Почему вы в берушах?

Продюсер Coil Джим Терлуэлл, Vinyl Terror & Horror и жирафы в репортаже ВАСИЛИЯ КОЛЕСНИКА с калининградского фестиваля экспериментальной музыки Sound Around

Имена:  Андрей Коломыйцев · Владимир Тарасов · Джим Терлуэлл · Карл Микаэль фон Хауссвольф · Максим Шентелевс · Матс Линдстрем · Якоб Киркегаард

C пластинкой Высоцкого «Песни» я стою на парковке у крыльца здания грязно-лазурного оттенка.

— Это Дмитрия Донского, 7? — обращается ко мне проходящая мимо девушка.

— Да.

— А не знаете, тут находится магазин «Щечки»?

На Донского, 7 находится много всего. Это шестиэтажка, внутри которой — сплошь кабинеты и коридоры. Правое крыло последнего этажа, например, почти целиком занимает Балтийский филиал Государственного центра современного искусства (далее — БФ ГЦСИ); через несколько минут в комнате № 604 как раз должна состояться встреча с датскими художницами Vinyl Terror & Horror — две девушки самостоятельно конструируют из виниловых проигрывателей супервертушки, позволяющие крутить одновременно по пять пластинок; точнее — авторские изощренно склеенные обломки пластинок. Вовсе не исключено, что на Дмитрия Донского, 7 где-то может быть и магазин «Щечки». Так я и отвечаю:

— Может быть.

Девушка улыбается и уходит, я тоже улыбаюсь, но никуда не ухожу, а остаюсь ждать, когда куратор Данил Акимов (из Membranoids) приведет с обеда компанию нездешних художников по звуку, собравшихся в Калининграде, чтобы участвовать в фестивале экспериментальной музыки Sound Around, сильно превзошедшем масштабами все аналогичные события, случавшиеся в городе прежде. Три дня выступлений, четыре площадки (одна из них — зоопарк), больше десятка саунд-артистов из Америки, России и Европы, которые будут рассказывать о себе, презентовать свои инсталляции и выступать. Размах объясним — 15-летие БФ ГЦСИ, основным профилем которого уже давно негласно является саунд-арт.





Мансарда башни «Кронпринц»: открытие фестиваля

— Вот здесь у нас будет серверная, тут — офисное пространство, там — резиденция, в ней смогут останавливаться заграничные художники, — я следую за директором ГЦСИ Еленой Цветаевой, она указывает на свежую разметку на пыльном полу мансарды, расположенной в крепости довоенной (немецкой) застройки. Мансарда была отдана в управление Центру шесть лет назад, и с тех пор реставрируется — в среднем по три месяца в год (остальные девять отнимает обслуживание федерального закона № 94 и урегулирование прочих бюрократических формальностей). Повсюду тем временем группируются зрители; задумчивые лица озарены свечением инсталляций. Авторы четырех из шести работ присутствуют лично: американец Джим Терлуэлл, швед Карл Микаэль фон Хауссвольф, литовец российского происхождения Владимир Тарасов и латвиец Максим Шентелевс. Двое отсутствуют: швед Якоб Киркегаард — представленную на фестивале инсталляцию он делал в Чернобыле, потом поехал в пустыню Омана, затем — в аргентинскую клинику для душевнобольных, сейчас может находиться где угодно; что до калининградского звукохудожника Андрея Коломыйцева, то прозвище Штирлиц давно избавило его от необходимости посещать торжественные церемонии. Скоро будет произнесен ряд вступительных речей, после чего ко мне подойдет встревоженная PR-директор ГЦСИ Настя и спросит, не знаю ли я, кто выпил все вино раньше, чем успел начаться фуршет.

{-page-}

 

«Репортер»

Небольшая сцена небольшого клуба. На ней каждый вечер выступают саунд-артисты. На ней же прямо сейчас стоит стол, за которым по левую руку от переводчицы сидит Владимир Тарасов, по правую — Карл Микаэль фон Хауссвольф. Затягиваясь сигаретой, Хауссвольф нажимает на кнопку ноутбука, на крышке которого — наклейка лейбла Touch. Раздается пушечный залп.

— Не вижу смысла в том, чтобы пересказывать историю развития саунд-арта, — скажет он за несколько секунд до этого, выпустив дым изо рта, — поэтому включу одну из важнейших, на мой взгляд, работ за последние сто лет, которая если и не оказала влияние на всех саунд-артистов, то слышали ее точно все. Звукоинженер, ты готов?

Из-за пульта кивнет парень в футболке Slayer.
Пока звучит отрывок из «Симфонии гудков» Арсения Авраамова, можно оглядеться. Тогда станет заметно, что собравшиеся на круглом столе — это участники фестиваля, руководители балтийского, уральского, северо-кавказского, приволжского и московского филиалов ГЦСИ, два журналиста (включая меня) и несколько случайных посетителей. Да, field recordings и опыты с синусоидными вибрациями редко крутят по радио, но все же трудно поверить, что из четырехсот тысяч калининградцев никому не любопытно посмотреть на дискутирующих Хауссвольфа, основателя нематериального королевства Элгаланд Варгаланд (с подданными, паспортами, гимном и флагом, в Калининграде есть посольство) и Тарасова, фри-джазового барабанщика, входившего в 80-е в состав трио ГТЧ.



После дискуссии спрашиваю Тарасова о том, какой этап саунд-арт переживает сегодня, на что он беспощадно заявляет:

— Этап дилетантизма!

И добавляет:

— Даже двигая стул или работая с генератором, мы должны чувствовать внутри себя композитора. Для этого необходимо быть знакомым с законами звукообразования. Иначе получатся блуждания вокруг гармонии, или вокруг мелодии, или вокруг ритмической структуры. Это называется вариации. Композиция должна быть выстроена таким образом, чтобы зритель через три минуты не пошел пить кофе, зная, что когда он вернется через десять минут, то звучать будет то же, что звучало, когда он выходил. Импровизирующий человек всегда знает, с чего он начал, куда движется и на чем остановится. Сегодняшний фри джаз — это сплошной диксиленд. Я имею в виду необразованность музыкантов — они не умеют выстраивать форму.

Вечером во время одного из выступлений подхожу к Джиму Терлуэллу и спрашиваю, почему он в берушах. Джим вынимает беруши и отвечает:

— У меня поврежден слух. Как-то всю ночь я делал ремикс, облажался в одном месте и переслушивал его потом снова и снова в наушниках на очень большой громкости. Я знал, что это хорошим не кончится, но остановить себя был уже не в силах. Когда проснулся — в ушах звенело, и звон этот не утих до сих пор.

70 слов о Джиме Терлуэлле: американец австралийского происхождения, основатель групп Foetus, Steroid Maximus, Manorexia, участвовал на первых семи альбомах Nurse With Wound, продюсировал «Scatology» Coil, записывался и давал концерты с Марком Алмондом, Лидией Ланч, Ником Кейвом и другими хорошими людьми, после чего из Лондона переехал в Нью-Йорк, где стал работать с современной классикой и теперь создает произведения для собственного камерного ансамбля, для Bang on a Can, для Kronos Quartet и для мультсериала «Братья Вентура» на Cartoon Network.

— А на кого ремикс был, помните? — не унимаюсь я.

— Уже нет. Вообще, все становится только хуже со временем — после того случая я продолжал выходить на сцену с Foetus, не предохраняя слух, а играли мы очень громко. Теперь я ношу беруши постоянно. Нью-Йорк крайне шумный город, особенно метро — когда тормозит вагон, становится невыносимо.

Джим возвращает беруши на место, поднимается на сцену и исполняет работу «Эцлесиофобия» («Боязнь церквей». — OS), фактура которой (если не сильно подробно) состоит из вибраций воды, капающей с потолка пещеры Сант'Арканджело на поверхность бас-барабана.



Я выхожу на террасу и подсаживаюсь к Яне Виндерен — она из Норвегии, с помощью гидрофонов записывает моря на глубине до 90 метров, издается на Touch, в этом году с Крисом Уотсоном из Cabaret Voltaire на рассвете в Холлистоне записала муравейник. Я спрашиваю Яну, разделяет ли она историю музыки на периоды до Жака Кусто и после Жака Кусто. В ответ Яна сначала громко смеется, потом говорит:

— Правда, загрязнение океана меня заботит больше, чем история музыки. Долгое время люди считали, будто в океане тихо, а обратное утверждение дает возможность понять его с помощью еще одного органа чувств.

В середине нашего разговора Яне приходит смс:

— Дети. Первый раз остались дома одни на такое долгое время. Они уже взрослые — 12 и 15 лет; пишут, что позвали друзей. Только бы не закатили вечеринку.



{-page-}

 

«Квартира»

В «Квартире» диваны, кресла, высокие полки книг, коробки пластинок, постеры Blow Up и Breathless на стенах. Сюда мы приходим каждое утро в 11. Художники пьют кофе, подробно рассказывают о себе. На стене проектором изображается то, что они бы хотели, чтобы мы видели.

В кресле — Kiwa, худощавый мета-артист из Эстонии. Только что он демонстрировал фотографии со своих анархистских выставок, включал потешные кибер-поп-панк песни, а теперь показывает фрагмент документального фильма, снятого им на ручную камеру в Индонезии. Фильм — о проститутках, которые до того как стать женщинами были мужчинами. На Kiwa — футболка с автоматом и буквами арабского алфавита.

— Это «джихад» на сирийском, — поясняет он, немного выпячивая грудь.

— Ты в ней в Индонезии ходил? — спрашивает Терлуэлл.

— Да, это вызывало неодобрение у многих. В Индонезии вообще довольно опасно. Как-то утром, проснувшись, я узнал, что в квартале, где мы снимали прошлой ночью, произошло убийство. Погибла проститутка.



Улица Колоскова, где находится «Квартира», выходит на проспект Мира, где находится зоопарк. Там завтра выступят Яна Виндерен и Максим Шентелевс.


«Зоопарк»

Передо мной четыре жирафа: двое неспешно ходят по кругу; в центре этой окружности третий щиплет траву; сбоку спит или притворяется спящим четвертый. Конференц-зал находится в административном корпусе справа от вольера. Внутри вижу, как ребята, работавшие волонтерами на фестивале, и их приятели сидят по-турецки на выступе и на первый взгляд собирают конструктор. При ближайшем рассмотрении становится ясно, что они испытывают на звучность разные предметы — например, водят смычком по банке из-под «кока-колы», стучат по дорожному знаку, шелестят бумагой. Интерес к этому в них возбудил не Джон Кейдж, а мастер-класс «Звук как пространство, звук как язык» Максима Шентелевса. Максим — кроткий латышский парень с длинными дредами — невдалеке подключает контактные микрофоны к полену. Он пропускает вперед Яну Виндерен, и следующие сорок минут, закрыв глаза, все слушают, как в Баренцевом море разговаривает рыба, как изнутри звучит ледник, какой звук получится, если гребешь, опустив на несколько метров под воду гидрофоны. В числе собравшихся замечаю девушку, ставшую вчера случайной свидетельницей дискуссии Хауссвольфа с Тарасовым.



В самый неподходящий момент — когда Максим садится на пол перед поленом и берет в руки колокольчик — я вынужден бежать на вокзал — встречать с поезда подругу, которая привезла из Москвы 80 номеров «Большого города» с надписью «Нас больше, чем кажется» на обложке.


Национальный парк Куршская коса

— Вэр а ю фром? — орнитолог-экскурсовод с длинными усами тяжело дышит и громко обращается к художникам, у него в руках маленький полотняный мешок, из которого что-то пытается выпорхнуть наружу. — Джермани? Поланд?

Вчера завершился фестиваль. Утром все загрузились в автобус и поехали на море, по пути сделав остановку на орнитологической станции и в Музейном комплексе. Яна Виндерен интересуется, в какое время лучше вернуться, чтобы записать летучих мышей. Матс Линдстрем — глава студии Electronmusikstudion — долго смеется, увидев старинное фото рыбака, в отсутствие улова перекусывающего сонную артерию вороне.



Спустя пару дней Данил передает мне подарок от Греты и Камиллы — пластинку Vinyl Terror & Horror. Наверное, со временем она станет равноценной заменой родительским «Песням» Высоцкого.

Выступления других участников Sound Around 2012: