По уровню идеологической содержательности «New Labour» ближе к симулятивной партии «новых демократов», чем к обновленному консерватизму британских 1970-х. К 2005 году Джон Пилджер уже называл Блэра «лидером самого правого режима на нашей памяти».

Выстроим последовательность перехода политического истэблишмента Британии (прежде всего партий) к медиаполитике: от классовой идеологии и ее продвижения через правление — к срединному этапу «маркетинговой политики» («атаки на повестку дня», скатывание к центризму через пересмотр идеологических платформ, унификация предвыборных программ — к медиатизированной политике, в которой различия проводятся не на идеологической основе или на основе повесток дня, а на имиджевой основе и на основе доступа к контролю над информационными ресурсами.

Сердцем правительственных коммуникаций Британии стали во второй половине ХХ века отношения между премьер-министром и его личным советником по прессе... В Британии личного споуксмэна премьера называют его мундштуком: он должен быть «продолжением рта» премьера, говорить за него.

Тэтчер предпочла не зависеть от сотрудников Номера 10 и создала внутри него новое стратегическое подразделение, Центр изучения политики (CPS), и в течение двух лет вокруг и внутри Номера 10 возникла качественно новая формация спэдов. Это были «люди Тэтчер» — пятеро членов CPS, четыре министра Кабинета, личные секретари и муж Тэтчер. В своих мемуарах Тэтчер называет своих сотрудников по офису «семьей».

Отношения Тэтчер и Ингхэма в середине 1980-х называли «свадьбой умов».

Тим Белл стал адвокатом бизнеса перед правительством Тэтчер. Будучи уже знаменит к моменту знакомства с ней, он приобрел еще большую клиентуру сперва для братьев Саатчи, компанию которых возглавлял, а затем для собственной пиар-фирмы «Лёве & Белл» благодаря связям с Даунинг-стрит. …Белл был единственным человеком из окружения Тэтчер, которому было отчего-то позволено вносить в отношения с Тэтчер небольшой градус флирта.

…Наибольшим влиянием обладал Алистер Кэмпбелл, ставший для Блэра незаменимым — «больше, чем правая и левая руки, вместе взятые». Его отношения с Блэром приобрели характер неразрывной дружбы — с тем оттенком, что позволил Н. Джоунзу усомниться, «кто чей премьер»; фильм Би-би-си 2000 года о премьере получился почти целиком о его пресс-секретаре. Журналисты часто становились свидетелями того, что премьер — «слабое звено» в цепочке.

Блэр и Кэмпбелл примерно одного возраста, у них обоих по трое детей, им нравится одно и то же в спорте и еде. Близость Кэмпбелла и Блэра вышла на новый уровень, когда Фиона Миллар, жена Кэмпбелла, была назначена консультантом по имиджу супруги премьера Чери Блэр. В 1990-е годы Кэмпбелл повсюду сопровождает Блэра, постоянно попадая в кадр, держит с ним контакт глазами, выручает в сложных интервью («Такое ощущение, что ты интервьюируешь двух человек», — признается одна журналистка), летает с ним в заграничные командировки в одном салоне, отгороженном от прочих участников полета.

К середине 1980-х годов 73 процента британских газет оказались в руках иностранного капитала и контролировались всего тремя людьми.

Пиар-индустрия в Британии сейчас дает годовой оборот в 1,2 млрд фунтов — больше, чем показатели в производстве железа, стали, каменного угля и рыбной ловли, вместе взятые. PR дает работу более чем 40 000 человек, из них 25 000 — сотрудники пиар-отделов частных компаний. Общее число журналистов в стране — около 50 000, то есть на одного «коммерческого» пиармена приходится два журналиста, а с учетом агентского, государственного и некоммерческого секторов это соотношение почти равно 1:1.

В случае «мягких» политических новостей репортаж превращается в так называемое «ковровое» освещение сексуальных, налоговых и коррупционных скандалов.

…Главным изменением в печатной журналистике стал процесс, связанный с именем Мердока и известный сегодня как «падение Флит-стрит»: именно Мердок первым еще в 1985 году перевел редакции принадлежащих ему качественных и таблоидных изданий с этой знаменитой «улицы газет» в более экономичные и оборудованные современной техникой здания в других частях Лондона. Это явление получило название «революции Уоппинга» (Wapping revolution) по названию района Лондона, куда переехали редакции. Вслед за Мердоком такие решения приняло большинство владельцев газет, и в итоге из центра Лондона исчезла складывавшаяся столетиями уникальная корпорация с традиционной атмосферой и высоким уровнем личных связей внутри нее.

Когда у трапа прилетевшего с саммита в Гваделупе самолета журналисты задали Каллагану вопрос о массовых забастовках, он заявил, что извне ситуация вовсе не видится кризисной, и обвинил прессу в нагнетании истерии. На следующий день, 11 января, таблоид «Сан» вышел с первополосным заголовком «Кризис? Какой кризис?» («Crisis? What Crisis?»), что ознаменовало отход и так уже проконсервативной прессы от освещения позиции лейбористского правительства и почти полный ее переход на сторону бастующих. В итоге Каллагану пришлось выйти в отставку и назначить выборы, на которых его партия проиграла.

Тэтчер не была, как пишут ученые, первым британским политиком с иконическим статусом, но она стала первым премьером, чей иконический образ оформился с помощью постоянных информационных воздействий и был несколько оторван от ее настоящего характера: свидетельства «людей Тэтчер» говорят о том, что она тяготилась собственным имиджем, хотя обсуждала эту проблему только в узком кругу.

…В эпоху постмодерна под всепоглощающим воздействием медиа как канала социальной коммуникации и стратегическим влиянием политической информации в обществе складываются устойчивые рамочные (фреймовые) политико-коммуникативные ситуации, которые обретают собственное имя и предопределяют коммуникативные «правила игры» в политическом поле.

Ни один из тех, кто боролся за спиной Мейджора за первенство в партии, не воспринимался как реальный претендент на пост лидера: Хезелтайн слыл главным интриганом британской политики, Хезза был «отыгранной фигурой», а Редвуд — «внеземной формой жизни, неспособной добиться расположения Средней Англии».

Т. Райт вспоминает: «В мой первый день в Парламенте в 1992 году мне сказали: «Что бы вы ни делали здесь, в конце у вас должен остаться “Форд Сьерра 2.3 Дизель”». Этот автомобиль, тогда один из самых удобных и экономичных, получил кличку “MP’s car” — “Машина парламентария”».

История политических скандалов в Британии почти повторяет саму политическую историю страны, но никогда до конца 1980-х скандалы не выходили на уровень регулярной повестки дня.

«Таблоидная истерия» закончилась только со смертью принцессы Дианы, когда население обвинило СМИ во вмешательстве в личную жизнь и гибели «народной принцессы».

…Спин вырос «в длящуюся рамку для новостей», то есть стал новой рамочной дискурсивной конструкцией в политической коммуникации. <…> Культурная роль этой «рамки» этим далеко не исчерпывалась: спин, в отличие от слиза, вышел за пределы политической жизни и стал общекультурным феноменом британского постмодерна, а культура спина стала британским видом постмодерной культуры.

…В период с июня 1997 года по июль 2003 года общественная полемика ни по одной теме (включая «проблему 2000», террористическую атаку на Нью-Йорк и иракский кризис) не разгоралась сильнее, чем по поводу деятельности спин-докторов.

Спин в определении Питчера есть превалирование стиля презентации над содержанием и сущностью сообщения (формула «style over substance»).

…С онтологической же точки зрения спин — это особая характеристика широкого общественного дискурса, заключающаяся в превалировании способа изложения информации над самим содержанием информации; инициаторами такого дискурса (спин-докторами) неизбежно являются специалисты по работе с коммуникативным полем.

Ученые отмечают высокую идеологическую насыщенность пропагандируемой информации, а спин-информация представляет собой «опустошенное» сообщение, в котором стиль подачи превалирует над содержанием. Здесь и коренится главное отличие пропаганды от спина.

П. Ричардс строит формулу «культуры спина»: «Не верьте ни одному слову спин-доктора. Он и сам не ждет, что вы ему верите. Это спин». То есть налицо феномен конвенциональной границы допустимой манипуляции и складывания культуры отношений, в которой «игра с правдой» воспринимается как норма… Спин — это форма социальной мимикрии под лучшее, так как в каждом человеке живет стремление казаться лучше, чем он есть.