OPENSPACE.RU задал нескольким людям вопрос, что значит «Ежик в тумане» лично для них.

Наум Клейман, киновед, директор «Музея кино»
Это один из самых обаятельных и самых простых фильмов у Норштейна, да и вообще в кино. Картина — не только утверждение добра на экране, но и фильм о преодолении страха. Понимаете, это удивительно, насколько этот фильм попал в точку — в нужное время и в нужном месте.

Ужастики, которые сегодня во множестве производят, они настаивают на необходимости зла активного, которое нам все время угрожает. А в этом фильме происходит наоборот — преодоление. Там любой страх оказывается либо ложным — связанным с неправильным пониманием, — когда ежик пугается в тумане лошади, пугается упавшего листа, который на самом деле ему ничем не угрожает. Либо, наоборот, даже сова, которая его преследует и готова как бы схватить, она наивна, она заражена сама этой таинственностью мира. И сцена с колодцем, куда ежик укает, а она повторяет, как раз снимает этот момент совы как носителя зла.

И здесь обязательно кто-нибудь придет на помощь. Собака приходит на помощь, сом — это рыба, которая поднимает ежика из реки.

То есть это поразительное утверждение существования добра в мире. Я бы сказал даже — немного наивное, но абсолютно необходимое и детям, и взрослым. Детям это необходимо потому, что дети действительно нуждаются в успокоении и в понимании, что мир не враждебен к ним. А с другой стороны, и у взрослых в то время, когда ежик создавался, была масса причин для беспокойства.

В каком-то смысле ежик оказался портретом нашей интеллигенции. Интеллигенция, да и вообще весь народ, узнал себя в этом ежике, который идет к медвежонку и несет ему варенье, чтобы считать звезды. Понимаете, абсолютно сказочно мотивированное шествие через туман к светлому будущему, которое очень соответствовало нашему тогдашнему ощущению… А ведь ощущения эти были связаны и с памятью о войне, и с разного рода репрессиями… На самом деле, это терапевтический фильм.


Алексей Попогребский, кинорежиссер
Я точно сейчас не вспомню, сколько мне было лет, когда я впервые увидел «Ежика в тумане». Но, видимо, очень мало. Помню только, что родители как-то шушукались, что будут показывать какого-то ежика в каком-то тумане, и мы вместе сели перед телевизором — и помню, что мои ощущения от увиденного на старом советском черно-белом телевизоре, на котором было только два цвета — совсем белый и совсем черный — они были чем-то похожи на переживания самого ежика в тумане. И увиденное меня скорее испугало. Во-первых, тем, что это очень сильно отличалось от всего, что привычно показывали по советскому телевидению. Во-вторых, тем, что потерянность ежика очень сильно меня заразила.

Это была такая первая, случайная и очень сильная встреча с творчеством Норштейна. Которая потом почти так же случайно, но еще более мощно повторилась году так в 1984-м — точно сейчас не вспомню. Когда я включил телевизор, потому что в программе была указана рубрика «мультфильм», и случайно для меня показали «Сказку сказок». Опять же ничего даже близко похожего я в жизни на тот момент не видел. Фильм меня абсолютно потряс и заворожил, и стал для меня одной из самых главных киновстреч — игровых или анимационных.

Сейчас моей дочке четыре месяца, и мы уже успели посмотреть «Лису и зайца». На очереди «Ежик». А потом «Сказка сказок».


Светлана Филиппова, режиссер анимационного кино
Когда я впервые увидела фильм «Ежик в тумане», я была ребенком, но помню до сих пор чувство мгновенного узнавания. Мне казалось, что это я уже видела, хотя и понимала, что не видела никогда. Это было то, чего так не хватало моей душе — в фильме говорилось о тайне, в которой мы живем. В детстве я постоянно чувствовала присутствие этой тайны, но никто никогда об этом не говорил.

Мне кажется, сквозь этот мир просвечивает другой. Но не каждый его видит. Точнее, эта возможность появляется у каждого, но потом может ускользнуть, незамеченная. Есть люди, способные удержаться в этой предоставленной им возможности какое-то время — пока создают шедевр, хотя это почти невозможно. Всякий раз, наблюдая результат их творчества, мы узнаем то, чего никогда не видели, а лишь смутно догадывались — это есть где-то рядом, ведь и я тоже это видел, и это было со мной.


Антон Долин, кинокритик
«Ежик в тумане» — гениальный мультфильм и безусловный шедевр Юрия Норштейна, который он вряд ли превзойдет. И вряд ли кто-нибудь еще сможет его превзойти. По той простой причине, что это тот мультфильм, где анимация сходится в одной точке и с изобразительном искусством, и с литературой, и даже, не побоюсь этого слова, философией таким образом, что достигается главная, идеальная, крайне редко кем-то решаемая задача анимации — а именно, создание произведения, которое будет равно понятно, близко, интересно как ребенку, так и взрослому.

Это произведение крайне русское, потому что его герой — это ищущий мыслитель, который находится в вечной задумчивости и не способен ясно видеть, и именно это наводит его на часто парадоксальные размышления. И безусловно, этот образ маленького существа, потерянного в неизвестности и способного в этой неизвестности отыскать как кошмары, так и источник благодати и счастья… Этот образ несомненно центральный и для русского кино, и уж точно для анимации XX века.


Юриий Каспаров, композитор
Что мне нравится в «Ежике в тумане»? Прежде всего, стилистика и атмосфера мультфильма. Сразу возникает впечатление, что все это сделано ребенком — и рисунки совершенно детские, и текст тоже детский, и незатейливая драматургия с ее удивительными и совершенно несвойственными психологии взрослого человека коллизиями… То есть возникает полное впечатление, что создатели фильма изобрели какой-то хитрый аппарат, позволяющий осуществлять безукоризненный перевод со «взрослого» языка на «детский». Это, повторюсь, касается и визуальных, и вербальных образов. На самом деле, конечно, за этим стоят высочайший профессионализм и глубокое знание детской психики и детской психологии.

И мне очень импонирует главная мысль мультфильма. Не надо бояться тумана! Вообще не надо бояться всего неизвестного, непонятного… На поверку все это неизвестное и непонятное оказывается совсем не страшным. И то, что теряется — возвращается, и даже если упасть в реку, то найдется тот, кто спасет, и, конечно, все обязательно хорошо кончится. А если, любопытствуя, не нырнуть в туман, то многое может пройти стороной, и жизнь окажется беднее, чем могла бы быть.

И первое, и второе актуально по сей день и будет актуально всегда. То, что мультфильм до сих пор нравится и детям, и взрослым, живущим в самых разных странах, лучшее тому подтверждение.


Валентин Ольшванг, режиссер анимационного кино
Я «Ежика в тумане» особенно не выделяю среди других фильмов Норштейна. Для меня он существует в контексте всех работ и так же значим, как остальные. Конечно, когда я его увидел в первый раз, по-моему, это было в конце 1970-х гг. по черно-белому телевизору, он произвел впечатление. И больше всего тем, что абсолютно был мной не понят. Слишком неожиданное это было зрелище, не похожее на все, что я видел. Хотя я в то время уже заканчивал школу и уже, кажется, даже учился в художественном училище, в общем, уже было специальное воспитание — тем не менее, он меня ошеломлял своей непонятностью. Если углубиться в то ощущение, он поражал тональностью. Почти полным отсутствием света, полутонами.

И еще я помню, что очень много вокруг говорилось о непонятности фильма. Мои тети и многие родственники единодушно говорили с недовольством: «Что это такое, ничего не происходит, какой-то странный ежик, не пойми что». И меня это задевало. Потому что я как будто нечто приобрел для себя в этой непонятности фильма.

Непонятное в искусстве — это очень сильный фактор воздействия, особенно для ребенка. Вообще, ребенок острее воспринимает то, что ему непонятно. Он к этому тянется. Поскольку он еще занимается познанием мира. И это был момент впечатляющий в смысле познания мира.

А кроме того, у меня, как у многих, было обостренное состояние одиночества, особенно в подростковом возрасте, когда все гогочут вокруг, а ты чувствуешь какое-то сопротивление. И ежик был чем-то близким для одинокого человека. Ты подсознательно воспринимал эту одинокую родственную душу. Наверное, так можно описать те мои подростковые ощущения.

А потом уже я его для себя более осознанно воспринимал. Я уже понял, что такое ритм этого фильма, что такое его музыкальность и что такое его философия. Для меня это фильм, где Норштейн открывает для себя очень именно ему характерную, очень важную философию. Это про соотношение себя и космоса. Себя и всего. Там же ничего не происходит с точки зрения прямого и жесткого сюжета, там ничего нет. Ежик идет по дороге из одной точки в другую на встречу. И в этом ничто происходит все — дзен-буддистская эстетика.