Трансцендентный опыт Ежика

МАРИЯ ТЕРЕЩЕНКО исследует феномен «Ежика в тумане», а НАУМ КЛЕЙМАН, АЛЕКСЕЙ ПОПОГРЕБСКИЙ, АНТОН ДОЛИН и другие рассказывают, что он значит для них

Имена:  Юрий Норштейн

15 сентября 70-летний юбилей отметил Юрий Норштейн. МАРИЯ ТЕРЕЩЕНКО пытается разобраться, кто и почему любит «Ежика в тумане» и спрашивает мнение о фильме у НАУМА КЛЕЙМАНА, АЛЕКСЕЯ ПОПОГРЕБСКОГО, СВЕТЛАНЫ ФИЛИППОВОЙ, АНТОНА ДОЛИНА, ЮРИЯ КАСПАРОВА И ВАЛЕНТИНА ОЛЬШВАНГА.


«Ежика в тумане» уверенно можно назвать самым известным русским мультфильмом. Он получил множество призов. Неоднократно занимал самые высокие позиции (вплоть до первой) в рейтингах лучших короткометражных мультфильмов всех времен и народов. Его герою установлен памятник в Киеве. Эскизы к нему вывешены в музее студии Ghibli —Хаяо Миядзаки неоднократно говорил о своей любви к Норштейну вообще и к «Ежику» в частности.

Не обошлось и без народной любви. Первым, наверное, афоризмом стала фраза норштейновского оператора Александра Жуковского: «Лучше портвейн в кармане, чем ежик в тумане». Сейчас мультфильм раздерган на цитаты (вербальные и визуальные), само словосочетание «ежик в тумане» стало присказкой, образ вошел в детский фольклор, а персонаж стал героем анекдотов. Со временем возникло множество подражаний, пародий, парафразов, карикатур — от «Ежика в туманности», автомобильной аэрографии и сумасшедших интернет-творений разного качества и содержания.

Пародийный трейлер «Ежика в тумане» (2009)


Но любят «Ежика» совсем не так, как, положим, «Чебурашку».

Хотя Норштейн снимал кино для детей, сегодня уже очевидно, что маленьким зрителям «Ежик» нравится не часто: лиричный, медленный, немного страшный, непонятный — редкому ребенку он приходится по вкусу. Яков Золотов в статье «Сокровище, которое нашел “Ежик в тумане”» описывает эксперимент, в котором дошкольникам предложили выбрать мультфильмы из лежащих на столе дисков, и в итоге одного только «Ежика» не захотел смотреть никто. Сам Норштейн рассказывает про собственную внучку: когда ей ставят «Ежика в тумане», она через пару минут после начала находит предлог, чтобы сбежать на кухню — за компотом или сушками, — и возвращается только к финалу. Потому что страшно.

Взрослые смотрят «Ежика» с большей охотой — и охотно же занимаются интерпретациями, порой чрезвычайно замысловатыми. Вот яркий пример: «Неумение ориентироваться на местности и циклично повторяющийся маниакально-депрессивный тип поведения неуклонно свидетельствует о внутренних глубинных комплексах, ассиметричных сумеречных состояниях и экстремальном генезисе» (Вадим Артамонов. «Ежик в тумане: Парапсихоаналитические заметки на примере»). Это эссе — конечно, пародия. Но вот Андрей Демкин, к примеру, гораздо более серьезен, когда говорит о следах шаманизма в сказке Сергея Козлова и мультфильме Норштейна. В каждой фигуре из фильма он видит символ и знак: филин — это охраняющий дух, можжевельник — ритуальное растение, которое используется шаманами для погружения в состояние транса, огромный дуб — мировое древо. Следуя Владимиру Проппу и его интерпретациям волшебной сказки, Демкин обнаруживает в «Ежике» остаточный рассказ о ритуалах шаманизма: «Начиная свое путешествие в мире относительной Реальности — Среднем мире, Ежик делает несколько попыток заглянуть в Нижний мир — он смотрит в воду и в глубокий колодец, которые являются символическими “воротами” из Среднего мира в Нижний, используемые шаманами для своих путешествий». (Андрей Демкин. «Ежик в тумане: апокрифическая мифология детской сказки»).

Не остались в стороне и толкователи-христиане, предлагая считать «Ежика» рассказом о нисхождении души во тьму перед возрождением. При таком толковании ежик означает грешника, узелок — это сума с деяниями личности, которые должны сохраняться в ожидании Страшного суда, лошадь символизирует смерть, собака — Архангела Михаила, а падение в реку — недвусмысленный образ Крещения. «Только через Крещение можно очистить Грешную Душу и принять Православие. Только с принятием Православия можно обрести Россию. И познать Бога».

Наконец, отдельные зрители (то ли в шутку, то ли всерьез — тут уж не разберешь) высказывают предположение, что «Ежик в тумане» вызвал «первитиновый бум начала 1990-х», и рассматривают его как скрытую пропаганду наркотиков: «Речь идет, конечно же, о можжевеловых веточках, которые подбрасывают в костер Ежик и Медвежонок. Можжевельник, а, именно вид Juniperus macropoda (он же Juniperus polycarpos, он же можжевельник персидский) известен своими энтеогенными свойствами, т.е. способностью изменять сознание. Это растение, помимо прочего, содержит алкалоид норпсевдоэфедрин (стимулятор центральной нервной системы) и некоторые гликозиды, возбуждающие сердечную деятельность».

На фоне такого сумасшедшего культа не менее отчетливо можно услышать изумленные вопросы многих и многих зрителей, которые не понимают ни самого «Ежика», ни образовавшегося вокруг фанатизма: «Да чем же он хорош? Скучный, затянутый, серый…»

Рассказывая о том, как он взялся за эту работу, Норштейн вспоминает пришедшего к нему сказочника Сергея Козлова — с огромным количеством своих лесных сказок. Из всех Юрий Борисович выбрал именно «Ежика в тумане», поскольку он напоминал о японской поэзии. Сходство с лаконичным и парадоксальным японским стихом сохранилось и в фильме. Он весь построен на тонких ощущениях, мимолетных впечатлениях, невысказанных чувствах.

Как бы ни были забавны интерпретации, присваивающие фигурам из фильма разные символические значения, в главном они не так уж неправы. Многие более серьезные исследователи (да и просто зрители) также видят в фильме рассказ о трансцендентном опыте, когда обычный мир вдруг преображается — становится таинственным, непостижимым, пугающим — и в то же время раскрывает зрителю всю свою величественную древнюю красоту. Опустившийся на лес туман помогает ежику увидеть привычные вещи иначе — сухой листок похож на живое существо, ветвистое дерево вдруг оказывается невероятно огромным и пугающе древним, а лошадь со своей сверкающей белизной выглядит сказочным существом — волшебным единорогом.

Пережитый впервые, ворвавшийся в детское сознание этот опыт совершенно переворачивает героя — так, что, встретив в финале медвежонка с его уютной торопливостью и разговорчивостью, ежик сидит неподвижно, смотрит отстраненно и уже не может выйти из состояния вне пространства и времени, в которое погрузил его туманный лес. С этого момента он стал поэтом, художником, философом — существом, которое не сможет уже видеть в дереве только дерево и в реке только реку, поскольку все: и река, и лошадь, и дерево — наполнилось теперь для него особенным значением и смыслом.

О такого рода переживаниях написано много книг — чаще не художественных, а эзотерических, религиозных (и в том числе, кстати, действительно связанных с наркотическим опытом: один из самых известных примеров — «Двери восприятия» Олдоса Хаксли). Никаких америк Норштейн здесь не открыл — разве что создал свой мультфильм в необычное время в необычном месте (все же официальная советская мультстудия 1970-х действительно была неожиданной производственной базой для рассказа о трансцендентном).

Поражает то, как именно Юрий Борисович рассказал о встрече с тайной. Пусть дети и побаиваются норштейновского ночного леса, но в целом «Ежик в тумане» (в отличие, например, от получасовой заумной и действительно наполненной библейскими аллюзиями «Сказки сказок») понятен даже маленькому ребенку. Ни один образ фильма, в сущности, не выходит за рамки своего буквального значения: можжевеловые веточки здесь появляются потому, что вкусно пахнут, лошадь — потому, что она белоснежна и красива, и дерево важно не тем, что соединяет нижний мир со средним, а тем, что оно большое, развесистое и старое. А сама встреча с тайной возможна, согласно Норштейну, в любой момент и в любом месте (без всяких наркотиков и медитаций).

Это кажется почти невероятным — что сделанный в самой негибкой технике (к перекладке многие относятся с некоторым даже презрением, считая, что подходит она для туповатых мультипликационных телепередач), очень простой по сюжету и по действию, совершенно незамысловатый по образному строю, фильм рассуждает о самом сложном вопросе, которого когда-либо касалось искусство. Легкий, лаконичный, емкий, он и впрямь похож на японское стихотворение, которое в трех строчках может рассказать о любви, вечности, религиозном опыте — о том, на что другие тратят сотни страниц и часы кинопленки.

Данный текст — это лишь одна из интерпретаций. Как любое действительно талантливое произведение, «Ежик в тумане» позволяет зрителю или критику прочесть в нем свой личный, уникальный смысл.

OPENSPACE.RU задал нескольким людям вопрос, что значит «Ежик в тумане» лично для них.

{-page-}

 

OPENSPACE.RU задал нескольким людям вопрос, что значит «Ежик в тумане» лично для них.

Наум Клейман, киновед, директор «Музея кино»
Это один из самых обаятельных и самых простых фильмов у Норштейна, да и вообще в кино. Картина — не только утверждение добра на экране, но и фильм о преодолении страха. Понимаете, это удивительно, насколько этот фильм попал в точку — в нужное время и в нужном месте.

Ужастики, которые сегодня во множестве производят, они настаивают на необходимости зла активного, которое нам все время угрожает. А в этом фильме происходит наоборот — преодоление. Там любой страх оказывается либо ложным — связанным с неправильным пониманием, — когда ежик пугается в тумане лошади, пугается упавшего листа, который на самом деле ему ничем не угрожает. Либо, наоборот, даже сова, которая его преследует и готова как бы схватить, она наивна, она заражена сама этой таинственностью мира. И сцена с колодцем, куда ежик укает, а она повторяет, как раз снимает этот момент совы как носителя зла.

И здесь обязательно кто-нибудь придет на помощь. Собака приходит на помощь, сом — это рыба, которая поднимает ежика из реки.

То есть это поразительное утверждение существования добра в мире. Я бы сказал даже — немного наивное, но абсолютно необходимое и детям, и взрослым. Детям это необходимо потому, что дети действительно нуждаются в успокоении и в понимании, что мир не враждебен к ним. А с другой стороны, и у взрослых в то время, когда ежик создавался, была масса причин для беспокойства.

В каком-то смысле ежик оказался портретом нашей интеллигенции. Интеллигенция, да и вообще весь народ, узнал себя в этом ежике, который идет к медвежонку и несет ему варенье, чтобы считать звезды. Понимаете, абсолютно сказочно мотивированное шествие через туман к светлому будущему, которое очень соответствовало нашему тогдашнему ощущению… А ведь ощущения эти были связаны и с памятью о войне, и с разного рода репрессиями… На самом деле, это терапевтический фильм.


Алексей Попогребский, кинорежиссер
Я точно сейчас не вспомню, сколько мне было лет, когда я впервые увидел «Ежика в тумане». Но, видимо, очень мало. Помню только, что родители как-то шушукались, что будут показывать какого-то ежика в каком-то тумане, и мы вместе сели перед телевизором — и помню, что мои ощущения от увиденного на старом советском черно-белом телевизоре, на котором было только два цвета — совсем белый и совсем черный — они были чем-то похожи на переживания самого ежика в тумане. И увиденное меня скорее испугало. Во-первых, тем, что это очень сильно отличалось от всего, что привычно показывали по советскому телевидению. Во-вторых, тем, что потерянность ежика очень сильно меня заразила.

Это была такая первая, случайная и очень сильная встреча с творчеством Норштейна. Которая потом почти так же случайно, но еще более мощно повторилась году так в 1984-м — точно сейчас не вспомню. Когда я включил телевизор, потому что в программе была указана рубрика «мультфильм», и случайно для меня показали «Сказку сказок». Опять же ничего даже близко похожего я в жизни на тот момент не видел. Фильм меня абсолютно потряс и заворожил, и стал для меня одной из самых главных киновстреч — игровых или анимационных.

Сейчас моей дочке четыре месяца, и мы уже успели посмотреть «Лису и зайца». На очереди «Ежик». А потом «Сказка сказок».


Светлана Филиппова, режиссер анимационного кино
Когда я впервые увидела фильм «Ежик в тумане», я была ребенком, но помню до сих пор чувство мгновенного узнавания. Мне казалось, что это я уже видела, хотя и понимала, что не видела никогда. Это было то, чего так не хватало моей душе — в фильме говорилось о тайне, в которой мы живем. В детстве я постоянно чувствовала присутствие этой тайны, но никто никогда об этом не говорил.

Мне кажется, сквозь этот мир просвечивает другой. Но не каждый его видит. Точнее, эта возможность появляется у каждого, но потом может ускользнуть, незамеченная. Есть люди, способные удержаться в этой предоставленной им возможности какое-то время — пока создают шедевр, хотя это почти невозможно. Всякий раз, наблюдая результат их творчества, мы узнаем то, чего никогда не видели, а лишь смутно догадывались — это есть где-то рядом, ведь и я тоже это видел, и это было со мной.


Антон Долин, кинокритик
«Ежик в тумане» — гениальный мультфильм и безусловный шедевр Юрия Норштейна, который он вряд ли превзойдет. И вряд ли кто-нибудь еще сможет его превзойти. По той простой причине, что это тот мультфильм, где анимация сходится в одной точке и с изобразительном искусством, и с литературой, и даже, не побоюсь этого слова, философией таким образом, что достигается главная, идеальная, крайне редко кем-то решаемая задача анимации — а именно, создание произведения, которое будет равно понятно, близко, интересно как ребенку, так и взрослому.

Это произведение крайне русское, потому что его герой — это ищущий мыслитель, который находится в вечной задумчивости и не способен ясно видеть, и именно это наводит его на часто парадоксальные размышления. И безусловно, этот образ маленького существа, потерянного в неизвестности и способного в этой неизвестности отыскать как кошмары, так и источник благодати и счастья… Этот образ несомненно центральный и для русского кино, и уж точно для анимации XX века.


Юриий Каспаров, композитор
Что мне нравится в «Ежике в тумане»? Прежде всего, стилистика и атмосфера мультфильма. Сразу возникает впечатление, что все это сделано ребенком — и рисунки совершенно детские, и текст тоже детский, и незатейливая драматургия с ее удивительными и совершенно несвойственными психологии взрослого человека коллизиями… То есть возникает полное впечатление, что создатели фильма изобрели какой-то хитрый аппарат, позволяющий осуществлять безукоризненный перевод со «взрослого» языка на «детский». Это, повторюсь, касается и визуальных, и вербальных образов. На самом деле, конечно, за этим стоят высочайший профессионализм и глубокое знание детской психики и детской психологии.

И мне очень импонирует главная мысль мультфильма. Не надо бояться тумана! Вообще не надо бояться всего неизвестного, непонятного… На поверку все это неизвестное и непонятное оказывается совсем не страшным. И то, что теряется — возвращается, и даже если упасть в реку, то найдется тот, кто спасет, и, конечно, все обязательно хорошо кончится. А если, любопытствуя, не нырнуть в туман, то многое может пройти стороной, и жизнь окажется беднее, чем могла бы быть.

И первое, и второе актуально по сей день и будет актуально всегда. То, что мультфильм до сих пор нравится и детям, и взрослым, живущим в самых разных странах, лучшее тому подтверждение.


Валентин Ольшванг, режиссер анимационного кино
Я «Ежика в тумане» особенно не выделяю среди других фильмов Норштейна. Для меня он существует в контексте всех работ и так же значим, как остальные. Конечно, когда я его увидел в первый раз, по-моему, это было в конце 1970-х гг. по черно-белому телевизору, он произвел впечатление. И больше всего тем, что абсолютно был мной не понят. Слишком неожиданное это было зрелище, не похожее на все, что я видел. Хотя я в то время уже заканчивал школу и уже, кажется, даже учился в художественном училище, в общем, уже было специальное воспитание — тем не менее, он меня ошеломлял своей непонятностью. Если углубиться в то ощущение, он поражал тональностью. Почти полным отсутствием света, полутонами.

И еще я помню, что очень много вокруг говорилось о непонятности фильма. Мои тети и многие родственники единодушно говорили с недовольством: «Что это такое, ничего не происходит, какой-то странный ежик, не пойми что». И меня это задевало. Потому что я как будто нечто приобрел для себя в этой непонятности фильма.

Непонятное в искусстве — это очень сильный фактор воздействия, особенно для ребенка. Вообще, ребенок острее воспринимает то, что ему непонятно. Он к этому тянется. Поскольку он еще занимается познанием мира. И это был момент впечатляющий в смысле познания мира.

А кроме того, у меня, как у многих, было обостренное состояние одиночества, особенно в подростковом возрасте, когда все гогочут вокруг, а ты чувствуешь какое-то сопротивление. И ежик был чем-то близким для одинокого человека. Ты подсознательно воспринимал эту одинокую родственную душу. Наверное, так можно описать те мои подростковые ощущения.

А потом уже я его для себя более осознанно воспринимал. Я уже понял, что такое ритм этого фильма, что такое его музыкальность и что такое его философия. Для меня это фильм, где Норштейн открывает для себя очень именно ему характерную, очень важную философию. Это про соотношение себя и космоса. Себя и всего. Там же ничего не происходит с точки зрения прямого и жесткого сюжета, там ничего нет. Ежик идет по дороге из одной точки в другую на встречу. И в этом ничто происходит все — дзен-буддистская эстетика.