Мэтью Херберт: «Как изобразить “застой” в музыке?»

Британский композитор, сумевший превратить в музыку жизнь и смерть свиньи, о своем «русском» проекте для лондонской Олимпиады и о попсе

Имена:  Мэтью Херберт

В прошлую пятницу на открытой сцене института «Стрелка» известный британский музыкант и продюсер Мэтью Херберт представил свою посвященную России программу,

Читать!

• 4 года с OPENSPACE.RU: Best of the Best
• Юровский об опере «Мастер и Маргарита»
• Заветные желания наших авторов и коллег
• Сергей Жадан. Ворошиловград
• Лена Катина: «Эти песни надо петь пожизненно»

которая была заказана ему Британским советом для «олимпийского» проекта River of Music. В июле эта программа из полутора десятков композиций, в которых джазовые мелодии, сыгранные биг-бендом, смешаны с нойзом, голосами русских стариков и младенцев и декламированием отрывка из Пелевина, прозвучит на Трафальгарской площади в Лондоне. В октябре прошлого года, перед тем как приступить к работе над этим проектом, Херберт встречался с ДЕНИСОМ БОЯРИНОВЫМ, чтобы понять ситуацию в России и российской музыке. Перед московской премьерой композитор, который делал музыку и из забоя свиньи на ферме, и из выпуска газеты Guardian, встретился с ним снова, чтобы объяснить свою концепцию документальной музыки и почему он так и не послушал гимн России.


— То, что мы услышим сегодня, — финальная версия вашего «русского» проекта или последуют еще какие-то доработки?

— Я все закончил. Я сделал две «русские» композиции к программе выступления с биг-бендом. Одна — с голосами русских младенцев, а вторая — с голосами стариков. Ну и главное, что благодаря Британскому совету у нас почти полностью русский состав музыкантов в All Russian Big Band. Кроме барабанщика, одной певицы и солирующего трубача. Трубач в биг-бенде — самый главный человек. Как первая скрипка в оркестре. Он задает динамику исполнения. Вот эти трое из Англии. Остальные — русские музыканты. Я был поражен их молодостью. Такие молодые, а уже такие профессиональные.

Вообще это невероятно трудная задача — сделать музыку, которая представляла бы Россию, огромную страну. Подходов к решению этой задачи может быть множество. И запросы к композитору у людей тоже разные: одни хотят авангарда, другие — политического высказывания, третьи — чествования, четвертые — чего-то развлекательного, пятые просто хотят танцев пятничной ночью. Разом все это трудно удовлетворить.

Когда я встречался в Москве для консультаций во время подготовки к этому проекту, мы просили у наших собеседников назвать нам один русский текст, которой бы лучше всего представлял Россию, — никто не справился. Также мы просили назвать фильм или видеоролик — этот вопрос вызвал невероятные затруднения. Понимаете, как это сложно? Постепенно я пришел к идее представить Россию через противопоставление двух поколений — уходящего, которое прожило ее сложную историю, и только народившегося, которое пока ничего об этой истории не знает — не знает про Рахманинова, Толстого, Ленина или Путина. Что из этого получилось — вы сегодня услышите.

— Во время консультаций в октябре мы обсуждали возможность использования в композиции мелодии российского гимна.

— Меня отговорили от этой идеи.

— Вероятно, потому что это символ государства. Использовать гимн — все равно что заворачиваться во флаг на сцене?

— Да, это очень тонкий момент. Политический. Ведь это не моя страна и не мое правительство. Я должен проявлять уважение. Если бы я делал такой проект в своей стране, о своем правительстве, я мог бы быть сколько угодно критичным и даже грубым. Но я не здешний — я не понимаю до конца ситуацию и никогда не пойму. Поэтому я не имею права вставать и заявлять что-либо. А национальный гимн влечет за собой слишком много ассоциаций.

— Как он вам по музыке?

— Я его так и не послушал. Не было времени. Надо было столько нового изучить, связанного с Россией.

— Что вам особенно понравилось из этого «русского списка» и что вы не смогли использовать?

— «Смерть Ивана Ильича» Толстого. Я прежде читал Толстого, но когда-то давно. Удивительная книга. К сожалению, очень тяжело использовать нерифмованный текст в композиции. Это сбивает слушателя. Но у нас прозвучит сегодня отрывок из Пелевина. Из книги «Generation “П”».

— От каких еще идей, предложенных журналистами во время консультаций, вы отказались?

— Я ни от чего не отказывался — я всех выслушал. Эти беседы не прошли даром. В каждом разговоре, что у меня был об этом проекте, кстати, и в нашем с вами, всплывало слово «застой». Так люди описывали текущую ситуацию в России. Но как изобразить «застой» в музыке, а главное — зачем это делать? Какую реакцию людей мы хотим получить? Вот я сделал бы композицию о «застое» — и что? Люди бы разошлись по домам с мыслью: «Как это было здорово!» Или: «Ну все, это больше не проблема!» (Надолго задумывается.)

И потом, даже если у тебя возникает интересная идея — это не значит, что она хорошо звучит. От многих полевых записей, сделанных для этого проекта, я отказался — они были непригодны. Были также счастливые случайности. Например, мы спрашивали русских стариков о том, какой их любимый звук. Среди них были люди 1913 года рождения, то есть почти столетние. И они не могли назвать свой любимый звук. Вообще не могли помыслить о звуке как о чем-то отдельно существующем. Но вместо этого они вдруг начали петь песни — старые русские песни (имитирует дрожащий старческий голос): «У-у-у -рус-э-и...» Это было поразительно.

— Есть ли какое-то одно слово, которым бы вы могли выразить всю свою музыку?

— Очень сложный вопрос. Музыканту, как и любому художнику, очень трудно себя анализировать. Для меня музыка — это выражение того, что значит жить именно сейчас. Поэтому моя музыка десятилетней давности, когда у власти были Джордж Буш и Тони Блэр, отлична от сегодняшней. Мир изменился, я изменился.

— В России доминирует точка зрения, что музыка — это про вечное. Мол, песня — это не газета. Так мне недавно говорил один очень известный в России рок-музыкант. Вы, видимо, приверженец противоположных взглядов?

— Да, потому что многое изменилось за последние 50 лет. Появились микрофоны, магнитофоны и компьютеры. Если бы сто лет назад я захотел сделать композицию о русских детях или о свинье, мне надо было бы имитировать фактуру звука, скопировать ее, а теперь я могу просто его записать и использовать. Музыка теперь может быть документальной, а не только выражать чувства автора. Вот как фотография или документальное кино.

Я согласен, что музыка может быть чем-то вечным, священным и т.д. Я согласен, что песня — это не газета. Но музыка сегодня может быть многим другим. Вообще люди слишком фиксируются на идее, что музыка — это нечто сакральное, отдельное от наших жизней. Прекрасный идеальный параллельный мир, в котором можно укрыться. Я не отрицаю такое отношение. Но мне кажется, что оно больше не может быть единственным. Люди не понимают, что в музыке произошло много революций. Многие до сих пор воспринимают ее как в XIX веке — как будто не было модернизма, Кейджа и т.д.

Меня больше всего интересует подход к музыке как к документальному кино, которое фиксирует нынешнее время. Еще для меня важен демократический подход к музыке: не каждый может играть на инструменте, но каждый может создать шум. Поэтому, когда я включаю в композицию о России звук, издаваемый младенцами, можно считать, что я привлекаю их к соавторству. Мне нравится такая открытость. Поэтому в моем нынешнем проекте сочетается традиционный подход — музыканты, играющие на сцене, и современный — аудиозаписи голосов стариков и детей, чтение отрывка из Пелевина, шуршание русских газет и звук русских алюминиевых банок из-под Pepsi.

— А русские алюминиевые банки звучат как-то по-особенному?

— Нет, в этом-то и дело. Они везде звучат одинаково (смеется).

— Какой музыкой в проекте River of Music будет представлена Британия?

— Не знаю. Правда, не знаю. Но я слышал, что где-то будут выступать Duran Duran (делает недоуменную гримасу). Ну то есть мне все равно — Duran Duran или кто угодно. Но это же музыка 30-летней давности?

— Это, наверное, потому, что Duran Duran были любимой группой принцессы Ди.

— Да, точно (смеется). Видимо, это решение принималось группой солидных джентльменов в костюмах. Правда, и я сейчас в костюме — подхожу под это описание.

Вообще все это немного странно — Лондон сейчас завешан рекламными плакатами с символами Олимпиады. Кругом олимпийские кольца, McDonald's и Coca-Cola, ну и мое выступление — это тоже часть большой рекламной кампании. А у нас там есть одна композиция о пытках. Представляете, какая дикая смесь: Олимпиада, Трафальгарская площадь, и мы играем композицию о пытках.

— У вас сложился образ интеллектуального продюсера, который делает музыку для высоколобых, недоступную для понимания без разъяснений. А поп-музыка вам нравится?

— Конечно. Несколько лет назад поп-музыка — это вообще было самое интересное, что происходило. Я имею в виду, когда Neptunes и Тимбаленд были на коне. Трек Мисси Эллиотт «Get Ur Freak On» — это великолепная музыка. Слова — чушь полная, но какой саунд! Сейчас в поп-музыке я ничего особенно интересного не вижу. Но вообще я не разделяю музыку на поп и какую-то элитарную. Я разделяю музыку на ту, которую делают только ради денег. И не только.

— Поэтому вы сейчас выпускаете на своем лейбле Accidental Records рэпера по имени Rowdy Superstar. Откуда он взялся?

— Да, это просто черный тинейджер, который хочет делать что-то новое в поп-музыке. Кому-то нравятся его песни, кого-то от них тошнит. На Accidental Records я давно пытаюсь выпускать экспериментальную поп-музыку.



— Вы верите в коммерческий успех Rowdy Superstar?

— Это неправильный вопрос. Я бы рад был, если бы он стал успешным. Но я знаю, что он не будет успешным — по-крупному. По крайней мере, с нами. Потому что у нас мало денег — скромные бюджеты. Нельзя соперничать с Кайли Миноуг на жалкую горстку фунтов. Такова реальность.

Но меня вообще не очень заботят вопросы денег и славы. Я помню свои ощущения после того, как вышла пластинка «Bodily Functions», которая продалась большим количеством копий и собрала кучу хвалебных отзывов в прессе. Я, помню, сидел за пианино, пытаясь начать что-нибудь сочинять для следующего альбома. И у меня был ступор. Мне казалось, что за одним моим плечом стоят журналисты, а за другим — публика и оценивают каждую ноту. «Оу, это слишком попсово», — говорят одни. «Нет, это слишком высокохудожественно», — говорят другие. В такой ситуации невольно концентрируешься на том, что о тебе подумают, нежели на том, что ты хочешь сделать. А это все чушь собачья!


Мэтью Херберт также выступит 2 июня с диджей-сетом на фестивале «Усадьба Джаз»