Роман Либеров: «Довлатов уже очень давно – неотъемлемая часть моей жизни»

Автор документального фильма о Сергее Довлатове рассказывает, как трудно в России снимать документальное кино и почему литература – это важно

Имена:  Роман Либеров · Сергей Довлатов

 

— С чего все начиналось, откуда возникла идея снимать фильмы о писателях?

— В начале было слово. И мне кажется, что это слово не просто было, но и остается больше всего остального, поскольку, произнеся слово, вы всем остальным инструментарием своего организма, своей души, простите, можете дорисовать этому слову все необходимое. И все, что возникает сверх слова, навязывает вам уже свою пусть замечательную, пусть очень талантливую, но все же ограниченную трактовку. Поэтому я всегда очень любил литературу и продолжаю ее любить.

Я все время нахожусь в беседе с тем, что написано теми или иными людьми — кто-то мне близок, кто-то нет, но я с ними все время внутренне дискутирую. Они являются моей пищей, помимо всего остального. Литература — самая насыщенная пища.

Когда-то давно, в детстве, я мечтал, что у меня будет своя квартира, когда я вырасту. (Скажу сразу, эта мечта не сбылась: я вырос, но у меня до сих пор нет своей квартиры.) И вот там будет галерея портретов людей, которые на меня повлияли. Например, бабушка с дедушкой, еще кто-то, группа The Beatles. Позже добавились Бродский, Довлатов, Андрей Платонов, Ильф и Петров, Борис Пильняк, Ахматова, Осип Мандельштам, Пастернак, конечно, Цветаева — огромное количество людей, без которых ты звенишь своей пустотой, ты просто никто! Ты — про то, что поесть и где заработать, то есть, ты только про то, как жить, в вещественном смысле этого слова. А про то, как жить, мне вообще неинтересно. И вот я мечтал об этом жилище.

Вдруг в 2009 году выпала первая, случайная возможность сделать фильм о Юрии Олеше. Таким образом, начался, я бы так назвал, — процесс возврата долгов тем людям, которые в свое время тебя страшно выручили. Тем, что они писали, тем как они отстаивали свое право писать, тем, как они умирали за то, что они писали, теми качествами, которым мы можем учиться и друг у друга, хотя, как сказал Довлатов: «Всем ясно, что у гениев должны быть знакомые. Но кто поверит, что его знакомый — гений?»

— Вы говорите, что появилась возможность снять документальный фильм о Юрии Олеше. Вы сами к этому пришли?

— Работая на телевидении и будучи вовлеченным в ненужные вещи, я встретил девушку-продюсера, которая предложила мне сделать фильм о писателе, на мой выбор. И я выбрал Юрия Олешу. Это предпринималось с одной целью, потом цель поменялась, и в итоге это стало… Вы знаете, я это называю — ценная коллекция кинопортретов, то есть первый портрет в собрание был приобретен.

— Во всех фильмах писатель якобы от своего лица рассказывает о себе зрителю. Кинопортреты, то есть ваши фильмы, — это своего рода жанр автобиографии?

— Мне хотелось бы считать себя переводчиком. Есть переводчики, которые переводят с одного языка на другой, я делаю то же самое — пытаюсь максимально бережно перевести с языка литературы на язык кино свое литературное ощущение. В некотором смысле это автобиография. Но одновременно это не совсем так. Что такое человек, «вы»? Вы — это все то, что вас наполняет, то, чем вы занимаетесь от глубины своей души. Да? Значит все эти люди, невероятно талантливые художники, писатели и поэты, их жизнь была про это, она была этим наполнена. Значит что-то выливается в законченное произведение, а что-то остается вне его. Мы используем цитаты и все то, что, как мне кажется, при переводе на киноязык создает ощущение живого человека. Для меня это самое важное. Бродскому поставили памятник на Новинском бульваре в прошлом году. Я очень не хочу, чтобы он превращался в памятник, я очень не хочу, чтобы они были недвижимыми бронзовыми статуями, обделанными голубями. Я хочу, чтобы они были живыми людьми. А живые — значит уязвимые, что ли, для страданий или для радости.

— Вашими героями стали Бродский и Довлатов, которые достаточно известны современному читателю, Олеша и Владимов, с творчеством которых люди не знакомы в большинстве своем. Чем обусловлен такой выбор?

— Среди людей, которые тебя наполняют, есть те, которые известны меньше. Вот я, например, очень люблю Бориса Пильняка, но вряд ли его можно назвать известным писателем, к сожалению, несмотря на такую судьбу и такие произведения. Поэтому мы решили чередовать. Не слишком известный Юрий Олеша был сначала, а вторым был чересчур известный Бродский, потом был не слишком известный Георгий Владимов, чей юбилей надвигался, а сейчас Довлатов, который за собой потащил всех остальных.

У меня не получается запрограммировать, ведь нужно же определенное жизненное течение, которое направляет, чтобы ты прибился именно к этому имени и захотел рассказать о нем. Вдруг из абсолютной темноты, из ваты, из обрывков, из эпохи, которая давно ушла, ко мне пробивается голос, я слышу живого человека. Скажем, три-четыре года назад я не мог представить живую Анну Ахматову, понимаете? Мы знаем ее стихи, мы можем изложить фактологию, сказать, как она выглядела в разные периоды своей жизни, но вы не слышите ее голоса. Когда он раздастся в вас, вы не знаете. И вдруг он раздается, и вдруг вы все понимаете. Не всегда это совпадает с возможностями. Во мне звучит уже гораздо больше голосов, чем мы можем сделать фильмов сейчас, сразу.

— О ком Вы бы хотели сделать фильм в ближайшем будущем, кто стал бы героем вашей следующей картины?

— Я мечтаю сделать две разнонаправленные истории, может быть, в каком-то параллельном развитии, потому что более или менее одна и та же эпоха. Первое — переплести истории Ильфа и Петрова, а вторая — о лучшем писателе, о человеке, который по-русски писал, как никто больше никогда не писал ни до него, ни после, и, по-моему, даже не пытался, — это фильм об Андрее Платонове.

Мне очень хотелось бы сделать эти картины и найти деньги, потому что мы готовы к работе.

— Откуда, кстати, Вы берете деньги на создание фильмов?

— Фильм об Олеше был куплен телеканалом «Культура», а два фильма — об Иосифе Бродском и о Георгии Владимове — только частично профинансированы телеканалом «Культура», к сожалению. Вот на фильм о Довлатове мы деньги искали абсолютно частным образом. Очень-очень непростым, забыв о гордости, используя все возможные приспособления. (Смеется.) Было даже частное чтение стихотворений за бутылкой коньяку. Воспоминание об этом вечере, например, приятно греет мои внутренности.

— В России не существует ниши, в которой документальное кино могло бы существовать. Частично это реализуется на канале «Культура», о чем вы уже упоминали, и на канале 24_DOC. Вы не пробовали сотрудничать с ним?

— Я с большим удовольствием! Но дело в том, что те деньги, которые имеются в их распоряжении, не позволяют не только снять кино, а вообще говорить об этом. Максимум, что можно сделать с удивительным каналом 24_DOC, — это предложить им право показа за мизерное вознаграждение. Индустрия так называемого документального кино существует, только если говорить о телевидении — а там оно не является ни кино, ни документальным. Индустрии кино в целом и неигрового кино в частности не существует. Нет механизма донесения продукта до потенциальной аудитории, не существует структур, искренне, по-настоящему поддерживающих кино. Не занимающихся тем, на вершине чего существует поддержка неигрового кино, а в реальности, изо дня в день в этом кино заинтересованных. И я убежден, что такую государственную структуру создать невозможно. Что государственное, то ничье. Все наше сообщество стоит на неравнодушных, отдельных личностях. Как нас, этих отдельных людей, объединить? Это может быть только какая-то независимая система, построенная на душах и на крови конкретных людей, которым это надо. Абсолютно все государственные структуры в сфере культуры, на мой взгляд, являются тормозом ее развития.

— Как вы считаете, на общественном ТВ, вокруг которого в последние дни идет столько обсуждений, может прижиться неигровое кино?

— Нет ни единого шанса, я считаю. Называть создаваемое телевидение общественным — это в масштабах страны или профессионального сообщества договориться о некоторой условности, про которую все понимают, что это условность, не имеющая отношения к реальности. Нет, не может общественное телевидение быть созданным по указке государства, существовать за счет государственного бюджета, то есть оно уже ангажировано на всех стадиях. Тут речь не о том, плохо это или хорошо, оно уже ангажировано, оно уже антиобщественное. Оксюморон названия и факта рождения телевидения. У кого за это по-настоящему будет болеть душа? Ни у кого. Это будет «РосПил», у меня нет в этом ни малейшего сомнения.