Оцените материал

Просмотров: 2956

Паром на Восток

Олег Нестеров · 16/06/2008
Московская система гастрольных координат так и не совпала с общемировой
Паром на Восток
Московская система гастрольных координат так и не совпала с общемировой
Москва по-настоящему открыла свои двери мировой музыке летом 1990-го. «Pink Floyd в Москве» — это звучало совсем как анекдот, многие из нас и не верили, что когда-нибудь доживут до этого счастья. Однако счастье было прямо перед нами — в переполненном «Олимпийском» убрали перегородку, и звукорежиссеры прогоняли по кругу, под самой крышей, звуковую волну. Начало новой концертной эры было положено — в России появилась система координат, ничем не отличающаяся от общемировой. В голове стоял дурман: неужели мы уже часть Европы? Азиатчина вокруг по-прежнему била в глаза, но воспринималась скорее как временное явление.

Подтверждение случилось четырьмя годами позже, когда два вечера подряд в Горбушке выступал Дэвид Бирн. Стоя в партере, я то и дело заглядывал за кулисы: количество музыкантов на сцене явно не совпадало с объемом воспроизводимой музыки. Для многих этот концерт был культурным шоком, да и просто чудом. Говорят, и сам Бирн до сих пор называет те свои выступления чуть ли не лучшими и благодарит судьбу за этот подарок.

Потом как-то все стало подразмазываться, разумеется, в моей голове. Уже и не упомнить имен музыкантов, в памяти только толпы, густой и скучный звук, обильный свет и почти всегда разочарования. Шло по нарастающей, но даже любимейшие и долгожданные тогда Tindersticks до сих пор ассоциируются с гигантской душегубкой в старом клубе «Точка»: клуб раскалился от летней жары, стойкие поклонники падали в обморок то ли от счастья, то ли от теплового удара. Азия не отступала.

Изучать чужие города и страны в путешествиях, не используя туристические тропы, можно не только по забегаловкам для аборигенов и блошиным рынкам, но и по расклеенным под мостами и эстакадами афишам. В такие моменты вспоминать родной город мне до сих пор не хочется — в этом смысле его система координат за все это время так и не совпала с общемировой.

Мы стали отдельным концертным рынком — экзотическим и экстравагантным. Немного индейским — щедро платим золотом за безделушки, немного индийским — нас очень много, немного японским — отщипываем что-то от мира по собственному разумению и кидаем в свой плавильный котел, есть даже пара моментов от Монако или Монте-Карло — когда на вечер вызывается Стинг и поет для сотни избранных во вновь построенном небольшом дворце или Эми Уайнхаус развлекает очень важных гостей на открытии амбициозной галереи.

Афиши моего родного города каждый день удивляют: тут можно до сих пор прочитать ABBA или Queen и ущипнуть себя за руку, пестрота имен из прошлой жизни легко объяснима: кто-то не дожил или не долюбил в то счастливое время и теперь всеми силами продлевает свою молодость. Появились знаковые белые пятна: афиши клуба «Б1», гуманно ликвидирующие белые пятна в музыкальном мировоззрении пытливых москвичей — плоды «железного занавеса» или давления современных медиа.

Конечно же, набор гастролеров в московских залах и клубах теперь на удивление богатый, но лично для меня все равно по большей части подозрительный и случайный, как ассортимент в московских бутиках. Во всем этом, похоже, есть какая-то своя система. Если назвать ее стоковой — значит сильно упростить ситуацию, и когда-нибудь все ее закономерности будут изучены.

Но все чаще и чаще в голову приходит мысль, что Москва, как огромный сверкающий паром в золоте и лепнине, уплывает все дальше и дальше от меня, дрейфуя строго на Восток.

 

 

 

 

 

Все новости ›