— Как в этой истории возникла фигура Александра Роднянского? Просто если для людей, связанных с кинематографом, его заслуги хорошо известны, в том числе и в области серьезного игрового или социального документального кино, то для обывателя, который привык видеть в Роднянском продюсера развлекательного, кассового кино вроде блокбастеров Федора Бондарчука или легких, сентиментальных драм вроде "Питер FM", его участие в судьбе "России88" смотрится достаточно неожиданным шагом.

— Честно говоря, я сам приятно удивлен. Александр Ефимович очень разносторонний человек. И история с ним случилась как-то сама по себе. Я смонтировал диск с черновой копией и носил его по разным продюсерам, которые в конце концов говорили: «Нет, это слишком радикально» — и соскакивали с телефонов. И этот диск попал к Анне Никитичне (Михалковой. — OS), она посмотрела, и ей очень понравилось. Она захотела участвовать в судьбе этого фильма, хотела нам помочь, но тут грянул кризис. И тут уже возникла фигура Александра Ефимовича, который собрал нас всех и сказал: «Да, это здорово. Я вам помогу». Думаю, что у них свои мотивы, по которым они это делают. И думаю, что это в первую очередь какие-то идеологические причины, потому что как бы мне ни хотелось, чтобы фильм увидело как можно больше зрителей, его можно и не продать в прокат. Деньги тут на шестой позиции. Здесь нет никакой коммерции. Но именно благодаря этим людям состоялся весь период постпродакшна, фильм зажил какой-то своей жизнью, и у него еще до выхода в открытый доступ стала складываться какая-то своя судьба. У нас даже прокатного удостоверения пока нет. Вся прокатная история, надеюсь, начнется весной.

— То есть Роднянский в подробностях не объяснял свой интерес к «России-88»? Если его мотивы по поводу «Обитаемого острова» ясны и без расшифровок, то здесь хочется услышать какую-то историю.

— Прекрасно понимаю тебя. Но я думаю, что он сам это расскажет. Или не расскажет. Но мне бы хотелось, чтобы его участие в судьбе «России-88» объяснялось его интересом к нашей ленте, именно интересом к кино в чистом виде. Как к искусству. Вот для меня как для актера, как для одного из соавторов и создателей это было бы самым приятным, самым главным. Так что — респект.

— Может, и к Михалковой, и к Роднянскому «Россия-88» попала благодаря тому, что ты сыграл в «Обитаемом острове», к которому и Анна Никитична, и Александр Ефимович имеют прямое отношение?

— Наверное, это сыграло какую-то роль, потому что мы вместе работали. Они знают меня, я знаю их, и какой-то процент внимания с их стороны это обеспечило. Но в целом мы делали «Россию-88» автономно от наших основных занятий. И к Михалковой диск попал вообще не из наших рук. Я даже уже не помню, кто ей отдал фильм, там слишком много людей было. Мы даже одно время думали забить на поиск продюсеров, и тут случился такой интерес.

— Ты мне еще в прошлом году рассказывал, что вы чуть ли не сняли в своем фильме участников реальных ультраправых группировок… Это правда? Они же все предпочитают «не палиться», да и вообще с точки зрения обывателя кажутся сверхзакрытыми тусовками, формированиями, куда человеку с улицы, а уж тем более человеку с кинокамерой, не попасть.

— Мы принципиально не привлекали к фильму ни одного из действующих участников правых движений. Но когда мы изучали материал, писали сценарий, нам приходилось с ними общаться. В переулках. Конечно, мы прежде всего работали с материалом, который доступен в интернете. Всякие ролики на YouTube, взломанные переписки нацистов. Когда же нам пришлось встречаться с этими людьми, то мы сразу заявляли о своей позиции. Что мы против насилия. Но они все равно с нами общались.

Честно говоря, нам даже не нужно было что-то придумывать, для того чтобы общение состоялось. Потому что, например, все работники московских магазинов, где продается атрибутика и одежда, которую носят ультраправые, они сами из «движения»… И вот когда мы просто покупали реквизит для фильма, у нас случались какие-то дискуссии. Потому что любой фашист, который узнает, что про них будет сниматься кино, сразу понимает, что это фильм — вряд ли агитационный. Думаю, что вся «правая часть» очень однозначно воспримет этот фильм. Они еще до выхода картины его в сети обсуждали.

— Слушай, а ты не боишься, что «Россия-88» станет рекламой правых взглядов, скиновского образа жизни и так далее? Ну, как Romper Stromper, к примеру.

— Romper Stromper же на момент своего выхода вызвал бурю негатива со стороны скинхедов. Они негодовали. Просто сейчас прошло слишком много времени, и это выглядит рекламой. К тому же RS — это единственный художественный фильм, посвященный именно субкультуре. Во всех остальных фильмах тема скинов не более чем фон для какой-то человеческой истории: и «Фанатик», и «Американская история Х». А тут — субкультура, реальный олд-скул, какие-то фэшн-скины. У нас немного другие правила игры. Мы хотели снимать кино о жизни. И у нас тоже человеческая история, нам хотелось избежать простой и прямой плакатности, вроде «скины — это кровь, мясо, грязь и прыщавые юнцы». Герои фильма, даже отрицательные, должны были быть реальными, вызывать какое-то сопереживание, должен быть момент самоидентификации. Это опасно, безусловно. Но это необходимо. Для совсем непонятливых мы расставили все точки над i, пустив на титрах статистику погибших от рук скинов. Может, для кого-то это немного пошло. Но это жест для широкой аудитории, которая, может, не сразу поймет месседж фильма. Хотя кино, конечно, романтизирует даже отрицательных персонажей. И тут можно спастись, только четко придерживаясь своей позиции.

Более того, не хочется думать о зрителе как о законченном придурке. Люди уже перестали верить кино. И хочется какого-то интерактива, неореализма, диалога. И мне кажется, это должно появиться у нас в стране. Тем более сейчас, когда вокруг бушует кризис, малобюджетное и авторское кино может сыграть на своих сильных качествах.

— Слушай, но у нас же полно и так называемой бытовой ксенофобии. Слишком много людей симпатизирует каким-то националистическим идеям — по сути, некоторым фашистским доктринам. У тебя самого в процессе этих встреч, общения с правыми не возникало, может, какой-то невольной симпатии к ним, не думал ли ты, что они в чем-то, извини за каламбур, правы? Что для них это защита Родины так, как они это понимают?

— Нет. Наша позиция была уже сформирована к тому моменту, как мы взялись за фильм. У нас достаточно и какого-то человеческого опыта, и понимания, что это очень опасная вещь.

Более того, я тебе могу рассказать про свой актерский опыт. Для меня Штык — это первая однозначно отрицательная роль. И вот когда я в костюме, в образе ездил по городу, на метро, вживался в шкуру своего персонажа, я видел, что люди старались не смотреть мне в глаза. И я чувствовал присутствие этой чужой силы, которая на самом деле тебе не принадлежит. Но ты ее чувствуешь сразу, как только просто надеваешь бомбер и тяжелые ботинки. Сильные эмоции. Потрясающий соблазн. И было важно в этот момент чувствовать внутри какой-то стержень, чтобы не поддаться на эту приманку. Думаю, я справился. Поэтому однозначно — нет. Никакой правоты этих людей я не почувствовал.

— Но и как решить проблему ксенофобии, не понял. Хотя бы у нас в стране.

— Для нашей страны это вообще парадокс. И ты прав, когда говоришь о том, что у нас очень много ксенофобии на бытовом уровне, среди обывателей. Это, собственно, и есть первичная форма фашизма. Мы даже делали документальные съемки, подходили к людям с кинокамерой и спрашивали, поддерживают ли они лозунг «Россия для русских»! И 85% опрошенных отвечали нам, что, конечно, да, поддерживают. И ведь все эти люди никогда не задумывались об этом! Они рассуждали о том, о чем не имеют представления!

Конечно, настоящих идеологов правых взглядов пока немного. Таких, как герой Рассела Кроу в Romper Stromper. В основном у всех скинов — это какая-то грубая социальная история обиженных людей. Они просто обиженные пацаны со двора, которым нечем заняться, у которых в жизни все очень хреново, у которых перед глазами примеры, которым они завидуют. И часто это какие-то этнические товарищи. Те же армяне, у которых есть машины, у которых есть красивые девушки… А они всего этого лишены. И подавляющий процент людей в «движении» — это именно такие простые ребята. И как это решать? Мне самому бы хотелось задать этот вопрос целому ряду людей, но у меня есть только кино. Я не знаю, как наладить кровеносную систему страны, чтобы она была здорова. Но я надеюсь, что наше кино в этом поможет. Быть правым в нашей стране — это такая глупость, это переворачивает всю историю нашей страны с ног на голову! Это самый серьезный, самый болезненный раскол между поколениями, который существует в России: когда на одной кухне должны уживаться ветеран Великой Отечественной войны и юнец-фашист. Как это возможно? Это клубок, который одной теорией не распутать. Выход один — выдерживать свою позицию, потому что пока, кроме позиции, у нас ничего нет. И рассчитывать мы можем только на себя.