Алексей Парин
Эта опера принадлежит Вене. Она в чем-то параллельна «Пиковой даме» Чайковского, которая вбирает в себя миф Петербурга. Много есть общего между этими операми. В частности, анахронизмы, которыми сознательно пользуются создатели. Вальсов никаких в XVIII веке не было. В «Пиковой даме» тоже анахронизмов уйма, и они не от незнания, а от сознательного создания мифологического текста.

«Кавалера розы» называют zeitoper. Это опера о времени. Время, движущееся в ней довольно медленно (опера длинная), — это время, которое проживают герои и которое проживается внутри героев. Главное содержание здесь находится внутри трех женских персонажей. Именно женских, я на этом настаиваю. Именно в этом состоит тайна оперы.

Кто должен петь Октавиана — певица или контртенор? Этот вопрос может возникнуть. Конечно, огромный оркестр Рихарда Штрауса не позволяет сегодня контртенору петь эту партию (контртенор — не громкий голос. — OS). Но я хочу указать на то, что в этом году на Зальцбургском фестивале в другой опере Штрауса — «Ариадна на Наксосе» впервые в истории партия Композитора будет исполнена контртенором. Так что это все начинается. Ратмиров-контртеноров («Руслан и Людмила» в Большом. — OS) мы уже видели, теперь и за Рихарда Штрауса принимаются.

Почему время в этих персонажах выражается? Это некие три женские ипостаси. Октавиан — тинейджер. А любой тинейджер, и девочка, и мальчик, когда они еще разговаривают высокими голосами, является и тем, и другим — и девочкой, и мальчиком. И психологи это знают — в определенный момент эта двойственная природа человека у тинейджера очень чувствуется. В некоторых своих проявлениях он не знает, кто он.

И это очень важно для роли Октавиана, потому что Октавиан 1910 года — это не то же самое, что моцартовский Керубино. Конечно, есть прямые аналогии: Графиня — Керубино и Маршальша — Октавиан. Но Керубино — это еще остатки предыдущей эпохи, это брючная женская роль, контртенора никогда ее на сцене не пели и, возможно, не будут петь. Это роль особая и, наверное, обязательно женская.

С Керубино не происходит таких превращений, которые происходят с Октавианом. И тогда, в Вене XVIII века, они не могли бы происходить, потому что это была бы сексуальная революция. А в Вене 1910 года, где уже есть Фрейд и где все разговаривают про либидо, должен был появиться Октавиан, который женщина, играющая юношу, который на сцене становится девушкой, за которой ухаживает мужчина. И это такая невероятная штука, она может быть главным манком в этой опере — в обществе, открывающемся сегодня для многих проблем.

Итак, эта опера — это как бы время женщины. Три стадии: Октавиан — тинейджер, Софи — барышня, условно говоря, 20-летняя женщина, которая уже осознала свою природу, а потом она превращается в Маршальшу. И они едины в своем внутреннем состоянии. И косвенным свидетельством этого единства является то, что великая певица Лотта Леман в разные периоды своей жизни пела все три партии. Она начинала с Софи, потом пела Октавиана, а потом Маршальшу. Криста Людвиг пела и Октавиана, и Маршальшу (в Октавиане мы ее видели в Москве в 1971 году). Гвинет Джонс тоже пела и то, и другое. И обе по этому поводу очень интересные вещи пишут.

Не случайно женщины начинают на эту тему очень тонко рассуждать. Все-таки у Керубино и Графини нет любовной сцены. А опера «Кавалер розы» начинается с фактически лесбийской сцены — потому что это долго идущий любовный дуэт двух женских голосов. Конечно, здесь есть парафраз Ромео и Джульетты из «Монтекки и Капулетти» Беллини (две главные партии написаны для двух женских голосов — сопрано и меццо-сопрано. — OS) — но только в вокальном смысле. Но не в смысле эротической ситуации.

И поэтому я бы сказал, что для Москвы эта опера — определенное испытание. Хотя я думаю, что для сегодняшней Москвы она исключительно подходит. Потому что, с одной стороны, тут есть проблематика, о которой общество думает. И, с другой стороны, здесь есть элемент шикарного шоу. Все будут оттягиваться: какие красивые фойе, как на сцене все красиво, и музыка какая очаровательная!

Это музыка для широкой публики. Мне вообще за Рихарда Штрауса иногда бывает стыдно — после «Электры» и «Саломеи» он написал такую музыку! Но ничего не сделаешь — написал. И если ею заниматься — она не такая плохая!

Очень строгие музыканты Рихарда Штрауса не считают великим композитором, говорят, что это такой расхожий товар. Он, конечно, больше, чем другие, зависит от того, как его исполняют. В венской Штаатсопер идет один и тот же спектакль «Кавалер розы» — дремучий, давний, 70-х годов. И когда там играют простые исполнители, невозможно выжить эти четыре часа. Но когда на сцене Гвинет Джонс, Анне Софи фон Оттер и Натали Дессей, то четыре часа превращаются в полчаса. ​

Записала Екатерина Бирюкова