Михаил Серебряный: «Противно играть по правилам»

Основатель, владелец и продюсер ведущего российского звукозаписывающего лейбла Caro Mitis рассказал ДМИТРИЮ РЕНАНСКОМУ о деле своей жизни

Имена:  Михаил Серебряный

Серию материалов, посвященных состоянию дел в академической звукозаписи, OPENSPACE.RU завершает беседой с одним из первых лиц отечественной record-индустрии Михаилом Серебряным. Основанный им лейбл Caro Mitis уже седьмой год выпускает превосходного качества SACD с эксклюзивным репертуаром – как русским (забытые классики Бортнянский, Березовский и Фомин), так и европейским (неведомые Розетти, Вёльфль и Платти). Издательской деятельностью Михаил Серебряный не ограничивается – параллельно он продюсирует оркестр Pratum Integrum, главный московский форпост исторического исполнительства.

— Появление Caro Mitis спровоцировал какой-то внешний импульс или все произошло спонтанно?

— Все началось в 2002 году с подсмотренного мной по телевизору спора отечественных звукорежиссеров. Люди, которые ничего качественного не писали последние лет двадцать, дискутировали о том, работают ли они для сегодняшнего дня или все-таки для вечности. Потом я ради интереса послушал сделанные ими записи, и они оказались еще менее приличными, чем полемика их авторов. Мне захотелось «вставить слово» — к тому времени у меня была возможность уделять меньше времени основным деловым обязанностям, и я начал работать.

— В каком состоянии находилась отечественная индустрия звукозаписи в то время, когда вы начинали?

— Во времена аналогового мира у нас делались очень и очень достойные записи (права на многие из которых, правда, мы благополучно потеряли). А наступление цифровой эры в России просто не заметили. Это во-первых. Во-вторых, в советские времена записи на пластинках имелись едва ли не у всех значительных музыкантов. После развала Союза ситуация долгое время была трагической — искусство многих исполнителей, которым просто нет равных в своих областях, оставалось незафиксированным. Желание записать лучшее из сегодняшнего дня, сделать «фондовую запись», как говорили когда-то, очень сильно меня двигало.

— Какие проблемы вам приходилось решать в условиях практически полного отсутствия медийной инфраструктуры?

— Нужно было радикально менять само отношение отечественных музыкантов к записи. В России исполнители не видят в ней ни маркетингового, ни финансового смысла, относятся спустя рукава — так, что-нибудь где-нибудь, на коленке. Сегодня мы успешно преодолеваем этот кризис. Все происходит так, как должно: вокруг записи начинается движение, специально для нее создаются программы и организуются концерты. А главное — возникает понимание того, что если что-то делать, то нужно делать это качественно. Особенно в условиях всякого рода кризисов. Поэтому я с самого начала прекрасно понимал, что невозможно работать с музыкантами сессионно — у нас в стране ничего нельзя делать в антрепризном формате, временно собирая людей для реализации какого-то проекта.

— Концепция лейбла, делающего ставку на идеальный звук и репертуарные раритеты, существовала изначально?

— Я всегда четко знал, что хочу делать диски, бескомпромиссные по качеству записи. Поэтому мы с первых дней и до сих пор работаем с голландской компанией Polyhymnia: у нее более чем тридцатилетний опыт работы на рынке, именно ее сотрудники разрабатывали те стандарты записи звука, которые сейчас используются во всем мире. А без нестандартного репертуара невозможно было привлечь к себе внимание, хотя это и не главное. Просто мне совершенно неинтересно делать 1001-ю запись какого-нибудь хита. И, как показывает наш опыт, эта концепция оказалась успешной. На сегодняшний день в нашем каталоге тридцать шесть проектов. У нас есть диски, разошедшиеся в нескольких тысячах копий — для академического сектора звукозаписи достаточно много. И движение вперед мы будем продолжать, несмотря на определенную стагнацию, связанную с кризисом. Мы сделали слишком много, чтобы отступать.

— С первых релизов продукция Caro Mitis отличалась совершенно несвойственным отечественной индустрии качеством звука, полиграфии, дизайна. Это входило в концепцию проекта?

— Мы сразу сказали себе: если у нас что-то не получается, то мы лучше отложим проект, чем выпустим его в ненадлежащем виде. Это оскорбительно и для музыкантов, и для самого лейбла. К тому же на стадии реализации наш проект стал обрастать множеством счастливых случайностей. Выдающийся дизайн для нас сделал Коста Гусалов — очень известный дизайнер, безумно любящий музыку…

Хотя, конечно, на наши старания всегда найдутся искусственные ограничители. Многое от нас, к сожалению, просто не зависит. Мы бы, например, очень хотели получить оригинал партитуры «Орфея» Евстигнея Фомина. Но доступ к фондам Центральной Музыкальной Библиотеки для нас закрыт. И не только для нас — для многих поколений музыковедов тоже. Более того, эта партитура почему-то недоступна даже для самих сотрудников библиотеки.

Такие вещи меня просто возмущают. Европейские библиотеки почитают за честь работать с нами, не считая это чем-то выдающимся или удивительным. А у нас нет налаженных связей между архивами, теоретиками и практиками. Хотя в идеале процесс должен быть неразрывным. Я понимаю, что отечественные нравы отбивают всякое желание делать свое дело хорошо. Но стараться все-таки стоит. Нам, скажем, не нужно объяснять никому на Западе, кто такие Caro Mitis. Сегодня в мире никто уже не удивляется тому, что в России есть собственный звукозаписывающий лейбл. Практически все крупные издания обозревают наши записи — стадию новичков, которые присматриваются к большому миру, мы прошли. На нас начинает работать репутация.

— Какую долю в ваших продажах занимает зарубежный рынок?

— Порядка восьмидесяти процентов, если не больше. Я затевал Caro Mitis, не ожидая серьезных продаж в России.

— Но как вы умудряетесь продавать у нас даже оставшиеся двадцать процентов? Диски — не слишком дешевые, репертуар — достаточно специфический…

— Мы изначально были вынуждены отказаться от профессиональной дистрибуции. В какую бы компанию мы ни приходили, нас встречали примерно одними и теми же словами: вы сделали классные диски, но продавать их мы не можем. «Я безумно вас уважаю и буду покупать все ваши диски для своей домашней фонотеки», — говорил мне владелец одного крупного московского магазина. В Москве нас продавали либо очень мало, либо очень странно — никакого регулярного процесса. Пришлось пойти по пути работы с дилерами-частниками. И тут начали происходить удивительные вещи: приезжает человек из регионов, заказывает крупные партии, они расходятся на ура. Как, куда, кому — непонятно. Но регулярно и помногу. Сейчас мы пробуем экспериментировать с распространением через почтовые каталоги Роспечати. В стране ведь огромное количество людей, которые слушают классику и готовы тратить на нее деньги. {-page-}

— Их количество не сокращается в связи с финансовым кризисом?

— По моим наблюдениям, нет. Коллега из английского отделения EMI рассказывал, что во время первой кризисной волны в конце девяностых продажи не снижались. Рост прибыли останавливался, но не падал. В России происходит примерно то же самое: люди, которые знают, чего они хотят, не будут отказываться от своих привычек: для них покупка дисков — очень несерьезная трата.

— То есть истерии о кризисе индустрии звукозаписи вы не подвержены?

— Это все блеф. Мы живем в эпоху изменения парадигмы продаж — музыка распространяется через интернет, потреково. И эти процессы не кажутся мне проблемными. Если лейбл издает качественную продукцию, если ее приятно держать в руках, то найдется много людей, которые захотят иметь ее у себя на полке. Если какая-то угроза и есть, то она исходит только от самих производителей дисков. Важно понимать, что с перехода на компакт-диск прошло не так много времени: в момент появления CD-формата казалось, что можно позволить себе все, что угодно. Сегодня золотая волна схлынула — и остался нормальный уровень, в котором можно спокойно работать. Наступило время вспоминать музыку, которая была незаслуженно или искусственно забыта. Восстанавливать фундаментальные элементы музыкальной культуры. Если мы не знаем произведения композитора Розетти — это значит, что у нас что-то не в порядке.

— Большинство ваших дисков записано оркестром Pratum Integrum. Вы сознательно позиционируете Caro Mitis как лейбл старинной музыки и исторического исполнительства?

— Мне и до сих пор кажется, что все лучшее в исполнительстве сегодня сконцентрировано именно в этой области. Одним из первых проектов, который я хотел реализовать, был посвящен главному гению доглинкинской музыки Максиму Березовскому. Стал искать для него музыкантов. Пришел на один из первых концертов нашего теперешнего худрука Павла Сербина — и увидел людей, которые играют с настоящим европейским классом. Мы собрали коллектив, а когда запись была окончена, стало понятно, что распустить этих замечательных музыкантов было бы просто преступно.

Так появился Pratum Integrum. Пять лет назад меня пугали тем, что мы не сумеем собрать зал. Сегодня у нас регулярные аншлаги и постоянная публика. Мы можем позволить себе держать абонемент в ММДМ и быть уверенными, что он будет продан подчистую.

— Есть ли принципиальная разница в издательской и продюсерско-концертной деятельности?

— Продюсировать концерты в России по-настоящему трудно. Это означает, что ты должен неминуемо вступать в сговор с филармоническими монстрами и играть по их правилам. А я этого не хочу. Наверное, в этом есть доля непрофессионализма.

— Играть по правилам неинтересно?

— Да нет, скорее противно.

— Не могу не задать этот вопрос. Содержать лейбл и оркестр — очень дорогое дело. На какие деньги существуют Caro Mitis и Pratum Integrum?

— На мои личные доходы.

— Полученные от…

— …от моего основного бизнеса. Я много лет возглавляю компьютерную компанию. Caro Mitis, кстати, приближается к тому, чтобы стать самоокупаемым, — мы уже практически вышли в ноль. Про прибыль говорить рано, но она и не так важна. Я ведь не ради бизнеса всем этим занимаюсь. Хотя у меня, кстати, довольно настойчиво пытались купить Caro Mitis.

— Но деятельность Caro Mitis, как ни крути, это чистое меценатство?

— Меценатство — это благотворительная деятельность. Caro Mitis под это определение не слишком подходит. Мы слишком горящий, слишком активно развивающийся музыкальный проект.

— Который, естественно, существует безо всякой поддержки со стороны государства.

— Культурную политику руководства нашей страны я просто не понимаю. Я страшно рад, что оркестр Musica Viva получил президентский грант. А все остальное как-то даже и комментировать не хочется. Официальная академическая музыка — это очень странный набор действующих лиц.

— В России вы ведете подчеркнуто независимую игру. Кто-то из крупных представителей этой самой «официальной классики» — оркестры, оперные театры — выходил с вами на контакт? Записи нужны всем, а лучше вас этим в России никто не занимается…

— Для нас не существует проблемы, с кем работать. Были бы идеи. Вот буквально сейчас с нами ведет переговоры один крупный московский оркестр — но Caro Mitis никогда не будет записывать и издавать то, что они хотят. В нашей в плохом смысле мейнстримной тусовке происходит очень мало чего интересного.

— Что должно произойти, чтобы после «Орфея» Фомина и инструментальной музыки Тица Caro Mitis вдруг записал бы что-нибудь из Чайковского?

— Пока я руковожу компанией, это невозможно.