизводстве социальной агрессии» (можно такую статью в УК РФ внести) у Синих носов, Протеза и Войны. Когда Репин рисовал, как Иван Грозный убивает своего сына, имел ли он намерение убить своих детей и призывал ли он окружающих убивать своих детей? И Синие носы, выдавливая перед камерой майонез на живот девушки, имеют ли намерение оскорбить и унизить слабый пол? Если слабый пол так считает, то он слаб на голову.
«Действительно, какое может быть отношение нищей, утомленной страны к узкой прослойке, которая тратит невероятные бюджеты, например, на стразы и сахар…»
Нельзя так размахивать кулаками по столь ничтожному поводу. «Невероятные бюджеты», например, у сочинской олимпиады, затеи много более глупой и бесчестной по отношению к стране.
«вот уже десять лет делает Россию культурной провинцией в области современного искусства » - а раньше, двадцать-тридцать лет назад что было? Искусство вообще - провинция, а столицы в нем – отдельные фигуры и направления.
«Если художник всерьез озабочен, скажем, глобальным потеплением или правами животных, среди коллег и кураторов подобное «серьезное восприятие» расценивается как признак глупости и выпадения из конвенций, принятых в этом кругу». Не-не, это как раз есть такой тренд – про потепление и права животных. А если серьезно, то есть художники, которые на самом деле делают работы не на темы социальные, а работающие с общественными проблемами. Но, конечно, это надо постараться их заметить, а то прессе про это не интересно писать, а ревнителям нравственности - читать. Намного интересней обсасывать черепашек в фейри и думать о собственной непогрешимости.
Так вот , студенткам : понятно - у вас охота. Вам охота поймать свежего Модильяни - и спорт и бизнес. Но в том-то и штука - простодушные вы мои - нет здесь таких спортсменов. И соревнований настоящих нет. Это не Амэрика - это Африка. И не провинциализм это - а такой спортзал с резиновой беговой дорожкой - фитнес одним словом. Т.е. дорожка крутится - но никуда не ведёт.
Переключайтесь, девченки на бизнесменов - там хоть что-то перепадёт.
Понятно, что сейчас художник отчаянно верещит и дрыгается, так как в случае трезвой оценки со стороны вышеупомянутых искушенных зрителей, юный (абстр)акцыонист рискует оказаться в компании ценителей иного-прекрасного в юношах, чего, нам не стоит ему желать.
Хотя вся эта история вполне может оказаться незаурядным арт-фейком, направленным на то, чтобы актуализировать тему сексуального насилия и межгендерных коммуникаций, что тогда вполне удалось.
В статье Плунгян сфокусировались все проблемы нашего общества
Она большая умница
Сформулировала все. что меня тревожит с той самой
поры когда я повзрослела и с чем я столкнулась в юности
и с чем я сталкиваюсь по сию пору
Это то, что тормозит вообще все на свете - любые творческие акты и
искусство. а так же влияет на атмосферу нашей жизни вообще
мы живем в мире, где приветствуется
право самой сильной. хитрой обезьяны, навязывать свои отношения
и правила
У нас практически полное либо полное отсутствие духовности и
сплошной мрак либо какая-то слащавая, ненастоящая благостность
Хочется света чистого воздуха, правды
Надя открыла окно и мы сделали первый нормальный вдох
Мы устали дышать смрадом
Обыкновенная бытовыха, тупая и примитивная!
Грустно это всё. Я поддерживаю позцию Плунгян по поводу роли современного искусства (НАСТОЯЩЕГО). Всё, что я написал выше, конечно, ничего общего с ним не имеет. Жаль Пермь и пермяков, которым впаривают позавчерашнего Кулика и прочих уголвно-фекальных "художников", как откровение и "высшие достижения". "Похмелье" от этой деятельности будет долгим и тяжёлым.
Поверьте, бюджеты на "стразы и сахар" в Перми реально невероятные(((
феминистки, ау! или вас только ублюдок Трушевский интересует?
Весьма познавательный материал и интересная статья. myanalytics.ru Моя аналитика.