Гудкова: Я хочу спросить Наталью Мокрицкую, которая с безумством храбрых открыла прокатную компанию — не до кризиса, а уже когда все в кризисе барахтались и часто тонули: какие были основания для этого решения, каковы его последствия? Я так понимаю, уже месяца три вы…

Наталья Мокрицкая: Скоро закроем (смех в зале). Я здесь нахожусь в двух ипостасях (какое слово противное!), потому что все равно хочу себя чувствовать продюсером, не только прокатчиком. Вчера моя подруга, очень известный кинокритик, сказала: «Ну давай я напишу, что опять, опять кинопрокат отвернулся от российского кино, кинотеатры не хотят его ставить». Господа, это ложь, это неправда. Весной мы создали компанию «Аргумент-кино», для того чтобы прокатывать российское кино, и я хочу с вами поделиться своими мыслями: сети и кинотеатры нас поддержали, у нас хорошие отношения, возникшие за годы выпивания и общения. Они ставят фильмы (пока ставят), которые мы выпускаем. Пока у нас вышли «Обстоятельства» Павла Руминова и «Я» Игоря Волошина. Неделю назад я пришла в кинотеатр и увидела такую картину: стоят две девушки лет двадцати, хорошо одетые, явно с высшим образованием — ну наш зритель! Когда они обратились в кассу с вопросом, что идет сейчас, им — видимо, увидев меня — ответили: «Вот “Обстоятельства” прекрасный фильм». — «Что? Русский? Вы с ума сошли? Нормальное кино идет или нет?»

Мы сделали что-то такое с вами страшное, что люди не хотят смотреть российское кино и их нельзя заставить. В прошлом году я выпускала фильмы «Юрьев день» и «Четыре возраста любви» (17 экранов один, 18 другой), они собрали четыре с половиной тысячи долларов на копию (я не вру!). Мне тогда казалось, что я недоработала, что это страшный провал, ужас — а я бездельница. Сейчас, если российский фильм собрал тысячу на копию — это большая победа. И кинотеатрам не надо пенять, что они не хотят ставить русское кино, — они хотят зарабатывать. Невозможно, когда на шести сеансах у тебя восемь зрителей. Нам надо обсуждать, как вернуть этого зрителя, какое кино делать. Для меня это сейчас основная задача — как для производителя, так и для прокатчика.

Гудкова: Что первый оратор с прекрасным фильмом, что второй — с некоторым пакетом, проблемы диагностируют разные, но решения не видно. Все здесь собравшиеся делают кино чрезвычайно высокого качества, в их фильмах можно увидеть и понять нечто важное о себе и об обществе. Но мне кажется, что публика не очень хочет слышать и видеть о себе какие-то неприятные вещи. По телевизору показывают что-то духоподъемное. Про все остальное, про фашизм, про отношения детей и родителей (как в фильме «Волчок»), про тяжелые вещи — аудитория не хочет.

Реплика девушки из зала: Русское кино в отличие от американского не оставляет надежды.

Мокрицкая: Фильм «Обстоятельства» — это комедия. Там все заканчивается хорошо.

Гудкова: Надо писать на плакате: «Кончается хорошо».

Мокрицкая: Да писали. Тут история все-таки иная. Не в надежде дело. Это мы в чем-то виноваты. Я скажу крамольную вещь: авторским кино заниматься проще, чем делать жанр. Так сложно сделать хороший жанровый проект — начиная со сценария. Сценарий Арабова почти не требует доработок. Я занималась тем, что легче.

Гудкова: Производители независимого кино год назад пытались объединиться, проходили разнообразные собрания. И нам вполне по силам было бы ответить определенной общественной силе, которая была представлена в Думе Говорухиным, если бы у нас получилось организовать собственный представительский орган. Здесь сидит часть людей, которая в этом принимала участие.

Кувшинова: Аня, можно короткую реплику, чтобы договориться о терминах? Что мы тут уже не в первый раз называем словосочетанием «независимое кино», если все снимается при поддержке государства?

Гудкова: Действительно, надо договориться о терминах. Когда я говорю «независимое», я имею в виду кино, независимое от больших денег. Понятно, что есть мейджоры, которые прочно аффилированы и с госденьгами, и с деньгами телеканалов. И есть компании маленькие, представители которых сегодня здесь собрались. Для того чтобы иметь ресурс воздействия на общественное мнение и, вполне возможно, дружить с какими-то спонсорами, было бы неплохо иметь общий план для удара. Но кулак категорически не складывается. Я хочу понять, что вы сами об этом думаете? Почему?

©  Евгений Гурко

Сабина Еремеева и Артем Васильев

Евгений Гиндилис: Год назад мы с Наташей сидели за таким же примерно столом, и было это в Нью-Йорке на Неделе русского кино. Тоже задавались вопросы о состоянии, и у всех еще был позитивный настрой — мне пришлось выступить с заявлением, что все на самом деле очень плохо. То, о чем говорила Аня, и те попытки объединения, которые не сложились в ассоциацию, — они все равно происходят. Жизнь заставляет нас вырабатывать общие подходы. То, что Наташа сделала дистрибьюторскую компанию для проката такого рода кино, — один из подходов. И понятно, что это нужно не только Наташе, но всем нам. Вопрос дистрибуции — один из ключевых. Нужны люди, которые умели бы работать с русским независимым кино. И я не согласен с тем, что публика его не хочет. Просто наша индустрия устроена таким образом, что эти пути не сходятся. Публика, которая хотела бы это кино смотреть, находится совершенно в другом месте.

Гудкова: Где же?

Гиндилис: Одно из таких мест — фестиваль. Это инструмент, которым нужно очень умело пользоваться. Второй момент очень важный: за последний год у всех (даже у тех, кто изначально был не согласен) возникло ощущение, что наш рынок не является рынком замкнутым — он является частью мирового. Чтобы наша индустрия была состоятельной, в том числе и с коммерческой точки зрения, нам нужно осваивать новые рынки. Дело не на один день, и оно невозможно без участия государства. Это большая планомерная работа, которую нужно вести каждому из нас. И нужен государственный орган, который занимался бы этим по аналогии с французским «Юнифрансом». Но ничего не будет происходить без нашего давления.

Кувшинова: Женя, вы говорите об объединении. Но разве в условиях, при которых фильмы не могут сниматься без господдержки, вы все, сидящие здесь, не являетесь конкурентами в борьбе за кусок пирога?

Мокрицкая: Мы — нет!

Гиндилис: Моя идеология заключается в том, что источник финансирования фильма не может быть один. Здесь речь не идет о том, что кто-то конкурирует за государственные деньги — наш общий интерес, чтобы источников было больше. Телевидение, прокат, международная дистрибуция — как только мы попадаем в зависимость от одного источника, мы перестаем быть независимыми продюсерами.

Гудкова: Артем Васильев — наш главный эксперт по копродукции. Он — единственный продюсер, которому удалось по полной программе собрать немецкие деньги, хотя это отняло огромное количество сил. Я помню, в числе прошлогодних прогнозов звучали и такие: наконец-то российские производители оценят комфорт и возможности сотрудничества с Западом. Произошло ли это, вы будете заниматься копродукцией дальше, когда завершите «Дау»?

Артем Васильев: В «Дау» не только немецкие деньги, там и Франция, и Швеция, и Украина. Нам удалось собрать астрономическую сумму — два с половиной миллиона евро. Более того, нам даже удалось получить деньги Eurimages, чего не удавалось никому. Все это непросто. Когда дают деньги, смотрят на три фактора — сам проект, режиссер и фигура сопродюсера. Не секрет, что европейцы пользуются социалистической ситуацией — у них кинофонды. Поэтому там тоже существует своего рода мафия, которая из года в год получает деньги. Есть вопрос вашей настойчивости и отношения с этими людьми — не в провокационном смысле, а, как говорит Мокрицкая, в смысле «выпивания». А с точки зрения комфортности — безусловно, эти деньги помогают.

Другое дело, что есть определенное отягощение. Правила немецких денег заключается в том, что вы должны 130—150% потратить на территории той земли, фонд которой в вас инвестировал. Но дело еще и в наличии сопродюсера, который потом так или иначе в судьбе картины участвует — лучше, когда их несколько: каждый из них будет двигателем на своей территории. Другой вопрос, что это абсолютно ничего не гарантирует. Если возвращаться к общей теме — мы выпускали фильм Андрея Юрьевича Хржановского «Полторы комнаты» с помощью компании «Парадиз» на двух экранах и, по-моему, поставили рекорд — у нас было около $45 тысяч на копию. Нам очень помог Армен Бадалян. Я пришел в «Каро» с этим фильмом, к Леше Рязанцеву, он сказал: «Мне самому это нравится, но для того, чтобы его выпускать, надо уметь вышивать. А мы умеем ставить трафаретную печать». Бадалян — вышивал. Если бы таких вышивальщиков было человек десять на страну, можно было бы говорить о какой-то экономике.

Мокрицкая: Ты прав, но у него кинотеатр — есть где вышивать.