Меня ведь просили писать литературный дневник. Но больно дни у нас в Квинсе жаркие – завтра обещали послабление, авось мозги обратно затвердеют.

Оцените материал

Просмотров: 27082

Современные записки-2011: Алексей Цветков

Алексей Цветков · 20/09/2011
По нашей просьбе современные литераторы и деятели культуры в августе – сентябре вели дневники. То, что у них получилось, можно будет ежедневно читать на OPENSPACE.RU

Имена:  Алексей Цветков

©  Глеб Солнцев

Современные записки-2011: Алексей Цветков
Разговоры о смене жанровой иерархии в современной прозе и о том, что подлинным «литературным фактом» эпохи, как это уже бывало в истории русской культуры, стал разнообразный non fiction, идут давно. Коллективный читательский опыт редакции подтверждает эти ощущения. Оттого идея текстуальной документации дня сегодняшнего показалась нам важной. Благодаря тому же опыту мы сознаем, что в некотором смысле изобретаем велосипед — аналогичная история была в свое время реализована редакцией «Нового литературного обозрения» (НЛО, № 16). Пятнадцать лет спустя и мы попросили самых разных писателей, поэтов, журналистов и культурных деятелей описать для нас конец августа — начало сентября 2011 года. Начинает поэт АЛЕКСЕЙ ЦВЕТКОВ (Нью-Йорк). Завтра — дневник прозаика СЕРГЕЯ НОСОВА (Петербург).


По обе стороны урагана, или Короткое замыкание

16 августа 2011
Попытался от руки вбить дату, не прибегая к компьютерной помощи, и механически начал год с единицы. Не знаю, как диагностировать, но имею подозрения, и ни одно из них утешительным не назовешь.

Третий год я живу в Квинсе, одном из районов Нью-Йорка. Для тех, кто немного знаком с литературной географией нового времени, это примерно там же, где обитал четверть века назад и занимался иммигрантской антропологией Сергей Довлатов, та же ветка сабвея, только чуть подальше. В отличие от Манхэттена или Бруклина жизнь в Квинсе плоская — в смысле этажей, но еще и в фигуральном: нет тамошних культурных пиков, но зато и экзистенциальных провалов. Народ просто ходит на работу, работа у многих в том же Манхэттене, многочисленному обслуживающему персоналу которого там жить не по средствам, а у нас здесь — собственный персонал, нижняя палуба «Титаника». Жизнь устроена очень удобно — если кому пришло в голову родиться, немного поработать и поесть, а потом умереть, то лучше не придумаешь (если, конечно, не айсберг): на каждом углу аптека, в промежутках — изобилие этнических ресторанчиков и закусочных, банки, конторы мобильных сетей, а чуть поодаль — роскошный еврейский дворец погребальных искусств, во дворе — нечто вроде строительной времянки с лаконичной табличкой Cohanim.

Эту часть Квинса — не мою, собственно, а довлатовскую — в народе именуют «Бухарестом», не из-за засилья румын, а из-за концентрации бухарских евреев. Мой парикмахер — бухарец, рядом такой же часовщик, был еще сапожник, но недавно его витрина опустела, то ли разорился, то ли ушел на покой — был мною опознан как русскоязычный, но вполне возможно, что айсор. Бухарцы, впрочем, лишь часть здешнего невероятного этнического коктейля, оценить который можно по списку жильцов моего дома, или в подвальной прачечной, или утром в дисциплинированной очереди на автобусной остановке. Очень широкая, хотя и не обязательно репрезентативная, выборка из народонаселения земного шара. Квинс — район по преимуществу иммигрантский даже в иммигрантском городе Нью-Йорке. Время от времени я получаю почтовые рассылки: то приглашения на встречу какого-то профильного кхмерского землячества, то инструкции по подсчету и уплате в суровых капиталистических условиях традиционного мусульманского налога «закат».

У себя на родинах, в полевых, так сказать, условиях, многие из этих людей на дух бы друг друга не переносили, а то и подвергали бы взаимным этническим чисткам, но в Квинсе уживаются прекрасно. И не то чтобы в такой тесноте не размахнешься занести кулак или нож, а просто деваться некуда, такова степень перемешивания, особенно у детей в школах. Чарльз Симик, он же Душан Симич, бывший поэт-лауреат США, в очередной раз посетивший обломки собственного балканского отечества, пишет, что в боснийском городе Мостаре, где знаменитый горбатый мост османских времен (взорванный во время войны, а затем восстановленный) соединяет мусульманский и хорватский районы, а точнее, разделяет их, многие хорватские матери запрещают детям ходить на мусульманскую сторону — в Квинсе это было бы равносильно запрету ходить в школу или просто выходить на улицу.

Всё, надо эти раздумья зачехлять, вскоре я отбываю в пенсильванскую глубинку, где в числе прочих развлечений предстоит сбор грибов. Если действительно состоится, попытаюсь предстать справедливым посмешищем.

©  Павел Шевелев

Современные записки-2011: Алексей Цветков
17 августа 2011
Еще два слова перед стартом. Моего парикмахера зовут Жора. Я его не искал специально по лингвистическому признаку, просто уж так в Нью-Йорке повелось, что значительную часть парикмахерского дела перетащили к себе бухарцы, а Жора у меня прямо через дорогу. У него в салоне висит у зеркала, видимо из общего пиетета, портрет покойного хабадского ребе Шнеерсона, которого считали мессией, но он умер — к счастью, мирной домашней смертью, а то у мессий работа нередко опасная.

У Жоры, видимо, нет, скорее скучная, клиентов маловато, порой я застаю его смотрящим телевизор или слушающим «Русское радио». Я для него некая загадка: человек в летах, но все время куда-то мотается, то в Киев, то в Тбилиси, то в Загреб, еле успеваешь его стричь. Я туманно намекаю, что журналист и летаю по делу, объяснить точнее значило бы вовсе запутать. Но чаще мы с ним обсуждаем погоду, причем в споры не вступаем, соглашаемся в ее оценке.

Когда я не хожу в парикмахерскую и не летаю в Тбилиси, я работаю, то есть пишу эссе для сайта, вполне известного тем, у кого достаточно любопытства. Последнее было о бегстве «очарования» из мира, покинутого Богом, некоторые мысли перехлестнули через край — припаркую их здесь.

Религией мы, как ни комически звучит, обязаны, судя по всему, второму началу термодинамики, благодаря которому энтропия несимметрично возрастает в одну сторону, которую мы называем будущим, и время в результате тоже несимметрично в разных направлениях. Одна смерть с нами уже случилась, но мы воспринимаем ее совершенно без страха, потому что помним многие подробности, хотя бы на подступах — это было наше рождение. Представьте себе, что время вдруг обернулось вспять и мы живем задом наперед (этот прием уже использован в литературе, — кажется, у Мартина Эмиса). Ужас вышел бы вполне зеркальным: сначала мы последовательно забываем всё, что знали, затем на нас нападает неконтролируемая похоть и начинается прогрессивное поглупение, после чего мы принимаемся нести нечленораздельную околесицу и ходить под себя. К счастью, финал этого нисхождения, «черная дыра», будет от нас скрыт за чертой окончательного идиотизма (но все живущие будут о нем знать), зато «настоящую» смерть многие будут хорошо помнить и никто ее не будет бояться. А вот с религией тут непонятно: куда деваются младенцы после того, как рассасываются в материнской утробе? И за что их, безответных, наказывать или награждать?

Почему мы боимся смерти? На самом примитивном уровне тут все ясно: мы должны успеть размножиться; умереть раньше — значит потерпеть биологический крах. А дальше рефлекс, который есть и у большинства животных, становится самодовлеющим и неуправляемым — он утратил свою прямую функцию, и эволюции уже незачем его поправлять. Вспоминаются неприятные деревенские сцены из детства: курице отрубили голову, а она еще продолжает бегать. Но можно придумать симпатичный трансцендентный курорт для кур, которым отрубили головы.

У растений страха смерти нет ввиду отсутствия функциональности такового, они могут выжить и в отрезанном черенке. Есть даже такие животные, но не очень высоко организованные, и мы не рвемся поменяться с ними местами. Мы ценим свою высокую организацию.

20 августа 2011
Случилась техническая пауза, выезжал к друзьям на природу, и все это время было отдано сбору грибов и их последующему потреблению в правильном гастрономическом ансамбле.

Грибы я собирал третий раз в жизни с примерными перерывами в 20 лет и понимаю в них мало, но никогда не подозревал, что они встречаются в природе в таких индустриальных количествах. В нашем случае удобнее всего было бы приходить с косой, хотя в лесу с ней трудно развернуться. Диковинный гриб, который мы собирали, Boletus regius, в определителях и «Википедии» аттестован как европейский, а в Америке едва обнаружен только в Калифорнии, и то не уверены в идентичности вида, а тут такое изобилие с неправильной стороны континента. Тайны, оказывается, хранят не только удаленные созвездия.

За этим буколическим занятием пропустил юбилей августовского путча, вспомнил только по возвращении, глянув в ЖЖ, где народ предавался реминисценциям, преимущественно печальным. Сам я провел те дни в Париже, в знаменитом сквоте Хвоста, а попал я туда по зову друга юности. Друг этот устроился фотографом в одну из тогдашних пятиминутных контор, что-то по поводу съемки кино, которую надо было непременно устроить в Париже, раз уж стали туда пускать. Но тут разразились Янаев с Крючковым, контора мгновенно куда-то испарилась, а выездной коллектив остался в Париже без денег и в неоплаченном отеле с экспоненциально свирепеющим хозяином. Питались консервами «Завтрак туриста» и водкой, но витаминов в такой диете мало. И тогда друг позвонил мне с просьбой спасти.

Первоначальные меры спасения свелись к тому, что я его накормил и сводил в сортир — в связи с платностью парижских публичных сортиров радиус его возможных вылазок из отеля был дотоле резко ограниченным, а тут перспективы резко расширились, и мы решили дернуть в гости к Хвосту. Там мы примерно сутки пили дешевое вино, а затем началось по телевизору, ЕБН на танке и свержение феликса. Это были эйфорические минуты: дети разных народов, богема в последовательных фазах алкогольной интоксикации и распада личности, толпились разинув рты у крошечного, по-моему даже черно-белого, экрана. Казалось, что все будет хорошо. По поводу того, как вышло на самом деле, я лучше сейчас изливать желчь не буду. Хвоста давно нет, друг ушел еще раньше — органическая депрессия, повесился, уже получив иммиграционную визу в Израиль. Друга звали Яков Шубин. Земля пухом.

22 августа 2011
Вчера с Витей Санчуком съездили на Брайтон, в заповедный край лотофагов, где нас, эмигрантов, привычно поселяет убогая фантазия некоторых российских недокритиков. Брайтон-Бич, чтобы было понятно, расположен на крайней юго-восточной оконечности Бруклина, а я, как уже было отмечено, живу в Квинсе.

Теперь там возникло неудобство, потому что на пляже, согласно новому городскому закону по инициативе нашего заботливого мэра, запретили курить, и для этого надо возвращаться на городскую улицу. Некоторые российские обитатели удивляются, как мы тут вообще ухитряемся сохранять приверженность пороку в условиях постоянных и все нарастающих репрессий. Однако вот живем же. К сведению: пачка сигарет в Нью-Йорке, обложенная непомерными налогами штата и города, стоит 13—15 долларов. В Пенсильвании, где я на днях был, еще можно купить за 5.

Поскольку этот дневник задуман, по крайней мере задан, как литературный, приоткрою один из секретов мастерства. Я не бросаю курить потому, что не могу писать без курения — не только стихи, но и все остальное, чем зарабатываю на жизнь. На меня нападает какая-то глупая ажитация, и мысли разбегаются в стороны. Это накладывает строгие ограничения на осуществимый объем работ, вряд ли я сумею когда-либо порадовать читателей пространной эпической поэмой.

Брайтон сегодня не тот, что был в зените, народ состарился, дети, получив образование, съехали. Но колорит кое в чем сохранился. Одна из виденных сцен: из одного магазина выходит покурить барышня и говорит другой, вышедшей по той же нужде из соседнего: «Ну и где твой дегенерат?»

Брайтон, впрочем, вовсе не карикатура, каким он может показаться некоторым заезжим гостям. Море здесь настоящее, жилье давно недешевое, но зато обилие замечательных зеленных лавок и магазинов с едой, без которой экспату не выжить: квасом и ряженкой, гречкой и семечками. Пожилой житель по одесскому (и гарлемскому, кстати) обычаю выносит на улицу складные стулья, сидит часами у подъезда и обсуждает проблемы мироздания, в основном медицинские. В забегаловки подешевле, где готовят вполне вкусно, можно приносить и распивать — своего рода рай советской мечты. Вспоминаешь московские пельменные времен царизма, где необходимость неукоснительной бдительности так отравляла дружеское общение на троих. Жить стало веселей.

23 августа 2011
Сегодня у нас было землетрясение, но я, как всегда, все прозевал — как раз в этот момент ехал в лифте, а лифт у нас винтажный, там всегда трясет балла на четыре, а их ровно четыре и было. То есть было 5,8, но это в эпицентре, под Вашингтоном, там эвакуировали Пентагон и Капитолий. В следующий раз постараюсь быть начеку.

Но вот как раз подвернулась литературная тема. Написал нечто с упоминанием телефона и неживых людей, и очень скоро кто-то указал на Мандельштама: «Петербург, я еще не хочу умирать...» Проблема: в какой степени Мандельштам запатентовал это сочетание телефона с покойниками? Это ведь даже не сюжет, а просто столкновение двух образов. И что тогда делать, допустим, с морем и чайками — никогда не упоминать их в общем контексте? Патент тут, похоже, у Бахыта Кенжеева, у него есть любимый тост: над морем летают чайки, выпьем за здоровье хозяйки. А дальше идет здоровье мужа хозяйки, кота хозяйки, дантиста хозяйки и ad infinitum.

У меня складывается впечатление (и я тут не об авторе этой конкретной реплики, а шире), что взгляды на «проприетарность», так сказать, приемов и поворотов в последнее время сильно ужесточаются не по каким-то ускользающе тонким причинам, а в силу скудости эрудиции и круга чтения, да мне уже и возраст диктует необходимость попенять на молодежь. Самый навязший в зубах пример — это дольник. Стоит написать что-нибудь дольником, и тотчас записывают в эпигоны Бродского, большей частью с целью уязвить, но некоторые с похвалой, что даже досаднее. Бессмысленно пускаться в объяснения, что дольник вполне функционировал и до Бродского: оправдываешься — значит, виноват. Бродский унес с собой наше право на дольник.

Я, кстати, сталкивался и с совершенно уже чумовыми взглядами, что, дескать, этот дольник есть часть пресловутого английского наследия в его творчестве. Видимо, кое-где еще читают переводы Киплинга, и они там не в коня корм.

Есть еще и мысли про верлибр, но сегодня, изнурен стихийным бедствием, буду ждать гуманитарной помощи, а про верлибр еще подвернется случай.

25 августа 2011
Вчера ехал в метро, и сидящая рядом женщина доставала из сумки крошечные кусочки чего-то и съедала. Вспомнилось стихотворение Лимонова про старика, который кушает творожок. Обычно такая мелкая физиология в публичных местах беспричинно раздражает, но в данном случае раздражение было оттеснено открытием: я присмотрелся и понял, что женщина ест попеременно цветную капусту и зеленый лук. Какой-то был, видимо, смысл в этой макробиотической диете, но я постеснялся спросить.

Кому землетрясения мало, тем обещают ураган. К нам он попадет уже на излете, обложенный сильными налогами; тем не менее, мэр Блумберг рекомендует парковать автомобили на холмах, а ценные вещи перенести на второй этаж. Внял рекомендациям радио и сходил в магазин за солью, спичками и крупой. Жалко, что у них там нет фасованного интернета, еще не придумали. Робинзон на своем острове был на годы отрезан от фейсбука. От спама, впрочем, тоже.

Еще выскочил в зеленную лавку на углу Kew Gardens Road, там они нарезанный арбуз продают, в жару душеспасительно. Они — это китаянка средних лет, та, что в этом году немного умеет по-английски в отличие от той, что в прошлом. Но сегодня ей было не до этого, потому что в гостях у нее была другая китаянка с маленьким мальчиком, и они вместе на этого мальчика по-китайски кричали. А мальчик держал в руке пакет с кукурузными початками и почему-то его нежно гладил. Из крика я странным образом понял, что мальчика зовут Сема, но по-китайски. Так все это сбило с толку, что арбуз купить забыл, зато купил гуаву, чего совершенно не собирался делать, и теперь вот с недоумением на нее смотрю. Я даже не знаю, как ее едят.

Про верлибр так и плещет внутри, обрушивая берега, но еще потерпите.
Страницы:

Ссылки

 

 

 

 

 

КомментарииВсего:12

  • pockemon· 2011-09-20 22:01:11
    Очень замечательный дневник, и крайне печальный(
  • jktgsx10· 2011-09-20 22:14:52
    Стало мне как-то хорошо и, почему-то, ужасно грустно.
  • vrotfront· 2011-09-21 20:06:37
    у меня при чтении создалось впечатление что автор даёт интервью. умение не только самому себе задавать вопросы, но и понимать их - дорогого стоит. ну, а, ответы... не столь важно правильны ли они. спасибо за текст!
    з.ы. хочу поделиться коротким замыканием. уж очень в тему:

    сто лет вперёд,
    сто лет назад
    плывут в воде
    как рыбы наши лица.
    мы открываем рты и
    закрываем снова.
    мы знаем: есть свет,
    есть тьма.
    вода в глазах.
    вода во рту.
    мы - дождь.
    мы - снег.
    мы превратимся в пар.
    и мы не признаём себя виновными.

    стыренно отсюда: http://stihi.ru/avtor/stenja
Читать все комментарии ›
Все новости ›