Л. Д. Да, как ни странно, в 70-е годы при лютой советской власти «Воццек» все-таки был более обиходным, чем сегодня. Не то чтобы пластинки продавались в магазине «Мелодия», но их можно было достать. Я дружил с ныне покойным композитором Вениамином Баснером и его второй женой Людмилой, для них опера Берга была предметом абсолютного культа. В доме была партитура, хранимая как некая драгоценность. Казалось бы, Баснер, известный преимущественно песнями из кинофильмов про войну, — и «Воццек». Видимо, почитание шло от Шостаковича, который в свою очередь был иконой в этой семье. А Берг — как бы первый ряд в пантеоне восхищения у Дмитрия Дмитриевича. Как известно, постановка «Воццека» 1927 года в Кировском театре произвела на Шостаковича столь сильное впечатление, что он буквально на следующий день после спектакля начал писать «Нос». (Очень похоже на то, как Берг, увидев пьесу Бюхнера, сразу решил, что будет писать оперу на этот сюжет.) В «Носе» много от гротескной линии «Воццека», прежде всего от Капитана и Доктора, но не только.

Б. Ф. Хотя у Шостаковича это чистый, намеренный гротеск, а у Берга психопатология.

Л. Д. Условимся, что «Воццек» есть нечто целостное, а «Нос» — одна из его частей, разросшаяся до размеров целого.

Б. Ф. А другая разросшаяся часть — «Леди Макбет Мценского уезда».

Л. Д. Ну да, ну да, на обе оперы «Воццек» оказал огромное влияние. Это я к тому, что — культовая вещь в узких кругах, преимущественно музыкантских. Интересно, что в начале 80-х, кажется, уже после смерти Брежнева, приезжал в город на Неве какой-то театр из ГДР и показывал «Воццека» в Кировском, я сам ходил — и начальство не сильно беспокоилось. А вот сейчас могут быть всякого рода мракобесные реакции — просто на сам факт постановки «Воццека» в Большом театре. Сейчас озабоченность самобытностью и национальной идеей несравненно мощнее фонтанирует, чем, допустим, в годы застоя, когда всем все было до фени... И все же: почему вы не можете дослушать «Воццека» до конца?

Б. Ф. Это как раз связано с техникой композиции. Там время настолько сжимается — присущая 12-тоновости абсолютная выверенность и плотность, — что возникает психологическое насыщение каждым эпизодом. «Воццека» надо слушать отдельными сценами. Во второй картине первого акта Воццек и Андрес рубят дрова — там уже ежишься. Убийственна вся детская линия, начиная с первой сцены второго акта, где Мари поет сыну колыбельную. Понятно, почему Берг вывел ее в финал: нет ничего страшнее этой невинности. Твоя мать умерла, говорят дети сыну Воццека и Мари. И он как бы на лошадке туда скачет поглядеть, хоп-хоп, хоп-хоп. Тут, конечно, есть спекулятивный момент, но все равно — это невозможно смотреть, невозможно слышать. Я не могу. И этот финал уже содержится в колыбельной Мари. Потому что — техника одна и та же.


Л. Д. Может быть, это идет от вагнеровской системы лейтмотивов?

Б. Ф. Не знаю. Мне кажется, что додекафония вообще такое монотеистическое дело. Да не будет у тебя иных богов. Возьми серию и сделай произведение из нее одной.

Л. Д. Вот тут я категорически не согласен. Не про саму додекафонию, а про другое. Возможно, «Воццек» — едва ли не самое значительное и уж точно самое популярное произведение нововенской школы именно потому, что оно протестует против бога-отца этой школы, Шенберга. У Берга с ним были довольно сложные отношения — Шенберг требовал повиновения, чистоты метода и не очень хорошо относился к «Воццеку» и его успеху. А успех как раз потому, что Берг не следует тупо шенберговской додекафонной технике, но крайне прихотлив в ее использовании. Мы там слышим прямые нарушения метода — секвенции, параллельные аккорды, я уже не говорю о тональности; в первую очередь это коллажи, связанные с жанровой музыкой люмпен-пролетарской среды: военный оркестр, расстроенное пианино в кабаке, там же хор пьяных посетителей, песня Андреса. Вообще-то это кабаретная сфера. Шенберг тоже отдал ей дань; ирония судьбы заключается в том, что тесно связанный с кабаре «Лунный Пьеро» — самая эмблематичная его вещь. Это все в двух шагах от Вайля…

Б. Ф. …и в двух шагах от драматической декламации, завываний, например, Сары Бернар — ну ведь прямо Sprechstimme, оставалось только записать нотами…

Л. Д. Декламация — это как бы нечто декадентское в смысле дурного вкуса. Да и сейчас она не в топе совершенно.

Б. Ф. Ага, сейчас в топе экстремальный вокал…

Л. Д. (Смеется.) Не сильно-то он в топе. Наверное, место декламации заняли хип-хоп и разновидности вульгарной частушки, которые не требуют вокального интонирования. Но мы отвлеклись. У нас была такая кухонно-фрейдистская тема про то, что в Берге зрел протест против его музыкального отца.

Б. Ф. Фрейдизм фрейдизмом, но ведь додекафония тогда еще не устаканилась как строгий метод, там все бурлило, находилось в становлении.

Л. Д. В «Воццеке» более, чем где бы то ни было у нововенцев, полно позднеромантических кусочков, музыки, которую мог бы написать Рихард Штраус…

Б. Ф. …да он ее и написал…

Л. Д. …полно трезвучий, особенно вся линия Мари, есть инвенция на тональность знаменитая. Это то, что потом станет Голливудом. Голливуд между мировыми войнами очень многим обязан «Воццеку» — я имею в виду хоррор и около. Как всегда, коммерческое паразитирует на экспериментальном. Вы знаете, что Гершвин боготворил «Воццека»? То есть с одной стороны, любовь нечаянно нагрянет. С другой стороны, если среднестатистическому почитателю Гершвина рассказать о любви того к Бергу, он ответит: не может быть.

Б. Ф. Он ответит: у каждого свои недостатки.

Л. Д. Да, в лучшем случае отшутится. Но главное, что тогда было стадиальное, поколенческое родство между людьми — Вайля опять же сюда, — которых сегодня мы разводим по разным полюсам. Все они варились в одном котле. А сейчас у них разные потребители в разных социальных группах.

Б. Ф. Обычное дело. Со временем все костенеет, и индустрия может это рубрифицировать и продавать.

Л. Д. И уже необходимо умственное усилие, чтобы услышать родство Гершвина и Берга, несмотря на то что индустрия убеждает в обратном.

Б. Ф. Может быть, постановка в Большом побудит кого-то к таким усилиям.

Л. Д. А вы оптимистически смотрите на связанные с этим перспективы? Что будет?

Б. Ф. Есть вещи, которые надо делать и не думать о том, что будет.

Л. Д. Тут у нас с вами полное согласие. Обязательно надо поставить в Москве «Воццека». Впервые в этом городе. Берг ведь писал социальную оперу. Про маленького человека, сочувствие к угнетенным.

Б. Ф. А есть ли прецеденты? До Берга были такие оперы? Я вот не могу назвать. Потом-то прорвало, та же «Леди Макбет», «Катя Кабанова».

Л. Д. А до этого оперы были, условно говоря, из графской жизни про любовь. Но оперы, столь же условно говоря, по «Шинели» Гоголя не было.

Б. Ф. Невозможно представить такую оперу в XIX — начале ХХ века.

Л. Д. Шенберг был против сюжета Бюхнера, он ему казался неподходящим. В этом смысле Шенберг был более консервативен. А пьеса Бюхнера ведь основана на реальном случае, когда солдат-денщик убил свою возлюбленную. Впервые в юриспруденции обсуждалось, освобождает ли невменяемость от ответственности. Кажется, его признали невменяемым, но все равно казнили.

Б. Ф. А чем, по-вашему, страдает Воццек у Берга?

Л. Д. Он безумен.

Б. Ф. Шизофреник?..

Л. Д. …не берусь ставить диагноз…

Б. Ф. …легкий аутизм?..

Л. Д. …не знаю. Часто бывает, что мы должны дать моральную оценку чьему-то поступку и говорим: он/она просто crazy. То есть констатируем, что граница между безумием и аморализмом не очень четкая. Но еще важно, что Воццек подвергается бесконечным унижениям. И пьеса, и опера — прежде всего про унижение.

Б. Ф. У него нет ничего, что помогло бы ему устоять, и он ломается.

Л. Д. Так называемый простой человек, «бедный люд». Какой у него культурный бэкграунд? Библия. А в остальном «улица корчится безъязыкая». Он погружается в болото, в котором утонет, уже в самом начале — погружается в своем сознании. И вот эта социальная направленность — до какой степени Москва, город, типа, успешных людей, захочет это смотреть? Ведь эти успешные люди тоже подвергаются унижениям.

Б. Ф. И как раз этого они не хотят про себя слышать.

Л. Д. Насколько не хочет этого слышать наша target group?

Б. Ф. Видимо, здесь заканчивается социология.

Л. Д. Потому что здесь невозможна статистика. Получается, что мы не можем никого завлекать, пользуясь наработанными маркетинговыми ходами, а можем адресоваться непосредственно человеку: посмотри на себя.

Б. Ф. Может быть, посмотри на «бедный люд» — независимо от того, похож он на тебя или нет.

Л. Д. Милость к падшим.