Это был мир, где тебя унижали каждую секунду, где все определялось негативной селекцией, где скоты глумились над людьми. Какие задачи ставят восставшие в гетто?
Просмотров: 86388
Дмитрий Волчек: «У монстра нет ни вкуса, ни совести. А у нас есть»
Главный редактор «Митиного журнала» говорит со СТАНИСЛАВОМ ЛЬВОВСКИМ о сатанинском паровозе, журнале «Афиша», карпетках Набокова и бретельках Елизарова
Дмитрий Волчек
Читать!
— Есть известная групповая фотография Бориса Смелова, сделанная вскоре после основания «Митиного журнала», — запечатлены его вдохновители (Аркадий Драгомощенко, Лин Хеджинян) и первые читатели, рассевшиеся так, что возникает намек на заседание редколлегии парижских «Последних новостей». Не знаю, был ли этот снимок на недавней выставке Смелова в Эрмитаже, но в каких-то сборниках его воспроизводили. Я там, согнувшись в три погибели, стою сбоку в странном наряде — в белых джинсах и расшитом золотыми нитями узбекском халате. Так я ходил по городу — сейчас бы никто и головы не повернул, но в Ленинграде 1985 года лошади начинали нести, а милиционеров сражали инфаркты.
Слева направо: Дмитрий Волчек, Зинаида Драгомощенко, Джеки Окс, Михаил Иоссель, Любовь Кан, Алик Кан, Лин Хеджинян, Аркадий Драгомощенко. Ленинград, 1985
Конечно, было скучно с людьми старого подполья, которых прищемил Сталин, нужен был новый язык. Нашими кумирами были Гай Давенпорт и Кэти Акер. Первые переводы Давенпорта, которые я потом взял в знаменитый сборник «Изобретение фотографии в Толедо», публиковались в «МЖ». Смешно, что тогда никто не замечал педофилический подтекст его историй. С Сэлинджером было то же самое: конечно, сегодняшний читатель сразу понимает, что Сэлинджер педофил, а тогда никому это и в голову не приходило.
Еще одна книга, которой мы тогда увлекались, — «Кровавая баня в средней школе» Кэти Акер. Этот роман тогда запретили в Германии, а в Англии он вызвал фурор и породил известную дискуссию о постмодерне и плагиате. Я до сих пор думаю, что это замечательная вещь.
— Это о переводной литературе. А что происходило рядом?
— Из внутренних литературных событий важным было появление Алексея Парщикова, я тогда первый напечатал его поэму о Полтавской битве (это третий номер «МЖ», лето 1985 года), вскоре появились Сорокин и Пригов, и одна из первых публикаций Сорокина (представьте, как звучал «Кисет» в 1986 году) была в «МЖ». Тогда все двигалось, мир был жидким и прозрачным, так что вполне естественным казался номер, где проза некрореалистов соседствовала с новыми стихами Бродского (известный его текст «Представление», который он передал нам через Володю Уфлянда):
Прячась в логово свое
волки воют «E-мое».
Вообще тогда была поддержка со всех сторон — от Никиты Струве до Энди Уорхола. И сотой доли такой поддержки я не чувствую сегодня.
— А что же все-таки с выполнением задач, если они, конечно, были. Я понимаю, что тогда, видимо, так не стоял вопрос, но что-то же у вас было в голове? Вот сейчас я сделаю такой журнал — и? Появится новый язык? Все станут читать Кэти Акер? Волки спрячутся в логово? И, кстати говоря, куда девалась прозрачность?
— Это было сопротивление. Почему партизан взорвал мост? Зачем на стене написано «НБП»? Почему облили краской норковую шубу? Это был мир, где тебя унижали каждую секунду, где все определялось негативной селекцией, где скоты глумились над людьми. Какие задачи ставят восставшие в гетто?
Недавно, когда умерла Елена Шварц, я писал некролог и вспомнил сцену, которую совсем не хотел бы вспоминать: как она выступала перед бегемотом из Союза писателей, неким «поэтом Ботвинником», гнуснейшим тупицей. Она читала замечательно, булыжники поняли бы, что это великие стихи, — но бегемот сказал: не печатали и не будем печатать, вы кощунственно сравниваете блокадных детей с мухами в янтаре.
Вот была наша задача: истребление тиранов, истребление ботвинников.
Меня вообще спасло чудо. Сейчас все позабыто, но ведь последнее дело по 70-й статье (антисоветская агитация и пропаганда) было возбуждено в Ленинграде ныне преуспевающим г-ном Черкесовым в 1988 году. А первый номер «Митиного журнала» вышел вообще до воцарения Горбачева, в самые темные времена, через несколько месяцев после приговора Михаилу Мейлаху, которого судили как раз за то, чем мы занимались. Надо сказать, что я вел себя совершенно безумно, просто не понимал опасности. Точнее, я чувствовал себя неизмеримо выше всех и был уверен, что они не осмелятся что-то со мной сделать. И странным образом оказался прав.
Ну ладно журнал, но у меня дома был склад запрещенной литературы, которую я раздавал направо и налево. И у меня было много знакомых западных дипломатов, вообще ко мне ходили толпы иностранцев, мы переправляли рукописи за границу — так никто тогда не жил, это было совершенно скандальное поведение. Конечно, началась слежка, провели тайный обыск, допрашивали всех вокруг, начали закручивать дело. Причем решили к политическим статьям добавить уголовные. Сюрреалистическое обвинение — они хотели доказать, что я через немецкое посольство провез электроорган для группы «Аквариум»! (Тогда это считалось экономическим преступлением.) Осенью 1986 года началось известное американо-советское шпионское дело, были высланы дипломаты, в том числе один мой хороший знакомый, и по всему ясно было, что и за меня вот-вот возьмутся. Я тогда готовил одну небольшую публикацию в официальном журнале — совершенно невинную, про Державина. И вдруг редактор, опустив глаза, мне говорит: «Из КГБ приказали ваше имя не упоминать». И в последний момент статью подписали псевдонимом. А это означало одно — готовится арест.
И вот я жду ареста, а где-то сбоку идет оттепель, и Сергей Курехин мне говорит, что телевидение ему заказало песню. Это было невероятно, потому что никакого Курехина, конечно, по телевизору не показывали. Да и песен он прежде не писал. И вот нужно срочно написать песню, и Курехин просит, чтобы я сочинил стихи, потому что я его любимый поэт. И я пишу песню, совершенно идиотскую, в духе «Торжества земледелия» — песню про небольшую лошадь. Но предупреждаю Курехина, что мое имя запрещено упоминать. И он передает это заказчикам. А они обещают выяснить в КГБ. Проходит месяц, никаких известий нет, и вот выходит эта передача. «Музыкальный ринг», «Музыкальный киоск»? Что-то такое. Поют разные Муслимы Магомаевы, а нашей песни все нет. И вдруг под занавес появляется несчастный певец (не буду называть его имя, чтобы не смущать) и начинает петь эту ужасную, бредовую песню про небольшую лошадь. И возникает надпись: музыка Курехина, слова Волчека. И я понимаю, что меня не арестуют.
Вы спрашивали, куда делась прозрачность? Ее выпил капитализм.
— Вы говорили в одном из интервью, что в восьмидесятые годы, когда начинался проект, область запретного была необыкновенно широка, а потом она начала быстро сужаться. Насколько радикализация (на внешний взгляд) издания связана с этим сужением, а насколько — с изменением ваших собственных предпочтений. Вообще, как эволюционируют ваши собственные интересы в области литературы и насколько прямо эта эволюция отражается в составе авторов журнала?
— Если говорить о той иерархии, которую я для себя придумал, о моем Cафоне, горе Собраний (или можно вообразить Вавилонскую башню, изображенную Брейгелем), то на вершине должен восседать стометровый платиновый маркиз де Сад — великий освободитель — и время от времени щелкать хлыстом.
Мои вкусы не особенно эволюционировали, я всегда любил арбуз, но возможностей стало гораздо больше. Посмотрите каталог издательства «Колонна», не буду все перечислять. Больше всего я доволен, что получилось выпустить несколько книг Габриэль Витткоп (вероятно, главной продолжательницы великого дела де Сада) и Пьера Гийота.
Ради чего? Ну, предположим, ради просвещения (lucem ferre). Но это внешняя цель, а есть и внутренняя — делать то, что вздумается. На последней странице последнего номера стоят слова из «Книги Закона». Их все знают, но можно и повторить: Do What Thou Wilt Shall Be the Whole of the Law. Это мой, Митин журнал, моя частная коллекция.
— Насколько «Митин журнал» является инструментом культурной политики, а насколько — инструментом вашей рефлексии над культурным пространством, языком, какими-то еще вещами? Или все эти вопросы совсем бессмысленны, а просто журнал — одна из манифестаций вашей, Дмитрия Волчека, личной свободы, и всё?
Читать!
Моими наставниками в этом смысле были прихожане Истинно-православной церкви. Когда катакомбников начали выпускать из лагерей, я познакомился с некоторыми, и на меня произвели величайшее впечатление рассказы о том, например, как они отказывались ездить на поездах, потому что на паровозе была прислужниками Сатаны нарисована красная пентаграмма, и шли сотни километров пешком.
Страницы:
- 1
- 2
- 3
- Следующая »
КомментарииВсего:36
Комментарии
- 29.06Стипендия Бродского присуждена Александру Белякову
- 27.06В Бразилии книгочеев освобождают из тюрьмы
- 27.06Названы главные книги Америки
- 26.06В Испании появилась премия для электронных книг
- 22.06Вручена премия Стругацких
Самое читаемое
- 1. «Кармен» Дэвида Паунтни и Юрия Темирканова 3451838
- 2. Открылся фестиваль «2-in-1» 2343433
- 3. Норильск. Май 1268749
- 4. Самый влиятельный интеллектуал России 897718
- 5. Закоротило 822179
- 6. Не может прожить без ирисок 782659
- 7. Топ-5: фильмы для взрослых 759459
- 8. Коблы и малолетки 741024
- 9. Затворник. Но пятипалый 471607
- 10. ЖП и крепостное право 407978
- 11. Патрисия Томпсон: «Чтобы Маяковский не уехал к нам с мамой в Америку, Лиля подстроила ему встречу с Татьяной Яковлевой» 403247
- 12. «Рок-клуб твой неправильно живет» 370637
это не про Данилкина
Мало того, что давно забытый — и в жизни и в печати — взгляд на мир:
а) свободного человека
б) взгляд на мир человека не компрометирующего своей собственной свободой идеи свободы в целом
— так ещё дополнительно, и конкретные антропологически очень верные обстоятельства свободы и не свободы "нашей" советской России описаны.
Спасибо!
так Парщикова опубликовали в "Лит.Учёбе" годом раньше ("Новогодние строчки"). а в 86-м в "Молодой Гвардии" вышла его книга "Днепровский Август" 10 тысячным тиражом. "сдано в набор 02.04.86". в киосках "Союзпечать" продавали.
Речь идет о первой публикации поэмы "Я жил на поле Полтавской биты", за которую П. в том же году получил Премию Андрея Белого.
Добавлю, кстати, что из хрестоматийных текстов в МЖ впервые было опубликовано "Представление" Бродского (упомянутое в интервью). Зарубежная публикация в "Континенте" появилась позднее.
это про Данилкина, он биограф Проханова
В том-то и дело, что он высказывание Алексея Казакова (который вовсе не является литературным критиком) о Елинек приписывает Данилкину (который как раз и является биографом Проханова, хотя почему это должно быть какой-то черной меткой, непонятно). Изначально исказив суть вопроса, Волчек уделяет своему дурацкому наезду много времени, походя обзывая человека "серой личностью". Крайне неприятно и сильно девальвирует все остальное интервью. Между прочим, редакторам OS не мешало бы сначала все проверить - а потом уже печатать. Но всем, видимо, пох.й.
никто, кажется, не исказил сути вопроса - ни ДВ, ни редакторы OS. Сначала рассказывается о поразительной заметке о Елинек - которая, действительно, ниже любого допустимого уровня. а потом говорится, цитирую, "Хотя чего ожидать от журнала, который пригласил на роль книжного обозревателя совершенно серую личность — биографа Проханова!". С чего вы взяли, что рецензия на Елинек приписывается Данилкину? Это не так же.
И при чем тут профессия Алексея Казакова? Рецензия была опубликована в "Афише" -- вот и все, что Волчек сказал. Что есть правда.
То, что человек, не умеющий читать, учит редакторов OS, что им делать -- очень смешно.
Согласен со всем, большое спасибо за такое шикарное интервью, и порталу и Дмитрию.
Самое интересное в нем - иллюстрация того, как явления контр/анти-культуры вянут в атмосфере общего культурного увядания, потому как оттолкнуться становится не от чего. Не зря г-н Волчек обращает тоскующий взор в прошлое: там хотя бы было чему сказать свое дерзкое "нет" и тем выделиться.
А теперь, когда "нет" только ленивый младенец не вопит уже с колыбели, - кому теперь на хрен обосrался эпатаж несосотоявшегося пророка? Вот и приходится пробавляться мелкими скандальными намеками, на уровне коммунальной кухни. Убогое зрелище.
Слушайте, а "конкурент в раздаче оценок" он-то вообще какие-нибудь книги читает, кроме тех, за рецензии на которые ему платят деньги издательства? И вообще, он кроме русско и янглоязычной литературы о каких-нибудь других слышал? Что-то я даже не помню, когда он в последний раз писал о французской непереводной литературе у себя, или о немецкой.
А про Данилкина смешно, хотя и напрасно. С какой-то обидой. На что обижаемся, деятели культуры?
Ну как же вы не заметили?! Г-н Данилкин уже четыре раза с неподдельным восторгом написал о шведском детективе - любимой книге нашей домработницы. Кто может заподозрить неподкупного биографа Проханова в том, что восторг ему оплачивает издательство Эксмо? Нет, такая мысль - возмутительное кощунство.
Г-д. Волчек известный куртуазный маньерист, брезговать изволит, оно понятно, не в чеченских окопах валялся с разной гопотой. Папа не алкаш, ботинки не жмут, при гуманитарной помощи, опять же. Вы бы Митя, "Митин журналь-манифик" для Мити и писали, а свиньи, без вашего бисера как-то...