АНТОН ДОЛИН пытается понять, что публика нашла в последнем фильме Ларса фон Триера и что с этим делать
Имена:
Кирстен Данст · Ларс фон Триер · Мануэль Альберто Кларо
© Централ Партнершип
Кадр из фильма «Меланхолия»
Мне нравится фильм «Меланхолия». Я смотрел его три раза и, наверное, пойду еще. Но я — не показатель: мне нравятся все без исключения фильмы Ларса фон Триера, близок его киноязык, интересны его взгляды и мысли. Таких зрителей всегда было мало. До недавних пор.
«Меланхолия» оказалась первым фильмом Триера, который понравился если не всем, то большинству. Он был фаворитом Канн, и если бы не
провокационные речи режиссера на пресс-конференции, мог бы отнять «Золотую пальмовую ветвь»
у самого Терренса Малика. Чудилось, что Роберту Де Ниро было обидно обходиться присуждением актерского приза
Кирстен Данст. Даже вечный противник и ненавистник Триера — газета
Variety опубликовала
почти восторженную рецензию (кстати, после «Меланхолии» в любви к Триеру расписались многие его прежние критики). Наконец, в минувшие выходные Европейская киноакадемия
объявила «Меланхолию» лучшим фильмом года, обойдя прошлогоднего оскаровского победителя «Король говорит» и безупречного «Мальчика на велосипеде»
братьев Дарденн. Чествовали режиссера, объявившего о симпатии к Гитлеру, в Берлине — сейчас, наверное, самом антифашистском городе мира.
Сам Триер не приехал — приз получала его жена. Нежелание светиться на публике после каннского скандала более чем объяснимо. Важно, однако, принять во внимание и отношение автора к «Меланхолии» — снисходительное, чуть ли не пренебрежительное.
Guilty pleasure, «сливочные сливки», фильм, от которого он в процессе производства получил слишком много удовольствия: явно не лучший пункт в биографии Триера. Когда я спросил, по-прежнему ли он считает себя лучшим режиссером в мире (об этом, напомню, Триер заявил после освистания «Антихриста»), он лаконично ответил: «Не в этом фильме».
Именно поэтому меня, как поклонника датского режиссера, тревожит, волнует, царапает всеобщая любовь к «Меланхолии». Как ее объяснить?
© Централ Партнершип
Кадр из фильма «Меланхолия»
Первый, самый очевидный — и унизительный для зрителей-интеллектуалов — ответ: это красиво. Умаявшись после долгих и мучительных «нулевых», легализовавших документалистику в игровом поле, приучивших к репортажной камере, отсутствию профессиональных актеров, закадровой музыки и спецэффектов, публика вновь с наслаждением нырнула в сладостные красоты. Тем паче что предложил их не Джеймс Кэмерон, а Триер. С ним проще: пережив про себя катарсис, на словах можно списать его на умышленный ход, стилизацию или иронию. Зара Абдуллаева даже написала для «Искусства кино» внушительную статью под названием «
Сумерки эстетизма», где долго и обстоятельно доказывала, что красивости «Меланхолии» — радикальный прием, направленный как раз против пошлой эстетизации. Но факт остается фактом: красота фильма наглядна и очевидна, и трудно не наслаждаться упоительными рапидами, картинным пейзажем, совершенством загадочно-голубой планеты-убийцы. Да хоть бы и идеальным «ню» Кирстен Данст, лежащей на берегу водоема в призрачном свете планеты Меланхолии.
Читать текст полностью
По сути Триер сделал то же самое, что его героиня Жюстина, в гневе выбрасывающая из кабинета сестры-искусствоведа репродукции абстрактных полотен и выставляющая на их место картины Брейгеля, Караваджо и Милле. Датчанин в начале карьеры был экспертом по кинокрасотам, но после «Европы» отказался от тщательных декораций и виртуозных тревеллингов во имя непосредственной интонации и живой, подвижной камеры. В «Эпидемии» за кадром тоже звучал Вагнер — но прелюдия к «Тангейзеру» была поставлена в кавычки вставного сюжета, «фильма в фильме»; Триер предупреждал, что это прием. Иное дело в «Меланхолии», где совершенство кадра — продуманного даже в мнимо спонтанных эпизодах — идеально отражается как в дизайне богатого интерьера, так и в закадровом звучании вступления к «Тристану и Изольде», одного из самых совершенных произведений, подаренных миру классической музыкой.
Если в «Танцующей в темноте» или «Догвилле» Триер управлял камерой сам, а в «Самом главном боссе» поручал эту работу компьютерной программе, то тут впервые в жизни нанял Мануэля Альберто Кларо — оператора-дизайнера, фаната Тарковского, отточившего мастерство на формалистских полотнах Кристофера Боэ. Красиво до отвращения, как свадебный торт. Но у тех, кто жадно пожирает эту сладость, есть идеальное оправдание: ведь все это напоследок, в канун Апокалипсиса. В такую минуту, как отмечено в фильме, может взбрести в голову что угодно — даже сесть на веранде с бокалом вина и спеть хором Девятую Бетховена. Вагнер, если задуматься, еще лучше.
© Централ Партнершип
Кадр из фильма «Меланхолия»
Второе объяснение чуть заковыристей. Триер с первого фильма рассказывал историю одного и того же персонажа — идеалиста, объясняющего мир по некоей схеме и потому терпящего сокрушительное фиаско. Начиная с «Рассекая волны» добавилась вторая, столь же постоянная героиня: «золотое сердце», жертвенная фигура. Иногда они объединялись, как в «Догвилле» и «Мандерлее», иногда превращались в коллективный автопортрет, как в «Антихристе». «Меланхолия» — первый фильм, где соотношение ролей резко изменилось. Идеалист (герой Кифера Сазерленда) резко отошел на второй план и бесславно пал, не дождавшись финала. «Золотое сердце» исчезло, уступив место Жюстине: не только сильной личности, но и последовательной эгоистке. И, нет сомнений, проекции самого Триера, так же страдающего от депрессий, но «знающего всё».
«Меланхолия» — первый в карьере режиссера фильм прямого действия, где он непосредственно обращается к зрителям. Признает свои недостатки, указывает на свои таланты, демонстрирует их в действии. Что есть схематичные, но глубокие ленты Триера, как не «спасительный» шалаш из финала «Меланхолии» — столь же условный и при этом убедительный, как нарисованный мелом на полу город в «Догвилле»?
Жюстина показана без иронического отстранения: небывалый случай для Триера. В фильме нет того лукавства и двурушничества, которые приписывают датчанину его критики. Ведь в чем его обвиняют чаще всего? В провокациях и спекуляциях. Первое бесспорно. Второе сомнительно: спекулируют на эмоциях скорее уж мексиканские сериалы и голливудские хорроры, чем аналитические картины Триера, которые раздражают как раз невозможностью растворения в персонажах, трудностью сопереживания. Но в «Меланхолии» такой шанс есть: перед нами прямое высказывание, с которым может солидаризоваться и просто согласиться большинство — вне зависимости от конфессиональной, социальной или национальной специфики.
Теперь — о сути этого высказывания. Триер — режиссер-философ, нетривиально трактовавший такие сложнейшие категории, как самопожертвование («Рассекая волны»), милосердие («Догвилль»), творчество («Танцующая в темноте»), сознание («Идиоты»), вина («Антихрист»). Но «Меланхолия» — не тот случай. Рассмотрев фильм под разными углами, покрутив его так и сяк, попробовав на зуб и проглядев на свет, я пришел к неутешительному выводу: в его сердце сверхбанальный тезис, укладывающийся в три слова — «мы все умрем». Не о Конце же Света речь, в самом деле! Пожалуй, впервые в жизни Триер выступил в амплуа «мистера Очевидность». И тут же его объявили мессией.
© Централ Партнершип
Кадр из фильма «Меланхолия»
«Меланхолия» — кино о неизбежности смерти и о том, как ее встретить в отсутствие утешительной религиозной или квазирелигиозной идеи (слова всезнайки Жюстины об отсутствии жизни во Вселенной — не что иное, как указание на невозможность загробной жизни). Стоицизм героини — рекомендация к действию. Первая половина фильма, декларативно вторичная по отношению к «Торжеству» Томаса Винтерберга, — подробная аргументация, почему жизнь не так уж хороша, чтобы о ней горевать. Планета Меланхолия — зримый и выпуклый образ смерти как чего-то неизбежного, непостижимого и несоизмеримо большего, чем ты, а потому необоримого.
Самое время вернуться к смыслу названия. Оно обмануло всех опять же красивым звучанием, проведя мимо смысла. Героиня страдает от депрессии, которая начинается на ее собственной свадьбе, а проходит лишь накануне Апокалипсиса. Но равнозначна ли депрессия, медицинские симптомы которой Триер, по словам всех психиатров, описал абсолютно точно, меланхолии?
Хорошим послесловием к фильму могла бы стать книга, только что выпущенная издательством НЛО, — написанная соседкой Триера по Скандинавии, шведской исследовательницей Карин Юханнисон, «История меланхолии». Автор весьма убедительно доказывает, что меланхолия — не психическое расстройство отдельной личности, а общественная болезнь, от которой, в разных модификациях, западноевропейский социум страдает как минимум с XVII века. Меланхолия — знак определенной эпохи, а не индивидуальное свойство. А ведь если приглядеться к фильму Триера, то станет очевидным, насколько миражно формальное противопоставление бунтарки и ясновидящей Жюстины окружающим ее людям. Так ли сильно она отличается от этих самодовольных буржуа?
Благодушный отец сбегает со свадьбы дочери, как только чувствует, что ситуация накаляется. Мать невесты откровенно хамит новобрачным уже за столом — и напряжение старшего зятя свидетельствует о том, что происходит подобное отнюдь не впервые. Но и рационалист-зять держится недолго, пока не решает покончить с собой, как какой-нибудь экзальтированный Вертер. Босс невесты истерит и требует выдать ему рекламный слоган до завершения свадьбы. Его племянник-неврастеник бегает за девушкой и требует озвучить ему этот слоган. Сестра невесты — на грани срыва: ее психическую нестабильность нам еще предстоит оценить во второй половине картины. Даже глуповатый организатор свадьбы закатывает истерику и отказывается смотреть в сторону невесты. А потом они все покидают праздник и картину, чтобы больше не появиться в кадре. Будто уходят из жизни, один за другим, как лемминги. Нет, перед нами — отнюдь не история одной болезни, а картина мира, в котором стремительно распространяется вирус меланхолии.
© Централ Партнершип
Кадр из фильма «Меланхолия»
Вот и последний ответ. Психологические, эсхатологические и прочие метафорические трактовки «Меланхолии» внезапно отступают перед главной, объясняющей помешательство вокруг картины: социальной. Этот фильм свидетельствует не об эволюции выдающегося режиссера, а лишь о плачевном, кошмарном состоянии общества, объединенного паническим ожиданием скорой катастрофы. И в сотрясаемой предвыборными конвульсиями Москве, и в ожидающей экономического коллапса Европе «Меланхолия» — нет, вовсе не лучший, а самый уместный фильм года.
А за Ларса фон Триера переживать нечего. Утешенный статусом «персоны нон грата», через пару лет он снимет православный порнофильм «Нимфоманка», и все опять его возненавидят. Если, конечно, до тех пор не настанет Апокалипсис.
http://alekstarn.livejournal.com/37681.html
Хотел бы я согласиться с Вами, но не вижу оснований.
Не доверять героине? А кому/чему доверять? Собственному wishful thinking?
Ее слезы проливаются ДО того, как становится известно о неминуемости катастрофы. Чем ближе Меланхолия к Земле, тем радостней и здоровее становится эта белокурая блонда. Шалаш в финале - благостный обман для обреченного мальчика (как говорили те, кому г-н Триер симпатизирует: "не бойтесь, дети, вас ведут в душ").
Все разговоры о сверхидее в Меланхолии - это бред, ребята!
http://www.openspace.ru/cinema/events/details/23450/
Так и хочется крикнуть: "Ваш король голый!", но нет, это тоже было бы несправедливо. Король завернут в красивую упаковку - из бесконечного пиара, мнений "ценителей" и прочей толпы.
Охлократия в искусстве, одним словом :D
Да и вообще в этом году выходили фильмы гораздо сильнее,тот же Драйв, например, но это, конечно, мое скромное "некритическое" мнение.
Лиза, комплексы - неминуемое свойство таланта, талант без комплексов - нонсенс. А "Танцующую в темноте" я регулярно пересматриваю.
Ваш же подход, к сожалению, страдает прискорбной поверхностностью, уж извините за прямоту. Как относительно фашизма, так и относительно Триера.
То, как Триер использует свой несомненный талант, вызывает у меня омерзение. Творчество Триера - это плесень человеческого духа. Грязь и плесень.
В этом смысле Триер, конечно, гуманист. Моральные установления и общественные рамки кажутся ему не просто относительными, но глубинно фальшивыми, мешающими, нелепыми (типа требования передавать за столом тарелку не справа налево, а наоборот). Мораль для него - это фальшь, ложь, маска, за которой едва скрыта пакостная человеческая сущность. Люди в фильмах Триера травят, издеваются, мучают и потому заслуживают понятно чего. В "Рассекая" и в "Танцующей" он еще не переходит к "окончательному решению" проблемы рода человеческого, но в "Догвиле" уже берет в руки автомат, а в "Меланхолии" и вовсе подходит к делу глобально.
А что касается влияния Ницше-Вагнера-Маркса-Гитлера-Ленина и прочих ублюдков такого рода на культуру ХХ века, то да, к несчастью, влияние было огромным. И стоило оно двух мировых войн, Гулага, Освенцима и целого ряда пол-пото-мао-кастро-дзе-дуновских людоедов. Но почему из этого факта должна непременно следовать положительная оценка упомянутых фигур? Землетрясение и чума тоже влияют и, возможно, способствуют созданию великих творений - что же, радоваться им после этого? Плесень, Антон, черная липкая плесень этот Ваш заливной Триер.
Мне важно то, что я на экране вижу, а не то, что за этим стоит.
Текст гораздо важнее, чем контекст. Только вот многие сегодня почему-то больше контекстом увлекаются..
Вообще-то на Вашем тезисе «фашизм – это гуманизм» держится всё т.н. «современное» искусство, которое, в свою очередь, является, по моим наблюдениям, авангардом современной культуры. Поэтому здесь одно из двух: или Вы выступаете представителем contemporary art, постконцептуализма и левого актуального ис.-ва, разрушая тот самый «гуманизм», или отвергаете Ваш основной тезис. Но, может быть, Вы видите третий путь без «фашизма» и «гуманизма»?
1) Не вижу связи между тезисом "фашизм - форма гуманизма" и "т.н. "современным" искусством" (честно говоря, Вы меня тут запутали с кавычках и т.н.-ах). Поясните, если можно, что имеется в виду. (Современное - в смысле "нынешнее", или в смысле "модерн", или в смысле "постмодерн", или в смысле опенспейсовском, т.е. перформансы в описании г-жи Деготь, или включающее живопись, музыку, литературу, кино, или - список длинен...)
2) Не поняв первого, не могу ответить на второе - то, которое "одно из двух".
3) Последняя Ваша фраза и вовсе озадачила ибо в первой Вы вроде как условно принимаете тезис о родстве фашизма и гуманизма, а тут разделяете их, говоря о "третьем пути".
Путь я, конечно, вижу. Если совсем вкратце, то заключается он во взгляде на мир как на абсолютное смысловое единство (назовите его как угодно - хоть Богом, хоть Б-гом, хоть Природой). Это единственный постулат - все остальное теоремы. Из него следует целесообразность происходящего - не до конца пока понимаемая человеческим разумом, но существующая. Наличие этой целесообразности определяет и абсолютность морали - убивать нельзя не потому, что за это сажают, а потому что нельзя, точка. Есть неизменяемая, не зависящая от человеческих предпочтений мораль - ее и требуется постичь. Найти ее рамки и стараться соответствовать им. Не разрушать рамки, как это делает Триер и прочие саблезубые гуманисты, а искать их - вот Вам и путь.
Что касается искусства, то из того же постулата абсолютного единства следует и абсолютность, надчеловечность красоты - а значит, и эстетики.
Интересно, слышали ли вы когда-либо в жизни музыку "черной липкой плесени" Вагнера. Или вам медведь на ухо наступил? Он композитор, вообще-то, а не идеолог, а больные люди и по прочтении "Преступления и наказания" за топор берутся.
Если же вы увидели в "Догвилле" призыв всех расстрелять (посыл фильма очевидно противоположен, а вы ведетесь на провокацию автора), то из этого следует, что вы в картине вообще ничего не поняли. Герой "Заводного апельсина" тоже читал Библию как историю инцестов, убийств и прочих прелестей. Истина, так сказать, в глазах смотрящего.
Для того, чтобы понимать смысл картинок, которые я вижу на экране, мне совершенно не обязательно знать с кем спит режиссер, и что он думает в обычной жизни..
Я сужу конкретное художественное произведение, а не фразы режиссера, которые к этому произведению отношения, как бы, не имеют..
Только, боюсь, упрек Ваш обращен не ко мне. Это автор рецензии просит учитывать "провокации автора"(?), "не доверять словам героини"(?) и делать прочие неочевидные допущения. А взамен - доверять неким лозунгам, непонятно из каких окон и по какому случаю вывешенным.
Мой же анализ базируется исключительно на том, что я видел на экране. А видел я откровения мокрицы, черную желчь (именно так слово "меланхолия" и переводится). О чем и написал. Если интересно, пройдите по верхней ссылочке - там подробно.
Попробую пояснить.
1.Современное искусство – как русский перевод термина «contemporary art». Увы, как сам термин, так и одноименное направление в искусстве конца 20 начала 21 вв., придуманы ни openspace, ни г-жой Деготь. Здесь можно упомянуть известную работу Т. Адорно «Эстетическая теория». Конечно, были и до него теории современного искусства, и после мысль ушла дальше. Но, смею предположить, что именно Адорно оказал наибольшее влияние на современные процессы в культуре. Кстати Адорно много писал и о морали современного человека после Гулага и Освенцима.
2.Закавычены термины потому, что их уже сто раз перелицовывали на изнанку и обратно. Здесь необходимо уточнять дефиниции. О каком фашизме, гуманизме, современном ис.-ве мы говорим.
3.Ваш путь мне симпатичен, но в том-то и дело, что сегодня мы наблюдаем не «смысловое единство» по Вашему выражению, а селевой поток разрушения самих смыслов, демонтаж того самого гуманизма. Это первая и основная задача contemporary art. В этом смысле Ваши взгляды и идеология политтехнологов современного или актуального искусства совпадают.
Изо всех сил надеялся, что ник Ваш к Франкфуртской школе отношения не имеет, но, увы. Так что скажу сразу, во избежание неправильных толкований: для меня г-да Адорно, Хоркхаймер и Маркузе мазаны ровно тем же мирром, что и Маркс, уж извините. Те же крупные носы и та же парша. Впрочем, признаю, не самый худший вариант. Было бы труднее разговаривать с ником zChomsky.
По существу дела.
Думаю, Вы неправильно ставите вопрос. Модернизм ведь пришел не на пустое место, правда? Идеологической чуме, которая вынесла Человека на вершину ценностной иерархии, предшествовала многовековая традиция иного плана. Теперь, когда модернизм захлебнулся в крови осчастливленного человечества, кое-кто (и в первую очередь франкфуртцы) пытается разрулить ситуацию по системе Карандышева. Помните такого молодца из классической пьесы? "Не досталась мне, так не доставайся же никому!"
В случае с модернистами формула Карандышева звучит так: "Наша система ценностей рухнула - ergo ценностей не существует вовсе!" Постмодернизм - это модернизм карандышевых, и ничего более. Демонтаж всех и всяческих ценностей, отказ от всех и всяческих рамок. Это не второй путь - это первый, потерпевший поражение. Туда ему и дорога, включая "современное искусство" в установленном нами совместно понимании.
А второй путь, мною уже упомянутый, заключается в возврате к традиционному до-модернистскому подходу - если угодно, называйте это ДОМОДЕРНИЗМОМ (потому что я это дома придумал). Так что никакого совпадения со взглядами "политтехнологов современного или актуального искусства" у меня не наблюдается. Я демонтирую пирамиду модернизма, но при этом имею в виду другую, вполне конкретную, свою.
Постмодернисты же демонтируют все пирамиды - как принципиально невозможные постройки. Чувствуете разницу?
кстати, Антон, Вагнер был редькой, редиской и даже хреном - но никак не сволочью
Смотрю его фильмы, как раз из-за возможности порефлексировать, лишний раз спроецировать ситуацию героев на себя. Согласна с Вами, Антон, в том, что Триер "говорит об очевидном".
Весь вопрос в том, как каждый зритель это воспринимает...