Является ли кино для нас важнейшим из искусств?

Философ, видеоартисты, директор синематеки, продюсер, бармен и представители других смежных профессий отвечают на главный вопрос раздела «Кино»

 

Наум КЛЕЙМАН, директор московского Музея кино

Это абсолютно неправильная, искаженная цитата. Ленин сказал совсем иное. Он вообще говорил о просветительстве в неграмотной стране, а понятие «важнейшее искусство» — это абсолютно абсурдная категория, поэтому никогда кино и не было важнейшим искусством, и сейчас не является. А что является? Все искусства являются важными. Почему музыка менее важна? Когда-то считалось, что музыка помогает формировать духовный мир человека и рождаться красивым людям. Сейчас искусство вообще находится в небрежении общества. В этом же беда, и это болезнь общества и болезнь государства. А так — любое искусство может формировать сознание: нужно читать, нужно слушать музыку, нужно смотреть кино, и надо в детях воспитывать понимание того, что каждое искусство дает что-то, чего другое искусство не дает. То, что у нас сейчас проходит как «важнейшее из искусств», — это телевидение, и деньги поэтому все на телевидении, все внимание на телевидение. И вырастают идиоты. А категория «важнейшее» вообще не относится к искусствам. Это из другой системы, это все иерархии, нам не нужные. Я бы вообще не стал устраивать такие опросы!


Александр РОДНЯНСКИЙ, теле- и кинопродюсер

На сегодняшний день кино не является важнейшим из искусств. В условиях полной безграмотности населения — а это уточнение было важным нюансом той самой ленинской формулы — таковым становятся мультимедиа и интернет. Кинематограф сегодня — это не более чем одна из технологических платформ, позволяющих человеку совершать эмоциональные путешествия; на протяжении почти 100 лет он и был этим инструментом и навигатором, побуждавшим людей плакать, смеяться, думать и обсуждать какие-то существенные контексты. Кинематограф просвещал, вдохновлял или, наоборот, разочаровывал, он был явлением не только культурным, но и социальным. Он связывал многомиллионную массу разнородных людей в единую, дышащую одним дыханием аудиторию. Главное преимущество того, что мы с вами называем кино, — это все-таки возможность сострадать, сопереживать и быть частью истории, проживать ее вместе с героями. Это необходимо человеку — психологически, эмоционально, физиологически, в конечном счете. Bот в этом широком смысле кинематограф — не как способ доставки аудиовизуального контента до публики, а как способ создания этого контента — организованной и завершенной истории с героями, с драматической ситуацией, с переживанием, способной захватить и вовлечь зрителя, — безусловно, важнейшее из искусств.

Не случайно некоторые важнейшие жанры, которые составляли более половины кинорепертуара на протяжении десятков лет, — например, драма — просто мигрировали на телевидение. И они будут мигрировать дальше, продолжат свое путешествие на новые технологические платформы. В нынешних обстоятельствах, думаю, тот же Селзник сделал бы «Унесенных ветром» как могучий HBO-шный сериал: большой, событийный. Сейчас в кино доминирует жанр адреналинового аттракциона — именно он и привел молодую аудиторию в кинотеатры. Тут, разумеется, можно бесконечно спорить о том, что пришло раньше — эта аудитория или сам аттракцион. Однако как следствие — все это выжило драму из кинотеатров, и кино вернулось, на мой взгляд, в то состояние, в котором оно начиналось, — в балаганное, базарное представление. Этот аттракцион, конечно, стоит на плечах большого кинематографа и подчас даже выходит за собственные рамки. Но тем не менее его сегодняшнее доминирование в качестве ключевого элемента кинозрелища исключает модель проживания, путешествия людей, объединенных чувством коллективного просмотра.

Боюсь, что кино утратило свой революционный характер. Если говорить о России, то последний всплеск гигантского влияния фильмов на общественные настроения случился в эпоху перестройки, а последней идеологической инъекцией стала картина «Маленькая Вера». И «Покаяние» Тенгиза Абуладзе, и «Легко ли быть молодым?» Юриса Подниекса, безусловно, повлияли на очень важный сегмент советского общества. Но это все же был сегмент. А «Маленькая Вера» стала всенародным явлением, тем удивительным зеркалом, посмотревшись в которое, все узнали себя.

Что взяло на себя сейчас роль пропагандистской машины? Еще лет пять назад я бы с достаточной уверенностью ответил «телевидение» — тогда оно было абсолютным opinion-maker. Вспомним выборы 1996-го, сделанные телевидением, а никаким не кинематографом. Но сейчас я уже не так уверен, хотя, конечно, охват аудитории у ТВ несравнимо больше: у нас успешным считается кинофильм, который посмотрели 4—5 млн зрителей — в стране, где живет 145 млн! Сравните с телевидением, где какой-нибудь канал из трех ведущих собирает аудиторию в 20—30—40 млн.

С другой стороны, за последнее время, после огромного количества манипуляций с инструментарием медиа, у публики вообще исчезло доверие к ним. Именно в этом я как раз и вижу поражение современного российского жанрового кино, а не в том, что оно, скажем, технически плохо сделано или каким-то образом не соответствует своим иностранным конкурентам. Просто оно принципиально манипулятивно по отношению к героям и к ситуации, оно никоим образом не соответствует реальному человеческому опыту, оно нерелевантно ему. Мне нравится вот это высказывание Мамардашвили: когда его спросили, что такое марксизм, он ответил, что это попытка уложить очень большой мир в очень маленькие головы. Вот, собственно говоря, то, чем занимается наш кинематограф, — и то, чего американский кинематограф в своих многочисленных проявлениях, даже очень далеких от искусства, каким-то удивительным образом избегает.

Так что если мы будем говорить о влиянии на еще более широкую аудиторию, то я бы сказал, что спорт — вот способ коммуникации с миллиардами. Игры, которые приковывают к себе внимание миллиардов зрителей, сегодня представляют ровно то, чем на протяжении многих лет был кинематограф. Эти игры и являются главным конкурентом того, что мы называем кино. Это идея не моя, а Юхананова. Он как-то заметил, что знаменитый инцидент с Зиданом и Матерацци посмотрели 2,5 миллиарда человек, в то время как рождественскую проповедь папы римского смотрят в мире, условно говоря, 500 миллионов. Эта история расколола многих болельщиков, заставила их обсуждать: а надо ли было срываться или надо было держать себя в руках? «Сдерживайся!» — так сформулировал суть этого происшествия Юхананов. Мне очень понравилась эта остроумная идея — что это была история про «сдерживайся». В принципе, чем не проповедь?

Советский физик Фейнберг, член-корреспондент АН СССР, написал во времена диспутов физиков с лириками статью, которую я запомнил. Он говорил, что искусство предназначено для утверждения аксиом, вернее, для перевода ситуаций полемичных в аксиоматические. Иными словами, когда я говорю вам: вы знаете, настоящая любовь должна преодолевать любые этнические, расовые, национальные, географические, материальные, сейчас добавим еще и гендерные, границы — вы можете ответить «ну да» или «ну нет». Во всяком случае, мое утверждение будет звучать полемично. А когда вы смотрите или читаете «Ромео и Джульетту», у вас это не вызывает никаких вопросов, вы воспринимаете это as given, as granted, ну то есть как данность. Спорт может дать это в какой-то степени. Но опять-таки он все равно находится в большей степени на территории пусть эмоционального, но аттракциона. Да, он рассказывает истории про мужество, силу, характер, сдержанность, толерантность, но он не рассказывает тысячи других историй, в которых нуждается человек. То, ради чего собирались у первобытного костра люди, на самом деле спорт не реализует. Это ведь не просто истории про то, как они там засадили мамонту в брюхо 15 копий. Это истории про смерть, про болезни, про жизнь, про внутреннюю стойкость — те истории, которые могут укреплять волю к жизни или, напротив, размывать ее, могут заставлять думать. В общем, все то, что вызывает к жизни большую литературу и кино, в частности. И здесь, я убежден, его не заменить.

Так что я думаю, что сейчас это — все, что связано с мультимедиа. Когда я говорю «мультимедиа», я имею в виду процесс ухода власти над контентом из рук тех, кто владеет платформами, то есть различными носителями контента, в руки тех, кто его производит. Если у вас есть послание, идеологический месседж, то дальше вы его начинаете многократно использовать и эксплуатировать на всех доступных вам площадках. Сегодня ведь никто не ограничивает себя просто кинотеатральным прокатом — сегодня все может быть показано и в кино, и по телевидению, вброшено на DVD, VOD и др.

Вот на Украине в силу того, что там нет своей киноиндустрии, к «кинематографистам» относят людей, производящих сериалы. Для них это — кино. Как ни странно, в этом есть какая-то своя сермяжная правда. То есть драматически организованные истории, способные захватить и вовлечь зрителя вне зависимости от того, два часа они идут или 10 часов, — в известном смысле это все, с точки зрения зрителя или политического заказчика, является кинематографом. Вот в этом смысле кино — безусловно, важнейшее из искусств.


Виктор ЗАЦЕПИН, главный редактор издательства «Rosebud»

Ленинская крылатая фраза, переформулированная в ваш вопрос, вышла из его разговора о кино с Луначарским, который состоялся в феврале 1922 года. Чтобы восстановить контекст и смысл сказанного, привожу цитату из мемуаров Луначарского:
«Владимир Ильич сказал мне, что производство новых фильмов, проникнутых коммунистическими идеями, отражающих советскую действительность, надо начинать с хроники и что, по его мнению, время производства таких фильмов, может быть, еще не пришло. “Если вы будете иметь хорошую хронику, серьезные и просветительные картины, то неважно, что для привлечения публики пойдет при этом какая-нибудь бесполезная лента, более или менее обычного типа. Конечно, цензура все-таки нужна. Ленты контрреволюционные и безнравственные не должны иметь место”. К этому Владимир Ильич прибавил: “По мере того, как вы встанете на ноги благодаря правильному хозяйству, а может быть, и получите при общем улучшении положения страны известную ссуду на это дело, вы должны будете развернуть производство шире, а в особенности продвинуть здоровое кино в массы в городе, а еще более того — в деревне... Вы должны твердо помнить, что из всех искусств для нас важнейшим является кино”» (цит. по: Полное собрание сочинений В.И. Ленина, т. 44, стр. 579, курсив мой).

По всей видимости, это означает, что кино для Ленина было не важнейшим из искусств по сравнению, например, с керамикой, литературой и балетом, а важнейшим средством распространения коммунистических идей. Курсивом я выделил места, которые показывают, что речь к тому же идет о довольно-таки неопределенном будущем, когда советское кинохозяйство дорастет до машины пропаганды. К счастью, времена меняются, и для односторонней пропаганды каких-либо идей остается все меньше места.