— На одном из треков с «Иначе» — «Солнечный свет» — вы читаете рэп.

— Назовем это рэпом по-шевчуковски. Рэп я впервые услышал в 90-м году в Нью-Йорке, в Южном Бронксе, когда он еще был на улицах. Он мне страшно понравился. Помню, мы бродили ночью по этим криминальным кварталам с бутылкой… Ничего не боялись! Говоришь: «I'm Russian» — и на тебя с опаской смотрят, холодная война у американцев еще была в башке. Везде магнитофоны, чуваки танцуют, рэперы с ганами за пазухой. Очень крутой стрит-арт, отлично. Я тогда Никите Зайцеву говорил: «Смотри, наши русские частушки — на афроамериканский манер!» В рэпе есть энергия.

— Есть мнение, что рэп в России победил шансон.

— Очень запоздало, через 10—15 лет, у нас он обосновался. Рок и то быстрее перекочевал. Все крутые уже отчитали, все харизматичные лидеры-основатели померли.

— В группе теперь появились новые люди. Каково играть с человеком, который вам годится в сыновья? Я о барабанщике Теме Мамае.

— Разница в возрасте стирается. Тема Мамай — человек взрослый, серьезный парень. Любит Meshuggah. Настоящий музыкант — на этом уровне мы равны. Все, что он предлагает, воспринимается с большим вниманием.

— Видимо, это его идея с тяжелой аранжировкой песни «Кризис»?

— Да, было дано задание. «Кризис» пережил массу реинкарнаций — от панка до лирики, Костя Шумайлов сделал версию в духе Nine Inch Nails. В итоге пришли к такому death-джазу. Сдвоенные бочки, жесткие риффы — это Тема с гитаристами придумал. Вообще в этот альбом свои мысли вкладывали все музыканты.

— В текстах альбома явственно видишь метания, сомнения…

— Я пытался освободиться от штампов. Я недоволен, что не от всех удалось избавиться. Я ищу другую речь. Я старался над этим работать. И не все получилось, к сожалению. Поэтому, возможно, такое рванье в текстах. Лирика, социалка у меня пишется легко — типа той, что «P.S.». А тут я пытался найти другой образный ряд. И этот перелом, нервяк, попытка освобождения...

— Народ материал принял?

— Народ принял. А особливо — продвинутая молодежь. Были, конечно, всякие драматичные истории, когда альбом еще не дошел до слушателя. Помню, наш Дима-мерчандайзер во время одного из концертов продает диски — на эти средства мы первое время жили. Подходит подвыпивший бугай с маленьким пацаном. Видит — человек из «ДДТ» — и говорит: «Это че такое? И долго я буду эту хрень слушать? Где “Черная река”?» Дима сполз под прилавок: «Все будет! И черная река, и белая!» — «Ну, смотри, я тебя запомнил».

Это нормально. Не надо идти за публикой. Вспомни «Мир номер ноль», на котором старые журналисты топтались. А молодежь приняла. «ДДТ» — не чесовая группа. Мы сделали из уважения к публике второе отделение со старыми песнями. Хотя я хотел, чтобы было правильное послевкусие — только «Иначе», и все. Но поднялся такой вой! И от любви к слушателям, а не ради успеха мы согласились, потому что мы уважаем нашу публику.

— Вы вот по стране поездили, чувствуется там гражданский подъем?

— Подъем идет. Медленно, со скрипом, но идет. И меня это больше всего радует. Какая-то надежда появилась у людей в глазах. Конечно, не так, как в Москве или в Питере. Интересно, что переломный концерт у нас был в Екатеринбурге. Сначала нам власти не дали провести концерт в одном зале, мы перешли в другой, его тоже пытались запретить. А в итоге это был первый город, где мы собрали полный зал на 8000 человек. Какие глаза были светлые! Как они на «Свободе» все расцвели, на «Юго-западном ветре»!

— Программа сложилась уже?

— Я пытаюсь ее модернизировать. Но чувствую, что никому ничего делать уже неохота. Все настолько устали, музыканты, техники. Смотрят на меня: ну, хорош уже! Но мне скучно. 30 раз уже сыграли. Что-то надо уточнить, добавить визуализации. Но бог с ним.

Мы повторим программу 18 мая в Питере, может, что-то поменяем. Программа стала на рельсы, все знают, что делать. Музыканты ее свободно играют, удивляют друг друга новыми партиями, греют огнем в глазах.

— В конвейер еще не перешло, значит.

— Да уж. Я был на Rolling Stones — машина, а в целом уже скучновато. Но год мы программу будем играть.

— А потом сразу за новый материал?

— Нужно год-два подождать, должен быть период накопления. У нас еще есть акустическая, приджазованная программа «Сольник», она хорошо идет. Над ней надо подумать. Наверное, в следующем году мы поиграем программу из старых песен «ДДТ», может быть очень интересно. А параллельно я с ребятами буду думать над новым. Если оно получится. Потому что, честно скажу, столько сил было потрачено на эту программу, что я уже не знаю, получится ли новое. Я ни в чем не уверен. Напишутся ли у меня новые песни? Есть сомнения. «Нас сомнения грызут…»

— А не страшно?

— Ну, уйду я со сцены. Такие вещи переживаются людьми, безусловно. Если песни не будут приходить, не буду же я их вымучивать. Это все почувствуют, если я начну писать на злобу дня, псевдолирику. Надо уйти красивым, 65-летним — на пенсию, уехать в деревню, пить там самогон и раз в год приглашать друзей-журналистов — мол, что там в мире творится?​