Катинка Пасвеер: «Немцы не хотят гордиться соотечественниками и их достижениями»

Спутница жизни Карлхайнца Штокхаузена – о мировой премьере оперы «Воскресенье»

Имена:  Карлхайнц Штокхаузен

В Кельне грядет грандиозное событие: премьера оперы Карлхайнца Штокхаузена «Воскресенье». Это пять часов из 29-часового цикла «Свет». Над своим opus magnum «затворник из Кюртена» работал более четверти века. Каждая из семи опер цикла «Свет» носит название одного из дней недели, каждому дню соответствует свой цвет, элемент, чувство, а также тема человеческого бытия (например, понедельник — это «день Евы», рождение; вторник — конфликт, война и т.д.). В опере имеются три сквозных персонажа (Ева, Люцифер, олицетворяющий зло и разрушение, и мессия Михаэль).

«Воскресенье» (цвет — золотой; чувство — интуиция; элемент — свет) посвящено универсальному и всеконфессиональному восхвалению Всевышнего. На сцене опера (в отличие от других дней штокхаузенского творения) не ставилась никогда. Штокхаузен утверждал, что ее премьера должна состояться лишь после его смерти и по неким мистическим причинам. Три года спустя после кончины композитора опера поставлена в Кельне. Ее разбитая на два вечера премьера состоится в ближайшие выходные (9 и 10 апреля) в двух павильонах, специально построенных внутри старинного ярмарочного комплекса на берегу Рейна. Постановка была поручена каталонской труппе La Fura dels Baus. За музыку отвечает кельнский ансамбль musikFabrik под управлением Петера Рунделя.

АНАСТАСИЯ БУЦКО побеседовала с инициатором и одним из музыкальных руководителей спектакля, флейтисткой Катинкой Пасвеер — близкой подругой Штокхаузена на протяжении долгих лет.


— Имеет ли смысл отдельная постановка «Воскресенья»? Нет ли ощущения, что мы, если провести аналогию с Вагнером, будем слушать только второе и третье действие «Сумерек богов» из «Кольца»?

— Нет. Концепция цикла «Свет» предполагает самостоятельное исполнение каждого из отдельных дней. Кроме того, мысль о возможности единовременной постановки всего цикла — семи опер в семь дней недели — абсолютно утопична. Для этого понадобилось бы семь залов, семь постановочных команд и невероятное количество времени и денег. Думаю, что такая постановка никогда не состоится. Минимальный временной зазор между операми будет составлять как минимум два-три месяца. Оперы очень большие по продолжительности и очень сложные. Одно лишь «Воскресенье» — это более пяти часов очень интенсивной музыки. Ведь и публике нужно время, чтобы «переварить» эти впечатления. Мне кажется, что «Воскресенья» хватило бы на целый год.

— Штокхаузен предполагал разбить «Воскресенье» при постановке на три вечера, каждый вечер по две сцены…

— Да, сейчас в Кельне нам пришлось пойти на компромисс: мы поставили по три сцены в два вечера. Учитывая реалии оперной жизни, это максимум возможного.

— У цикла «Свет» существует строгая внутренняя логика, музыкальная и тематическая, идущая по восходящей линии. Предполагалось ли автором, что слушатель все-таки слушает дни один за другим, пусть и на некотором временном удалении?

— Не обязательно. Штокхаузен говорил, что «Свет» — это спираль, можно начать с любого из дней недели и в любой момент вернуться к началу. Можно начать с «Воскресенья», за которым последует «Понедельник». Это как в жизни: в Ливии идет война, а у нас наступает Пасха… Все происходит одновременно.

— Все мы, кельнские жители, хорошо помним фигуру Штокхаузена: маэстро во всем белом за микшерным пультом в центре зала Кельнской филармонии. Во время грядущей премьеры на «капитанском мостике» звукорежиссера его замените вы…

— Я столько лет сидела рядом со Штокхаузеном во время всех его концертов, что кое-чему научилась… Здесь задача усложняется по сравнению с филармонией тем, что залы очень большие и с неидеальной акустикой. Все певцы и музыканты работают с небольшой подзвучкой, иначе их будет просто не слышно. Например, в первой сцене, «Свет и Вода» (Lichter — Wasser), 29 музыкантов ансамбля играют, стоя в разных точках зала. Каждого из них должно быть слышно.

Но сцены очень разнородны музыкально. Вторая сцена, «Процессии ангелов», чистый хор a capella, ее, конечно, не надо корректировать с точки зрения громкости. Самая сложная сцена — финальная, «Свадьбы». Действие будет происходить одновременно в двух удаленных друг от друга залах: «Свадьба» для оркестра в зале А, «Свадьба» для хора в зале Б. Партия хора в зале А будет звучать в записи (она уже сделана, на пяти дорожках), но будут и трансляции из зала в зал. Наконец, «Прощание» — это чисто «магнитофонная музыка», запись… Найти баланс между живым звучанием солистов, хора, инструменталистов и записью — непростая и интересная задача.

©  Oper Köln

Репетиция оперы «Воскресенье»

— Музыка Штокхаузена в своем бескомпромиссном идеализме многими сегодня воспринимается почти как ностальгическая…

— Ностальгическая? Ни в коем случае! Штокхаузен всегда был футуристом! Его музыка — это мечта о лучшем человеке и лучшем человечестве. Мы еще не готовы услышать до конца эту музыку, для этого мы сами сперва должны стать совсем другими людьми! Но такие постановки, как кельнская, — это начало. На премьере в Кельне в каждый из дней будет присутствовать всего шестьсот человек — немного, если сравнивать с шестью с половиной миллиардами, которые живут на Земле… Так что Штокхаузен — это «музыка будущего» (Zukunftsmusik).

— Действительно ли музыку Штокхаузена следует слушать только в живом исполнении?

— Да! Штокхаузен всегда говорил, что записи его музыки — все равно что почтовые открытки с фотографиями Кельнского собора. Конечно, можно составить себе представление об оригинале, но… По записям можно изучать музыку, можно готовиться к посещению концерта… Но оперы Штокхаузена в отличие от традиционных опер являются пространственной музыкой. Во время исполнения музыканты, певцы, громкоговорители находятся среди слушателей, вокруг них. Эту музыку нельзя ни по-настоящему записать, ни передать по радио. Штокхаузен специально лично сделал многоканальные записи каждой из сцен, он в этом разбирался, как никто другой, и в течение месяцев занимался монтажом. Компакт-диски с записями опер, которые выпускает издательство Stockhausen-Verlag — лучшее, чего можно добиться. На этих записях действительно можно услышать все детали партитуры. Но ощущения от живого исполнения не могут передать даже эти записи. Это будет дано лишь тем избранным слушателям, которые попадут на кельнские спектакли…

©  Oper Köln

Репетиция оперы «Воскресенье»

— В прошлом году в Кельне же состоялось первое полное исполнение цикла «Звук» (Klang). Это, так сказать, звуковой портрет дня (хотя из 24 запланированных часов написана примерно половина). Какое соотношение между циклами «Звук» и «Свет»?

— Это совершенно разные сочинения. «Звук» — это камерные миниатюры; как правило, для одного, максимум трех исполнителей. «Свет» — монументальное оперное и симфоническое сочинение. Над «Звуком» он работал три года, над «Светом» — 29 лет. Это два совершенно разных мира. «Свет» — это космос, в «Звуке» речь идет о деталях.

— Откуда эта потребность создавать всеобъемлющее, собственный космос? Это такая реакция на нецельность современного мира?

— Да. Штокхаузен всегда говорил, что Бог — лучший из композиторов. Он же ощущал себя маленьким сотрудником Всевышнего. Он говорил, что тоже мечтал бы «компоновать музыку из планет и звезд». Отчасти он пытался это делать: в первой сцене «Воскресенья» темпы согласованы со скоростью обращения спутников Земли и планет вокруг Солнца. Потребность быть соавтором творения была у Штокхаузена очень сильной. Он хотел создавать новое и упорядочивать существующее в строгом соответствии с божественными правилами. В первую очередь упорядочивать — звуки, ноты… Не допускать хаоса, все направлять на круги своя.

©  Oper Köln

Репетиция оперы «Воскресенье»

— Музыка Штокхаузена в очень большой степени «инсценирует» сама себя. Тем не менее для увеселения публики во время кельнской премьеры была нанята каталонская труппа La Fura dels Baus. Не лишнее ли это?

— Штокхаузен мечтал, чтобы слушатели его музыки закрывали глаза и слышали только звуки. Но мы в опере, и приходится соответствовать правилам игры. Постановщик Карлуш Падрисса много работает с видео, на стены и потолок будут проецироваться звезды, планеты… Это красиво, мы надеемся, что зритель будет погружаться в подобие транса. Но, конечно, визуальное отвлекает от музыки, сильно отвлекает.

— Постановка «Воскресенья» происходит приблизительно на Пасху. Обычно в это время в немецких операх ставят «Парсифаля»…

— Музыка Штокхаузена — религиозная музыка. Главная фигура, Михаэль, это христианская фигура. Но он был открыт и всем другим религиям, и все они воспеваются в «Воскресенье». В «Свадьбах», например, африканская группа поет большие сцены из Корана.

— При жизни Штокхаузена «Воскресенье» считалось оперой, не подлежащей постановке. Как вам удалось убедить руководство Кельнской оперы в обратном?

— Штокхаузен говорил, что «стоит ему умереть — и его музыка обретет причитающееся ей значение». В некотором смысле сейчас это и начинает происходить. У нас дома хранятся целые папки переписки с разными немецкими оперными театрами, в частности с Кельнской оперой. С самого первого дня работы над «Светом» Штокхаузен постоянно писал интендантам всех, наверное, крупных опер в стране: «Я немецкий композитор, я хочу, чтобы в Германии ставились мои оперы…». Так как они написаны на немецком языке, а язык очень важен. И что нам отвечали, Боже правый! И особенно кельнский интендант: «пока я жив, ваша опера не будет поставлена в моем театре», «вы не вписываетесь в профиль нашего театра» и так далее. Очень оскорбительно, очень обидно для Штокхаузена.

Когда-нибудь городу и этим людям будет стыдно за эти письма. Но недавно я нашла старое, пятнадцатилетней давности, письмо самого Штокхаузена, в котором он пишет: «Премьера “Света” должна состояться именно в Кельне!» Это было его желание. Я счастлива, что это происходит, это глубоко символично.

— Не открою вам секрета, если скажу, что у Штокхаузена не только при жизни было немало критиков, его и сегодня не все спешат записать в «классики»…

— Ах, это типично немецкая черта! Почему Булез может быть во Франции таким великим? Немцы не хотят гордиться соотечественниками и их достижениями.

— Но когда немцы начинают гордиться, то уж как следует: часть голосов уже требует строительства в Кюртене, где жил Штокхаузен, «фестшпильхауса» по образцу байрейтского…

— Это было бы прекрасно! Ведь Штокхаузен среди нас. Дух никуда не исчезает.

Штокхаузен действительно мечтал о семи концертных залах, где семь команд готовят по одному «дню» из «Света». И слушатель мог бы сам решать: ах, сегодня я схожу на «Четверг», к Пасхе я пойду на «Воскресенье»! Каждый мог бы составлять собственную комбинацию из дней… Но на подготовку каждой из таких опер необходимо не менее двух лет. Эти семь залов не должны находиться в Кюртене или в одном городе, это могли бы быть просто семь немецких оперных домов. Каждый мог бы специализироваться на «своем» дне, можно было бы меняться спектаклями, гастролировать… Но «Воскресенье» — всегда в Кельне!​