ГРИГОРИЙ ОХОТИН ПРОВОДИТ ОПРОС И ИЗУЧАЕТ ИСТОРИЮ ВОПРОСА

Любко Дереш, украинский писатель: «Для меня Гоголь — украинский писатель»

Наш Гоголь или не наш, наш или «российский» — это во многом личный вопрос. Национальная принадлежность таких писателей, как Гоголь или Булгаков, которые писали по-русски, но родились в Украине — вопрос, который должен решаться сообща всей нацией. Но в Украине нет такого единства, такого однозначного решения по поводу Гоголя, поэтому сегодня каждый человек решает этот вопрос для себя самостоятельно.

Для меня Гоголь, конечно, украинский писатель. Прежде всего потому, что он очень глубоко чувствовал то, что называется гением места. Гоголь очень тонко чувствовал ту землю, в которой жил и рос. Иначе он не мог бы так описывать природу, некоторых специфических персонажей и ту мистику, местную мифологию, без которой Гоголь невообразим. Гоголь не может не быть украинцем, потому что он любит Украину. Любить можно, только если пропускаешь предмет любви через себя, а у Гоголя такой любви очень много.

Но такой человек, как Гоголь, не может принадлежать кому-то конкретному, он сам приходит туда, куда хочет, и становится тем, кем хочет. Писатели такого уровня, как Гоголь, становятся интернациональными, поскольку они включают в себя и то, и другое, и третье, и десятое. Эта объемность и делает таких писателей великими.


Ирэна Карпа, украинская писательница, фронтвумен группы Qarpa, телеведущая: «Гоголь — украинский заробитчанин, замученный Империей»

О национальности Гоголя надо спрашивать у Гоголя. Он сам писал в своих письмах, что он украинский писатель. У меня есть мой персональный Гоголь, и он, понятное дело, украинский, и никому отдавать его я не буду.

Есть два момента, которые нормальный человек не может игнорировать: есть Гоголь, который пишет про вкусную, сочную, колоритную Украину, и Гоголь параноидальный, который пишет про мрачную питерскую глубинку. Гоголь — украинец, украинский заробитчанин, замученный Империей.


Михаил Погребинский, директор Киевского центра политических исследований и конфликтологии: «Для всех вменяемых людей Гоголь и русский, и украинский писатель»

Для всех вменяемых людей Гоголь и русский, и украинский писатель. Он русский гений украинского происхождения, и тут нет поля для конфликта: он великий человек. Как писатель — скорее великий русский писатель, как человек — он великий украинец. Делить тут нечего, а пытаться утверждать обратное, как, например, в случае с переводом «Тараса Бульбы» на украинский, — это не совсем адекватно.


Сергей Жадан, украинский писатель: «Гоголя могут считать своим обе литературы»

Гоголя могут считать своим обе литературы. Украинской литературе надо пересматривать свое отношение к русскоязычным писателям: просто отдавать их русской литературе — слишком большая роскошь.
Вообще, подход, когда писатель принадлежит только одной культуре, сегодня неактуален. Тут примером могут служить Поль Целан и Франц Кафка, которые оказываются своими сразу в нескольких культурах.
Так и Гоголь — он свой и в украинской, и в русской литературе, и тут нет повода для конфликта. Скорее тут может быть соперничество — кто больше издаст, лучше прочтет и поймет.


Александр Кабанов, русский поэт, живущий в Киеве, главный редактор украинского журнала культурного сопротивления «ШО»: «Николай Васильевич превратился в разменную монету в политическом дискурсе»

Одна из самых оригинальных расшифровок фамилии Гоголь принадлежит киевскому поэту Игорю Кручику — HOHOL (хохол). По иронии судьбы именно Николай Васильевич превратился в разменную монету в политическом дискурсе между Россией и Украиной. Бренд «Гоголь» — чей он: русский или украинский? Глупый и нечистоплотный вопрос, который регулярно, по мере приближения очередного юбилея Н.В.Г., одновременно слышится из двух постсоветских психиатрических клиник. Вряд ли градус этого вопроса как-то особенно влияет на общую температуру вселенского дурдома. Вряд ли от этих вопрошаний произведения Гоголя станут хуже или лучше. Нынешний юбилей гениального автора «Мертвых душ» — очередная попытка медперсонала отвлечь пациентов от важных проблем: почему импортные таблетки не лечат, а из комнаты отдыха кто-то постоянно ворует шахматную доску? Замечательно, когда воздвигают новые памятники, снимают фильмы, переиздают книги, ведется вдумчивая дискуссия вокруг Гоголя. Вот вышел новый фильм Бортко «Тарас Бульба» — ну что ж, посмотрим, поспорим. Надеюсь, что в Украине снимут что-то вменяемое и интересное. Но... давайте совершать поменьше политико-вращательных движений, при которых бедный Николай Васильевич будет, сообразно своей круглой дате, 200 раз от стыда переворачиваться в гробу.


К истории вопроса

Решая вопрос о национальности Гоголя, нельзя забывать про исторический контекст. Русский писатель сегодня и в XIX веке — разные понятия. Украинский писатель сегодня, когда существуют украинская государственность и развитый украинский литературный язык, и украинский писатель полтора века назад, когда только-только начинался процесс создания украинской нации, — еще более разные понятия. Попытка национальной идентификации того или иного писателя вне этих исторических реалий обречена на провал, что мы и наблюдаем в случае с Гоголем: сама возможность постановки вопроса о национальной принадлежности Гоголя означает, что эта принадлежность неочевидна.

В 1998 году в украинском издательстве «А-ба-ба-га-ла-ма-га» вышли украинские переводы «Тараса Бульбы», «Ночи перед Рождеством» и «Вия». У русских читателей уже сама эта книга и украинское написание имени автора (Микола Гоголь) вызывают бурю эмоций, от иронии до раздражения. Но целью книги, надо думать, было возвращение Гоголю аутентичности.

Авторы предисловия и послесловия к украинскому изданию — доктор филологических наук Тамара Гундорова и профессор Национального университета им. Тараса Шевченко Василий Яременко — ссылаются на Евгения Маланюка, цитату из которого издатель выносит на форзац книги: «Речь идет про восстановление настоящего образа. А то, что образ этот есть и был национальный, — в том сомнений нет. Только настоящий, т.е. национальный, образ Гоголя раскроет нам так называемую тайну Гоголя, мрачный трагизм его жизни и творчества, описанный в довольно обширной литературе про него, но не проясненный в своей сути».

Разворачивая эту мысль, сопутствующие украинскому переводу тексты дают довольно толковые ответы на все те вопросы, которые возникают в связи с национальностью Гоголя, его самоидентификацией и позднейшей идентификацией его нами. Характерно само название послесловия Яременко: «Гоголевский период украинской литературы». Яременко говорит про тот период становления украинской литературы, когда она существовала еще не только и не столько в рамках народного, украинского языка, а писалась официальным, имперским языком — т.е. русским. На выбор языка влияло множество факторов. Характерный пример — современник Гоголя Тарас Шевченко, который писал по-русски тогда, когда публикация сочинений на украинском ему была запрещена. Тот же Шевченко, выбравший основным языком украинский, подвергался преследованиям со стороны имперских властей, в то время как Гоголь, писавший по-русски, был лишен подобного опыта.

Гундорова акцентирует внимание и на другом аспекте выбора языка — на популярности. Гоголь заключил «колониальный контракт» в ущерб своим родовым, национальным интересам ради литературного успеха. А Яременко, вслед за творцами украинской идентичности Шевченко, Кулишом и Драгомановым, призывает считать Гоголя украинским писателем, пишущим на русском языке. Такое определение странно звучит для русского читателя, привыкшего отождествлять национальность с языком, но вполне естественно для украинца и читателя, знакомого с украинской историей. В конце концов, не только в прошлом украинские писатели и публицисты выбирали русский язык своим рабочим инструментом, но и сегодня существуют украинские писатели, пишущие по-русски. Что не мешает им называться украинцами. Как существуют и латышские, литовские и эстонские писатели, выбирающие своим языком русский, но остающиеся сугубо национальными авторами.

Обе культуры, и русская и украинская, склонны считать Гоголя именно своим писателем. Но может ли он, как общий знаменатель, служить взаимопониманию между Украиной и Россией или, наоборот, как Крым, станет очередной предпосылкой для конфликта? Это зависит от читателя и его адекватности. «Нужно быть таким же объемным и великим, как Гоголь, чтобы понимать Гоголя. Если бы мы мыслили объемно, видели бы перспективу, то Гоголь помогал бы взаимопониманию. Но мы видим только одну плоскость, одну сторону Гоголя — украинскую или русскую, а остальное откидываем, не замечаем. Поэтому понимания не происходит. Переход с объема на плоскость всегда дает искривление — так и с Гоголем», — говорит Любко Дереш.

Посмотреть всю галерею