Февральские заметки

Шалмей в честь князя Волконского, Михаил Боярский под палочку Юровского, заслуженная артистка России в кабаке и очередные новшества в Большом театре

Имена:  Александр Гиндин · Альбина Шагимуратова · Андрей Волконский · Анна Аглатова · Вазген Вартанян · Виктор Герасименко · Владимир Юровский · Геннадий Гладков · Геннадий Шапошников · Грэм Вик · Дмитрий Варгин · Евгений Самойлов · Елена Ревич · Илья Кузьмин · Михаил Боярский · Павел Колгатин · Павел Кудинов · Сильвия Шварц · Фредерик Шопен · Эндрю Гудвин

«Иоланта» в «Новой Опере»
Это вторая опера, поставленная иркутским режиссером Геннадием Шапошниковым, имя которого мало о чем говорит. Впрочем, первая его работа в этом театре, «Джанни Скикки» Пуччини, блистала резковатым комизмом и была номинирована на нынешнюю «Маску». Но второй блин имени Чайковского получился комом. Опробованная в предыдущей постановке экстремальная цветовая гамма (художник тот же — Виктор Герасименко) время от времени разбавляет черно-бело-красную строгость вокруг слепой героини, но от этой находки спектакль не перестает оставаться скучным недоразумением. Свою изрядную порцию скуки добавляет дирижер Евгений Самойлов. Удивительно, но, несмотря на все эти грустные обстоятельства, отчетливо слышно, что в театре есть хорошие голоса.

Alta Capella в честь князя Андрея Волконского
С барокко мы более-менее разобрались, даже уже и в Сибири прошел барочный фестиваль. Но есть еще много проблем с предыдущими веками. Их-то в первую очередь и собирается решать ансамбль Alta Capella под управлением Ивана Великанова, показательный концерт которого прошел под сводами Итальянского дворика Пушкинского музея. Концерт был приурочен к первому клавесинному конкурсу имени зачинателя аутентичного дела в нашей стране, не так давно умершего князя Андрея Волконского. Концерт так и назывался — «Плач по учителю» — и состоял из всевозможных итало-франко-фламандских оплакиваний XIV—XVI веков с небольшим бонусом из английского XVII века.

Ансамбль родился недавно, участники большей частью тоже представляют совсем новое поколение местных музыкантов. Совершенно очевидно, что пробираться сквозь загадочные заросли григорианской монодии для них слаще и уж точно интереснее, чем крутить по старому доброму мажоро-минорному квинтовому кругу.

Хотя в данном случае правильнее говорить не столько об ансамбле музыкантов, сколько об ансамбле инструментов. Потому что хотя Alta Capella — это некоторое количество заболевших стариной певцов и струнников, главное в нем — уникальный для Москвы набор духовых инструментов, среди которых цинк, дульциан, шалмей и бомбарда.

Геннадий Гладков в исполнении Владимира Юровского
Удивительный финт дирижера-интеллектуала Владимира Юровского — авторский вечер композитора Геннадия Гладкова. Вроде бы никто не мог от него такого ожидать. Причем, надо сразу предупредить, никто его не заставлял, он сам захотел.

Но на самом деле не так уж это и удивительно. Во-первых, еще неизвестно, что сейчас радикальнее — играть Шнитке или Гладкова. Во-вторых, для Юровского, уехавшего из страны юношей в начале перестройки, этот проект (как, между прочим, и планомерное озвучивание им творчества своего однокашника, театрального композитора Андрея Семенова, автора озорных «27 маленьких опер» размером в 3—5—10 минут) — возвращение в детство. А в-третьих, это тот случай, когда только от него одного зависит, причислят ли исполняемую музыку к (как у нас на «Опенспейсе» пишут) академической или современной, проще говоря, к серьезной или несерьезной. А что может быть амбициознее?

В случае с монопрограммой Гладкова (она называлась «Люди и страсти», играл оркестр Московской филармонии, пел Камерный хор Московской консерватории) даже участие Михаила Боярского в шляпе не развеяло ее серьезность. И дело было не только в фигуре дирижера, державшегося эффектнее обычного, но и в строгой выстроенности программы, до чего Юровский большой любитель. Ее концепция (с которой почти соглашаешься): Гладков — не только прекрасный композитор-песенник, но и автор больших балетно-симфонически-ораториальных форм.

Хотя, честно говоря, главный, очень радостный результат вечера в том, что давняя тайная детская мысль о том, что песня Волшебника из «Обыкновенного чуда» — это шедевр, оказалась правдой.

Шопен от Вазгена Вартаняна и Александра Гиндина
Два раза за неделю слушала Шопена в Большом зале Консерватории — казалось бы, что может быть банальнее? Но в этом году польский романтик юбиляр, так что как-то надо с ним разбираться.

Оба раза, правда, слушала не совсем по своей воле. Клавирабенд стильного Вазгена Вартаняна (4 баллады и 4 скерцо за один вечер), который метит в сумрачные гении, был окружен невероятно активным пиаром. Образцово-консервативный Александр Гиндин (он еще играл Скрябина и Рахманинова) с трогательной старомодностью позвонил сам.

Результаты таковы. Гиндин, демонстрируя шарм того, что все еще называется «знаменитой русской фортепианной школой», хотя уже ставится в кавычки, не сказал мне ничего, чего бы я не знала о Шопене. Шопен и Шопен. Но, с другой стороны, Вартанян вообще про Шопена ничего не сказал, а сказал только про себя — что он играет либо очень быстро, либо очень медленно и имеет претензии на концептуальность.

Вопрос: кого выбрать? Ответ: Шопена я давно знаю, а Вартаняна вижу в первый раз. Я Шопена выбираю.

Кадровые обновления в «Волшебной флейте» Большого театра
Отдельный сюжет — какие безмолвные страсти кипят на служебных местах амфитеатра, где штатные солисты Большого ревниво слушают во время спектакля новеньких, понаехавших. Процесс перетряски в театре, отмеченный в январском выпуске Дневника, идет полным ходом.

В февральской серии местных «Волшебных флейт» было 13 вводов (огромное количество), не считая дирижера, отметившегося в прошлом московском сезоне концертным исполнением генделевского «Орландо» Кристофера Мулдса. Дирижерская работа оказалась самой незаметной обновкой спектакля, что, впрочем, в случае с российским Моцартом совсем неплохо. Но гораздо любопытнее были кадровые обновления.

Главная гордость тут — Альбина Шагимуратова в партии Царицы ночи. Победительница конкурса Чайковского уже выстреливала своим точным «фа» третьей октавы в Зальцбурге, и вот теперь наконец приглашена и в Большой. Справедливости ради надо заметить, что в первой арии она звучала нервно, но во второй (где как раз это «фа») отчеканила все по-царски.

Еще имелись целых два новых интересных Тамино (да-да, пришлось два дня подряд смотреть спектакль Грэма Вика, за несколько лет своего существования совсем потерявший актуальность и смысл). Один — австралийско-питерско-лондонский Эндрю Гудвин, известный у нас в качестве Ленского, можно сказать, уже долгожитель в Большом. Другой — двадцатидвухлетний Павел Колгатин из Молодежной программы. Один — настоящий принц с благородным тембром и осанкой, другой — взбалмошный пацан с роскошным голосовым материалом.

Оба Папагено тоже оказались очень симпатичными: солист Дюссельдорфской оперы Дмитрий Варгин и Илья Кузьмин из «Новой Оперы». Еще надо не забыть венского русского баса Павла Кудинова с невероятно интеллигентным голосом в роли Зарастро и выращиваемых во все той же Молодежной программе модельных худышек в виде Трех дам (Ульяна Алексюк, Алевтина Яровая и Александра Кадурина).

Честь основной труппы Большого вполне достойно отстаивала Анна Аглатова в роли Памины. Хотя ее напарница Сильвия Шварц из берлинской Унтер ден Линден тоже удалась — голос попроще, зато немецкий язык, стиль и резвое поведение на сцене. В общем, на сцене Большого театра случился настоящий детский сад, отчего даже спектакль Вика обрел какой-то новый смысл.

Елена Ревич в кабаке
Бывшая первая скрипка башметовских «Солистов Москвы», заслуженная артистка России, успешно занимающаяся сейчас сольной карьерой, Елена Ревич решила немного стереть грань между высоким и не очень высоким искусством. Произошло это в самом небанальном московском кабаке, в «Мастерской», причем не в ее концертном зале, где происходят вполне респектабельные мероприятия, а в основном помещении, прямо рядом со столиками. И при участии еще нескольких не менее качественных музыкантов, среди которых стоит отметить молодого, очень драйвового пианиста Вадима Холоденко и виолончельного лирика Рустама Комачкова.

Не знаю, как им игралось под звон посуды (на котором всячески настаивали идеологи этого проекта). Но послушать Пьяццоллу и другую приятную во всех отношениях музыку в хорошем живом исполнении с совершенно легитимным бокалом красного вина было очень неплохо.