Элиты — то есть людей, так или иначе причастных к важнейшим решениям, — путинский застой полностью устраивал. Поскольку проводил четкую черту между теми, кто успел запрыгнуть, и теми, кто не успел. Не заставляя избранных участвовать в изнурительной конкурентной борьбе с новыми, ранее не избранными, дышащими в спину.

Либеральная общественность в те годы хоть и критиковала Путина за отдельные проявления чекистского бессердечия (Чечня, обращение с журналистами и т.п.), в целом была уверена, что страна идет торной дорогой роста и развития. Возражения по этому вопросу отвергались как заведомо маргинальные.

Вот то и был настоящий застой. По брежневскому образцу. Когда элиты уважают политическую власть, считают ее в целом правильной и успешной. Для сравнения вспомним самую успешную брежневскую восьмую пятилетку (1966—1970). Вспомним семидесятые, когда в мировом истеблишменте — как политическом, так и экспертном — стало доминировать представление, что СССР, с его коммунистическим проектом, добился больших успехов и просуществует сколь угодно долго. Александра Солженицына с его «Письмом вождям Советского Союза» (1973), где он долго расшаркивается перед Брежневым и Кº по поводу их нереального могущества и вселенской мощи.

Замечу, кстати, что как в доме повешенного не говорят о веревке, так в эпоху застоя не говорят о застое. Если слово «застой» появилось на авансцене — значит, застой закончился.

Первая угроза путинскому застою возникла как раз в 2003-м, когда вспыхнуло дело ЮКОСа. Тогда выяснилось, что приватизационный status quo не является железобетонным: старым путинским друзьям, не входившим в первичный круг ельцинского распределения, тоже хочется кушать, и упускать исторический шанс — свой пацан президентом России стал! — они не намерены. А на волне полемики вокруг всемирно-исторического значения «дела ЮКОСа» появились и новые персонажи. Например, избирательный блок «Родина». Который изначально создавался всего лишь как спойлер КПРФ, но по ходу антиолигархической кампании, подбросившей первоклассного хворосту в костер народных надежд на имперское возрождение, прорвался в Госдуму. Или автор этих строк. Я помню, что, когда меня из-за дела ЮКОСа стали показывать по телевизору, некоторые весьма солидные политологи и публицисты воспылали ко мне просто-таки животной ненавистью. Доходящей до откровенного антисемитизма (хотя сами они были, разумеется, тоже евреями). Оправдывали они свое поведение моей неправильной позицией по Ходорковскому. Но вскоре было доказано, что дело вовсе не в этом: после отставки Александра Волошина, защищавшего МБХ, эти эксперты резко колебнулись вместе с линией партии и признали акционеров ЮКОСа зловредными редисками (нехорошими человеками). Так что подлинный источник изначальной ненависти был один — страх конкуренции: мы тут все места уже поделили, а этот хер откуда вылез?

Впрочем, Путин делал все возможное, чтобы восстановить застойную парадигму. В 2005 году был назначен потенциальный преемник второго президента — Дмитрий Медведев. Который призван был символизировать строгое следование ценностям золотых лет путинского застоя (2000-й — первая половина 2003-го). В 2007-м, правда, пришлось немного понервничать: на преемническом горизонте обозначилась смурная фигура Сергея Иванова. Но в декабре 2007-го все стало на свои места. Медведева официально назвали наследником. Путинский застой получил второе дыхание: элиты вновь решили, что в рамках существующей системы властесобственности возможны некие позитивные реформы, пролонгирующие эффективное существование режима на долгие десятилетия.

24 сентября 2011 года, в день кошмарно-ужасного съезда «Единой России», Путин вбил в гроб своего фирменного застоя последний гвоздь.

Вернемся мыслями в 1980-е годы и постараемся вспомнить основные характеристические признаки явления, известного нашим органам чувств как «перестройка».

Сразу замечу, что «перестройку» ни в коем случае нельзя путать с революцией сверху. Эти понятия скорее противоположны, чем тождественны. Перестройка — это внутреннее расползание Системы (режима) как раз в условиях отсутствия революции сверху. Она начинается тогда, когда:

1. Элиты, вскормленные Системой и обязанные ей всем, признают ее стратегическую неэффективность.

2. Власть воспринимается — сначала элитами, а потом и более широкими народными слоями — уже не со страхом и смирением, но с иронией, переходящей в сарказм (нынешний военный бадминтон будет почище любых сраных сосисек).

3. Элиты, а потом и народ перестают доверять мотивам власти.

4. Властная машина в своей деградации достигает уровня, когда принимаются решения, откровенно вредные для самой власти («принцип Белковского», он же «принцип дурака»).


Прикиньте пункты 1—4 к сегодняшней российской реальности, и поймете, что все это мы уже имеем. Причем не с 24.09.2011, а значительно раньше, примерно с первой половины — середины 2010 года. И остановить нарастание этих тенденций очень затруднительно. Это Валдайскому клубу легко продать «нового Путина». В остальной России в эту фигню едва ли кто поверит.

Кстати. То, что Путина теперь официально сравнивают с Брежневым, это очень хорошо. Вчера-то его сравнивали со Сталиным. А теперь, стало быть, уже не боятся и не восхищаются. Да он и есть Брежнев: не кровавый тиран, а элитный модератор.

Еще одна важнейшая черта перестройки — стремительная (для внешнего наблюдателя как будто совершенно неожиданная) системная дискредитация (и/или самодискредитация) некоторых важнейших несущих конструкций режима. Во второй половине 1980-х это случилось с правящей партией (КПСС, если кто забыл) и Советской армией. Сейчас про армию мы уже не говорим, она давно находится в состоянии политико-имиджевого коллапса, он же анабиоз. А говорим — тоже про правящую (хоть и номинально) партию, а также крупнейшую религиозную организацию — РПЦ МП. Что касается «Единой России», то вся страна знает, что такое «партия жуликов и воров». Этого не выжечь никаким железом. Уже такие рафинированные лоялисты, как Андрей Макаревич из «Машины времени», бегут от партийных знамен, как черт от ладана. А агитаторы за «Единую Россию» повсеместно стыдятся разносимых ими агитматериалов.

Что же касается Московского Патриархата… За два года, прошедшие со времени кончины Патриарха Алексия II, РПЦ МП каким-то непостижимо быстрым способом превратила себя в посмешище. Не со святостью и с духовным водительством она ассоциируется теперь, а преимущественно с православным дресс-кодом и какими-то одноразовыми храмами шаговой доступности.

Причем сегодня мы находимся не в начале новой перестройки. Начало уже позади. Потому что на первой стадии перестройки сохраняется надежда, что режим можно изменить, не выходя за пределы режима. Скажите, у многих ли сегодня есть такая надежда? Можно даже уточнить вопрос: у многих ли она осталась после 24.09.2011? (Коммерческих персонажей, спешащих урвать свой кусок на смехотворной теме «большого правительства», не предлагать.)

А вы говорите — застой, застой…


Против перестройки

А теперь я хотел бы возразить самому себе. Точнее — обозначить кардинальные отличия перестройки-2 от той, легендарной перестройки-1.

1. У перестройки-1 был доминирующий позитивный идеал — Запад. Мы хотели жить, как на Западе. Не делая разницы между колбасой и демократией, что воспринималось нами как две неотъемлемые составные части единого целого. Будет колбаса — будет и демократия, и наоборот. Потом выяснилось, что в реальной жизни все гораздо сложнее; идеал померк.

У сегодняшней перестройки пока нет позитивного идеала. О Западе говорят разве что в связи с программой индивидуального спасения, т.е. в контексте «пора валить».

Может быть, такой идеал создаст демократический национализм (которого, впрочем, тоже пока нет, но ростки появляются)?

2. Советская власть была строго иерархической. Поэтому ее оказалось сравнительно легко свергнуть. Наносишь удар по нескольким ключевым элементам иерархии (включая базовую идеологию) — и привет.

Нынешняя российская власть — сетевая. Путин не источник и не субъект ее, а бренд (подробнее — здесь) или, если угодно, мем. Сегодня в России много центров власти. Каждый из них возникает (существует) там, где некая критическая масса денег комбинируется с административным ресурсом — гражданским и силовым.

Такую власть, размазанную по стране тонким слоем, хрен свергнешь. Можно даже поменять должностных лиц в Кремле — это не изменит радикально власть как таковую.


Сейчас рано спрашивать, к чему приведет новая перестройка. Тем более — какими конкретными политическими последствиями она обернется в предсказуемом будущем.

Завтрашний день перестройки сам позаботится о себе. Будем ждать и надеяться.