Кино про скинов

О провокационной картине Павла Бардина наш корреспондент в Берлине

Только что на Берлинском кинофестивале прошла премьера фильма Павла Бардина «Россия-88». Как ни странно, этот остросоциальный фильм об отечественных скинхедах сделали на свои собственные деньги создатели гламурного телесериала «Клуб». Они не надеются на успех в прокате — просто, по их собственным словам, «не хотят думать о зрителе как о придурке». Хочется надеяться, что «Россия-88» создаст тренд социально ответственного кино и фильмы в стране станут немного поумнее.

По отечественным фильмам, отбираемым в программы крупных международных кинофестивалей, нетрудно догадаться, чего хочет от России мировая кинообщественность. От нас ждут ответственного социального высказывания, рефлексии по поводу собственной истории, политики, сегодняшней ситуации. Вопросов накопилось немало. Кто эти русские, возглавляющие списки «Форбс»? В чем секрет популярности мистера Путина? Почему в Российской армии пытают и убивают солдат? Как гибнут российские журналисты? Чем занимается молодежь? Что происходит в Чечне? Почему нацисты открыто убивают людей на улицах?

В России происходит так много страшного и непонятного, а кино молчит. Вернее, шумит о ерунде. Экранизируют анекдоты, делают ремейки советских фильмов, сиквелы «Трех мушкетеров», пародию на «Коммандос», снимают кучу глупостей, всех возможных хронометражей и бюджетов, и лишь один месседж, спонсируемый главным человеком страны, транслируется через отечественные блокбастеры: «Россия была, есть и остается великой державой».

На этом фоне фильм «Россия-88» невозможно не заметить. Павел Бардин серьезно поработал над фестивальным «заказом» и снял умное, темпераментное, по-настоящему актуальное кино. Впервые мы видим на экране реальных скинхедов — не комеди-клабовских клоунов, а вооруженных и очень опасных парней, громящих рынки, нападающих на пассажиров в метро и снимающих пропагандистские ролики про свои «подвиги».

Появление этой темы в кино, включение социальных вопросов в сферу интересов российского кинематографа имеет важное значение. Фильм — участник программы Берлинского фестиваля — становится событием для российского кино. Он обречен привлечь внимание прессы, вызвать волну дискуссий о фашизме и ксенофобии и тем самым повлиять на общественное мнение. Это, наверное, куда важнее, чем чисто художественные достоинства и недостатки самого фильма.

Режиссер Павел Бардин пришел в кино из журналистики. В 1998-м он окончил телевизионное отделение журфака МГУ, работал на ОРТ, РТР, ТВ-6, учился на Высших курсах сценаристов и режиссеров. В «России-88» чувствуется журналистская школа, фильм живо напоминает телевизионное расследование о быте и нравах скинхедов. «Россия-88» стилизована под документальную съемку, которую ведет молодой режиссер еврейского происхождения. Поначалу он режиссирует фильм и просит своих персонажей инсценировать перед камерой свои «подвиги». Но вскоре жизнь сама подбрасывает ему материал, и герой просто фиксирует на пленку происходящее: как менты заказывают скинхедам разгром торговых точек, как вербуют свою банду серьезные дяденьки из «патриотических» организаций, как деловито организуется рутинное избиение таджиков. Все больше увлекаясь съемкой фильма, режиссер начинает участвовать в жизни банды и даже пытается манипулировать своими героями. Чтобы спровоцировать лидера банды, он показывает ему видео, где его сестра развлекается в компании парня «кавказской национальности». Разумеется, трагическая развязка неизбежна.

Все происходящее в фильме мы видим как бы посредством камеры любителя-режиссера. Иногда он прячет ее, чтобы записать звук, иногда забывает выключить во время бегства. Кроме того, есть ролики, снятые самими скинхедами, их лидером по прозвищу Штык. И образ лидера, и его прозвище напоминают об осужденном нацисте Марцинкевиче (Тесаке), который уже год сидит за решеткой. В отличие от героя фильма он жив, здоров и наслаждается безмерной популярностью у молодых скинов.

Несмотря на все недостатки — схематично набросанные характеры, неудачное решение «отодвинуть» трагическую историю Штыка к финалу, — такой фильм, как «Россия-88», очень нужен. Это понимали и те, кто участвовал в съемках. Картина практически полностью снята на деньги авторов, вся съемочная группа работала бесплатно. Только на этапе постпродакшна у фильма появились продюсеры. Если у нас есть люди, способные в перерывах между съемками в сериалах и блокбастерах, на свой страх и риск, без копейки привлеченных денег поднимать такие проекты, то даже в кризис, даже в самые лютые времена у нас может быть независимое кино. Поэтому очень хорошо, что этот фильм есть и что он попал в Берлин. Он нужен не столько берлинской публике, сколько российской. Хочется надеяться, что она увидит его в кинопрокате. {-page-}

ПЕТР ФЕДОРОВ: «Не хочется думать о зрителе как о законченном придурке»

С исполнителем роли Штыка в «России-88» актером Петром Федоровым, известным народу по телесериалу «Клуб» и фильму «Обитаемый остров», где он сыграл Гая Гала, поговорил корреспондент OPENSPACE.RU ИГОРЬ ЛИСНИК

— Скажи, пожалуйста, идея презентовать фильм про российское ультраправое движение на Берлинале — это какой-то хитрый концептуальный ход или просто так совпало, что Берлинале оказался первым фестивалем, к которому вы успели «собрать» свой фильм?

— Мне кажется, у нас получился симбиоз. Если честно, я и понятия не имел, когда проходит Берлинский фестиваль. Но тема фильма и Германия очень хорошо «монтируются». И мне казалось, да и всей нашей группе, что это правильно — представить фильм в Берлине. И тут оказалось, что он как раз проходит в феврале и туда можно попасть.

Мы предпринимали разные попытки, чтобы попасть в программу Берлинале. Еще во время съемок держали кулаки. Потом отправляли со знакомыми какие-то полуготовые копии, которые потом пришлось отзывать. Только после того как мы сплотились со старшими товарищами-продюсерами, мы уже смогли подать официальную заявку. Доделывали картину буквально перед отлетом в Германию. Копию напечатали за несколько дней до начала фестиваля. Пленка прямо горячая полетела, потому что мы на ней субтитры выжигали. И я рад, что мы успели. Это для нас большая честь. Надеюсь, все это пойдет впрок прокатной судьбе нашей картины.

— А как принимали «Россию-88» немецкие журналисты, публика? Мне кажется, что тема фашизма для немцев такая болевая точка и такая тема, на которую они рефлексируют очень подробно. Опять же и они сами с неонацизмом постоянно сталкиваются… Неужели им интересен взгляд из России на эту тему?

— Меня очень сильно поразило отличие немецкой публики от русского зрителя. Они как-то лучше осознают себя в пространстве, что ли… Они люди с абсолютно выдержанной позицией по отношению к истории, к культуре. Когда у нас было первое интервью, немецкие журналисты отвезли нас в Трептов-парк к памятнику советским воинам-освободителям, к памятнику Т-34. Не могу представить себе такого в Москве. Это просто другой уровень понимания и собственной, и всеобщей истории, на который даже нам следует ориентироваться. Это круто.

В залах были страшные аншлаги. На нашу премьеру было невозможно купить билет, несмотря на то что показы начинались в 22.30. Люди просто сидели друг у друга на головах. Мы очень волновались, как примут наш фильм, волновались по поводу языка в кадре: там субтитры, а у нас очень много ненормативной лексики — fuck, fuck, fuck… Казалось, что это будет зрителя раздражать. Ну и плюс какие-то ментальные моменты, поскольку разные культуры. Но сам месседж фильма, его тему они приняли настолько близко к сердцу! И первые пару дней были очень большие дискуссии со зрительным залом, потому что в рамках программы «Панорама» так принято. Нам задавали очень глубокие вопросы, местами даже более глубокие, чем мы предполагали. Просто само кино в этой ситуации немного ушло на второй план, и появилось очень много политики. Хотя, если честно, я буду рад, если у нас будет хотя бы почти так же, хотя бы почти такой же уровень восприятия и реакции.

— Какие из «глубоких вопросов» немецкой публики тебя особенно поразили? Ну или реакции, может, какие-то?

— Главный вопрос, собственно, на поверхности. Мы его тоже перед собой ставили, когда начинали снимать «Россию-88». Нас об этом в Германии спрашивали самые взрослые журналисты. Они не понимали, каким образом фашизм, нацизм могут существовать в России. Для них это часть истории, они понимают, откуда у них это берется. Но как это возможно в нашей стране? Как это соотносится с нашей историей? Это поражало их в первую очередь. И ответить на этот вопрос и правда очень сложно. Нам остается только культурный обмен, культурная провокация. Наш единственный инструмент — это кино. И только с его помощью мы можем действовать.

— А из чего у вас вообще возник интерес к этой теме — острой, провокационной, актуальной? Вы же не просто художественный фильм сняли, а заложили туда еще и мощный социальный заряд, который неизвестно как рванет.

— Тут у каждого, безусловно, своя история. У моего друга Паши Бардина (сына известного мультипликатора Гарри Бардина. — OS) свой путь, у меня как у актера свой. Мы с ним познакомились на съемках эмтивишного сериала «Клуб», начали там общаться, потом был какой-то перерыв. Но какие-то зерна зрели в каждом из нас. В конце концов, это действительно актуально, у каждого есть какой-то личный опыт, связанный с историями на эту тему. И в период, когда я закончил сниматься в «Обитаемом острове», а Паша сдал очередной сезон «Клуба», появилось какое-то свободное время, когда мы смогли объединить свои усилия.

К сожалению, наше кино в последнее время отказалось от гражданской позиции. Даже больше, это стало просто противоположными понятиями — кинематограф и гражданская позиция. Поэтому нам очень хотелось приобрести такой опыт, объединить опять эти две вещи. Конечно, у нас не было средств, не было денег, только амбиции. И мы понимали, что если мы хотим заявлять о чем-то социальном, то нам, скорее всего, не удастся привлечь к этому каких-то продюсеров. «Россия-88» — это откровенно антипродюсерское кино. Так что мы сначала собирали по 500 долларов со ста друзей, хотели снимать на видео, потом поняли, что будем все-таки снимать на пленку, и в результате собрали группу, которая работала за идею. Мы тратили свои личные деньги, деньги Васи Соловьева, нашего третьего сопродюсера, известного спортивного комментатора, телеведущего. В итоге съемочный период обошелся нам в сумму порядка 80 тысяч долларов. И уже со смонтированным материалом мы пришли к совсем уж большим продюсерам. Мы принципиально решили не обращаться ни к кому до окончания съемок и рассчитывали только на себя. {-page-}

— Как в этой истории возникла фигура Александра Роднянского? Просто если для людей, связанных с кинематографом, его заслуги хорошо известны, в том числе и в области серьезного игрового или социального документального кино, то для обывателя, который привык видеть в Роднянском продюсера развлекательного, кассового кино вроде блокбастеров Федора Бондарчука или легких, сентиментальных драм вроде "Питер FM", его участие в судьбе "России88" смотрится достаточно неожиданным шагом.

— Честно говоря, я сам приятно удивлен. Александр Ефимович очень разносторонний человек. И история с ним случилась как-то сама по себе. Я смонтировал диск с черновой копией и носил его по разным продюсерам, которые в конце концов говорили: «Нет, это слишком радикально» — и соскакивали с телефонов. И этот диск попал к Анне Никитичне (Михалковой. — OS), она посмотрела, и ей очень понравилось. Она захотела участвовать в судьбе этого фильма, хотела нам помочь, но тут грянул кризис. И тут уже возникла фигура Александра Ефимовича, который собрал нас всех и сказал: «Да, это здорово. Я вам помогу». Думаю, что у них свои мотивы, по которым они это делают. И думаю, что это в первую очередь какие-то идеологические причины, потому что как бы мне ни хотелось, чтобы фильм увидело как можно больше зрителей, его можно и не продать в прокат. Деньги тут на шестой позиции. Здесь нет никакой коммерции. Но именно благодаря этим людям состоялся весь период постпродакшна, фильм зажил какой-то своей жизнью, и у него еще до выхода в открытый доступ стала складываться какая-то своя судьба. У нас даже прокатного удостоверения пока нет. Вся прокатная история, надеюсь, начнется весной.

— То есть Роднянский в подробностях не объяснял свой интерес к «России-88»? Если его мотивы по поводу «Обитаемого острова» ясны и без расшифровок, то здесь хочется услышать какую-то историю.

— Прекрасно понимаю тебя. Но я думаю, что он сам это расскажет. Или не расскажет. Но мне бы хотелось, чтобы его участие в судьбе «России-88» объяснялось его интересом к нашей ленте, именно интересом к кино в чистом виде. Как к искусству. Вот для меня как для актера, как для одного из соавторов и создателей это было бы самым приятным, самым главным. Так что — респект.

— Может, и к Михалковой, и к Роднянскому «Россия-88» попала благодаря тому, что ты сыграл в «Обитаемом острове», к которому и Анна Никитична, и Александр Ефимович имеют прямое отношение?

— Наверное, это сыграло какую-то роль, потому что мы вместе работали. Они знают меня, я знаю их, и какой-то процент внимания с их стороны это обеспечило. Но в целом мы делали «Россию-88» автономно от наших основных занятий. И к Михалковой диск попал вообще не из наших рук. Я даже уже не помню, кто ей отдал фильм, там слишком много людей было. Мы даже одно время думали забить на поиск продюсеров, и тут случился такой интерес.

— Ты мне еще в прошлом году рассказывал, что вы чуть ли не сняли в своем фильме участников реальных ультраправых группировок… Это правда? Они же все предпочитают «не палиться», да и вообще с точки зрения обывателя кажутся сверхзакрытыми тусовками, формированиями, куда человеку с улицы, а уж тем более человеку с кинокамерой, не попасть.

— Мы принципиально не привлекали к фильму ни одного из действующих участников правых движений. Но когда мы изучали материал, писали сценарий, нам приходилось с ними общаться. В переулках. Конечно, мы прежде всего работали с материалом, который доступен в интернете. Всякие ролики на YouTube, взломанные переписки нацистов. Когда же нам пришлось встречаться с этими людьми, то мы сразу заявляли о своей позиции. Что мы против насилия. Но они все равно с нами общались.

Честно говоря, нам даже не нужно было что-то придумывать, для того чтобы общение состоялось. Потому что, например, все работники московских магазинов, где продается атрибутика и одежда, которую носят ультраправые, они сами из «движения»… И вот когда мы просто покупали реквизит для фильма, у нас случались какие-то дискуссии. Потому что любой фашист, который узнает, что про них будет сниматься кино, сразу понимает, что это фильм — вряд ли агитационный. Думаю, что вся «правая часть» очень однозначно воспримет этот фильм. Они еще до выхода картины его в сети обсуждали.

— Слушай, а ты не боишься, что «Россия-88» станет рекламой правых взглядов, скиновского образа жизни и так далее? Ну, как Romper Stromper, к примеру.

— Romper Stromper же на момент своего выхода вызвал бурю негатива со стороны скинхедов. Они негодовали. Просто сейчас прошло слишком много времени, и это выглядит рекламой. К тому же RS — это единственный художественный фильм, посвященный именно субкультуре. Во всех остальных фильмах тема скинов не более чем фон для какой-то человеческой истории: и «Фанатик», и «Американская история Х». А тут — субкультура, реальный олд-скул, какие-то фэшн-скины. У нас немного другие правила игры. Мы хотели снимать кино о жизни. И у нас тоже человеческая история, нам хотелось избежать простой и прямой плакатности, вроде «скины — это кровь, мясо, грязь и прыщавые юнцы». Герои фильма, даже отрицательные, должны были быть реальными, вызывать какое-то сопереживание, должен быть момент самоидентификации. Это опасно, безусловно. Но это необходимо. Для совсем непонятливых мы расставили все точки над i, пустив на титрах статистику погибших от рук скинов. Может, для кого-то это немного пошло. Но это жест для широкой аудитории, которая, может, не сразу поймет месседж фильма. Хотя кино, конечно, романтизирует даже отрицательных персонажей. И тут можно спастись, только четко придерживаясь своей позиции.

Более того, не хочется думать о зрителе как о законченном придурке. Люди уже перестали верить кино. И хочется какого-то интерактива, неореализма, диалога. И мне кажется, это должно появиться у нас в стране. Тем более сейчас, когда вокруг бушует кризис, малобюджетное и авторское кино может сыграть на своих сильных качествах.

— Слушай, но у нас же полно и так называемой бытовой ксенофобии. Слишком много людей симпатизирует каким-то националистическим идеям — по сути, некоторым фашистским доктринам. У тебя самого в процессе этих встреч, общения с правыми не возникало, может, какой-то невольной симпатии к ним, не думал ли ты, что они в чем-то, извини за каламбур, правы? Что для них это защита Родины так, как они это понимают?

— Нет. Наша позиция была уже сформирована к тому моменту, как мы взялись за фильм. У нас достаточно и какого-то человеческого опыта, и понимания, что это очень опасная вещь.

Более того, я тебе могу рассказать про свой актерский опыт. Для меня Штык — это первая однозначно отрицательная роль. И вот когда я в костюме, в образе ездил по городу, на метро, вживался в шкуру своего персонажа, я видел, что люди старались не смотреть мне в глаза. И я чувствовал присутствие этой чужой силы, которая на самом деле тебе не принадлежит. Но ты ее чувствуешь сразу, как только просто надеваешь бомбер и тяжелые ботинки. Сильные эмоции. Потрясающий соблазн. И было важно в этот момент чувствовать внутри какой-то стержень, чтобы не поддаться на эту приманку. Думаю, я справился. Поэтому однозначно — нет. Никакой правоты этих людей я не почувствовал.

— Но и как решить проблему ксенофобии, не понял. Хотя бы у нас в стране.

— Для нашей страны это вообще парадокс. И ты прав, когда говоришь о том, что у нас очень много ксенофобии на бытовом уровне, среди обывателей. Это, собственно, и есть первичная форма фашизма. Мы даже делали документальные съемки, подходили к людям с кинокамерой и спрашивали, поддерживают ли они лозунг «Россия для русских»! И 85% опрошенных отвечали нам, что, конечно, да, поддерживают. И ведь все эти люди никогда не задумывались об этом! Они рассуждали о том, о чем не имеют представления!

Конечно, настоящих идеологов правых взглядов пока немного. Таких, как герой Рассела Кроу в Romper Stromper. В основном у всех скинов — это какая-то грубая социальная история обиженных людей. Они просто обиженные пацаны со двора, которым нечем заняться, у которых в жизни все очень хреново, у которых перед глазами примеры, которым они завидуют. И часто это какие-то этнические товарищи. Те же армяне, у которых есть машины, у которых есть красивые девушки… А они всего этого лишены. И подавляющий процент людей в «движении» — это именно такие простые ребята. И как это решать? Мне самому бы хотелось задать этот вопрос целому ряду людей, но у меня есть только кино. Я не знаю, как наладить кровеносную систему страны, чтобы она была здорова. Но я надеюсь, что наше кино в этом поможет. Быть правым в нашей стране — это такая глупость, это переворачивает всю историю нашей страны с ног на голову! Это самый серьезный, самый болезненный раскол между поколениями, который существует в России: когда на одной кухне должны уживаться ветеран Великой Отечественной войны и юнец-фашист. Как это возможно? Это клубок, который одной теорией не распутать. Выход один — выдерживать свою позицию, потому что пока, кроме позиции, у нас ничего нет. И рассчитывать мы можем только на себя. {-page-}

— Извини, но я все равно не понимаю, как вы со своей антифашистской позицией приходили к скинам и говорили: вот мы будем снимать кино. Неужели они спокойно на это реагировали? Давайте, мол, снимайте.

— Ты знаешь, в основном слова «а х*ли я вам, пидарасам, буду обо всем этом рассказывать» довольно быстро сворачиваются перед искушением славой, какого-то самолюбования. И всё рассказывали и про себя, и про субкультуру. Но вот когда они нам всё это рассказывали, они ступенька за ступенькой спускались в какое-то исступление, глаза у них желтели, становились маленькими. И мы в эти моменты понимали, что видим перед собой в общем-то больного человека, который готов брызгать слюной. Смотришь, перед тобой здоровый с виду, очень крепкий, спортивный парень, возможно, даже талантливый, но в этом и трагедия. Как нашего фильма, так и скин-сообщества. Да, они — крутые пацаны, на которых в физическом плане хочется ориентироваться, но вся эта крутость обнуляется в момент, как только они начинают «вещать».

Мы и с продавцами, как я уже отмечал, говорили. Причем у нас фильм выдержан в эстетике 90-х, когда в моде у скинов были бомберы, тяжелые ботинки, подтяжки, весь олд-скул. Сейчас они все приоделись. И это все выглядит палевом в их глазах. Они отрастили себе волосы, носят обычную одежду… Поэтому когда мы всё скупали, над нами посмеивались: вы чего, кино собрались про скинов снимать? — «Ну да. Может, расскажете чего?» — «Ну чё рассказывать? Ну чё, блин? Ну кто ща так ходит? Это все клоунада и мазафака!» И всё — через пять минут мы опять видим человека, брызгающего слюной. Но всё продавали, все рассказывали.

— А у вас внутри съемочной группы не было каких-то противоречий — как показывать все это «правое дело», с какого идейного ракурса?

— Ну, мы же всю историю затевали вместе с Пашей. Сценарная канва уже была у него в голове. И мы с ним еще до съемок все успели обсудить. Так что когда мы начали снимать, по творческой части не было никаких разногласий. Единственные поправки вносились уже в монтажный период, когда мы думали, что выкинуть, что оставить. Это был самый болезненный момент, но без особых осложнений.

— Интересно, а был ли у вас коллективный просмотр «России-88» в рамках съемочной группы, творческого коллектива? Случился ли такой внутренний сеанс рефлексии по поводу того, что вы все-таки сделали?

— У нас были просмотры во время монтажного периода. Пока он длился, мы собирали какие-то внутренние фокус-группы из людей, которые имели отношение к этому фильму, просто из наших друзей. Нам был очень важен взгляд со стороны как раз в тот момент, когда еще можно что-то исправить. Кинематограф же очень дотошная вещь. А я вообще впервые прошел весь этот путь, начиная от сценария, заканчивая монтажом и озвучкой, подкладкой шумов, которую я делал своими руками. Это такое колоссальное количество эмоциональных этапов, моменты горения сменяются усталостью и наоборот! Если сложить все просмотры фильма, то, думаю, я посмотрел его пару тысяч раз… Приходилось даже паузы делать, потому что в какой-то момент мы настолько уставали, что не понимали, куда идти дальше, что делать. В этот момент и важен взгляд со стороны.

Вообще, первыми людьми, которые увидели этот фильм без какой-то подготовки, чье мнение нас интересовало и с профессиональной, и с человеческой точки зрения, — были Пашины родители. Гарри Яковлевич Бардин, наш очень уважаемый аниматор, с супругой. Мы для них организовали первый просмотр. Первые десять минут Гарри Яковлевич не говорил вообще ничего. А потом сказал, что для него это бомба. Ему понравилось. И нас это очень вдохновило. Понятно, что мы с тобой люди более молодые и у нас такого шока не будет. Я считаю, что у нас вообще получилась достаточно спокойная картина. А вот для взрослых людей, для моей мамы, это очень сложный, взрывной фильм. И, если честно, мне бы хотелось, чтобы именно старшее поколение оценило наше кино. Я вот очень волнуюсь, что скажут по этому поводу мои бабушка с дедушкой и вообще все те, кто имеет отношение к истории нашей страны и к нашей победе.


Еще по теме:
Виктория Никифорова, Евгения Лавут. Что происходит с «Россией-88»?, 19.03.2009
Светлана Рейтер. История одного интервью, 19.03.2009
Я — русский националист. Монолог двадцатилетнего члена националистической организации, 19.03.2009

Другие материалы рубрики:
Виктория Никифорова, Евгения Лавут, Максим Эйдис. «Девственность» на продажу, 12.02.2009
Зинаида Пронченко. Злокачественное образование, 5.12.2008
Виктория Никифорова. Казнить нельзя смотреть, 19.09.2008