НИЧЕГО, КРОМЕ ПРАВДЫ
Пять реальных историй о «Ласковом мае», которых нет в картине (а зря)

«Песня с привкусом гидропирита»

Первая песня, которую Кузнецов и Шатунов записали на своем единственном инструменте — слегка усовершенствованном электрооргане «Электроника», — отнюдь не «Белые розы» (как в фильме), а «Вечер холодной зимы». Любопытно, что Кузнецов сначала всерьез собирался использовать для детдомовской группы тексты своих любимых Вознесенского и Ахматовой и только потом остановился на песнях собственного сочинения. С «Розами» же связан целый ряд драматичных историй, которые могли бы украсить картину. Сергей Кузнецов написал эту песню после того, как «увидел, как с шестого этажа, из обледенелого окна, спускаются свитые в канат связанные простыни, а юный Дон Жуан вскарабкивается на подоконник, и его намерения не вызывают сомнений. Увидев меня, пацан смылся. Но картинка: худенькая фигурка на белом канате, закрытое окно на девчачьем этаже, заледенелое, сквозь которое видны только легкие цветные пятна, — эта картинка разбудила во мне песню».

Между записью дублей трека, накануне нового, 1988 года, произошел случай почти трагический. «Юра стоял у окна, — пишет Кузнецов в своей автобиографии, — а на подоконнике — бутылка из-под шампанского. В ней — перекись водорода. Обыкновенный гидропирит. Он ужасно похож на воду. Ничем не пахнет, без цвета. Юра и подумал: вода. И без всякой задней мысли хлобысь — и в рот эту бутылку. И за-дох-нул-ся...». Увидев, что солист сгибается пополам в кашле и приступах рвоты с кровью, испуганный композитор вызвал «скорую», но после отъезда врачей у Юры начался новый приступ. «И я иногда грешным делом думаю: может, история с гидропиритом — не просто случайность, может, сама песня потребовала для себя не только душевных переживаний, но и физических страданий?» — задается вопросом Кузнецов.


Предложение и спрос

Фильм почти не уделяет внимания сексуальной жизни участников «Ласкового мая»: герои продолжают оставаться скорее детьми, нежели подростками (хотя к концу картины бросается в глаза, что за время существования группы они совершенно не повзрослели). Но в свое время эта тема была одной из самых обсуждаемых в контексте запредельной популярности «Мая». Хотя слухи о педерастии участников группы появились сразу же после того, как детдомовский бойз-бенд стал знаменитым, участники группы относились к этим обвинениям с иронией. Разин рассказывал, что при отборе солистов всегда делал акцент на их «натуральности», поскольку понимал силу интуиции девочек-фанаток. Именно из-за «голубых задатков» он сразу отсеивал примерно 6 из 10 приходящих на прослушивание ребят. «Может быть, успех “Ласкового мая” и заключался в том, что у нас не было “голубых”, — предполагает Разин. — Пусть у Юры Шатунова порванные кроссовки, пусть без носок, пусть короткие оборванные брюки, пусть майка, в которой спит. Как он есть». При этом как участники проекта, так и сам Разин регулярно подвергались домогательствам респектабельных геев (подобный эпизод описан во втором романе Разина «Человек тусовки»). «Они постоянно вращались рядом с нами, — вспоминает Александр Прико. — Помню, один парень в гостинице попытался приставать к Серкову, так Серега схватил вилку и с размаху воткнул ему в голову. У нас, детдомовских пацанов, с такими разговор короткий!»

Ситуация с девушками была прямо противоположной: невзирая на штрафы, участники группы ни в чем себе не отказывали, — благо предложение многократно превышало спрос. Поклонницы делили кумиров загодя. «Мне Серков достался по распределению в 1990 году, — вспоминает фанатка на форуме сайта Кости Пахомова. — Подружки разбирали “ЛМ” по фотографии, кому Шатунов, кому Прико с Игошиным. Разина никто не взял — побоялись, видать». На время вечернего обхода номеров администратором девушки свисали из окон на простынях и прятались на балконах, — или, если позволяли средства, просто снимали номер над Шатуновым и потом спускались к нему. Апофеозом стал момент, когда одна из фанаток в честь группы назвала своего сына Ламай. Хотя данные о 150 девушках, согласно «Википедии» покончивших с собой из-за любви к маевцам, вероятно, все же преувеличены.


Дисциплинарный санаторий

Фильм Владимира Виноградова почти не описывает повседневный быт участников «ЛМ», но это отдельная любопытная тема. Стоит вспомнить, что в то время, когда заработная плата простого советского человека колебалась в пределах 100—150 рублей, а концертная ставка артиста составляла 14 рублей, участники «ЛМ» зарабатывали по 3—4 тысячи в месяц. Правда, большую часть года группа отрабатывала в среднем 5—6 концертов в день, с 10 утра и до поздней ночи. Обычный участник получал от 30 до 50 рублей за одно выступление, а Шатунов просто брал из общего котла нужную ему сумму. Запросы у него, впрочем, были скромные: раз в неделю поездка на Рижский рынок за сигаретами и одеждой, видеокассеты, дискеты для игровой приставки «Микроша». Шатунову с Серковым Разин с первых дней снимал отдельную квартиру, приставил к ним личную охрану и возил на концерты на собственном винтажном «Мерседесе» или «Чайке», в то время как другие участники порой приезжали на концерт на метро.

Чтобы неслыханные деньги не развратили ребят, Разин разработал внутри коллектива систему жестких штрафов. Участникам группы запрещалось пить и курить (штраф за выкуренную сигарету составлял от 25 до 50 рублей, спиртное обходилось в 100). Но главным прегрешением считался секс с фанаткой: за это могли сразу уволить или в лучшем случае заменить увольнение штрафом — бесплатной отработкой двадцати концертов. Впрочем, главной «головной болью» администраторов были не ребята, а создатель группы Сергей Кузнецов, который отличался сочетанием полного равнодушия к деньгам с любовью к веселому буйству. «Сколько раз мы ему говорили: “Кузя, купи себе хоть что-нибудь из одежды”, — но он только отмахивался, — вспоминает Александр Прико. — Вот разгромить люкс в гостинице и потом гордо отдать за это кучу денег — это ему было в кайф!»


Атака клонов

Вопреки показанному в фильме, к моменту появления Разина «Ласковый май» уже несколько месяцев был очень популярным (благодаря кассетным пиратам и сарафанному радио) коллективом. И одной из главных причин конфликта Кузнецова и Разина было то, что последний успел воспользоваться этой популярностью еще до того, как стал работать с группой. «4 июля 1988 года я отправился в Москву, и в первый же день узнал факты, которые меня насторожили, — вспоминает Кузнецов. — Я обнаружил, что Разин под нашу фонограмму уже несколько дней проводит концерт некоего мифического “Мая” в самом центре столицы — в ЦПКиО им. Горького». Продюсер Алексей Мускатин подтверждал, что уже летом 1988 года у него в Сочи работал состав «ЛМ» с солистом Мишей Сухомлиновым (впоследствии убитым), который открывал рот под фонограмму Шатунова. Так что есть вероятность, что двойники «Ласкового мая» появились едва ли не раньше, чем сама группа в ее классическом составе.

Так или иначе, но в последующие годы количество дублей начало бесконтрольно разрастаться. Как минимум три состава «Мая» (с Шатуновым, с самим Разиным и с Костей Пахомовым) гастролировали под эгидой студии «Ласковый май», чтобы удовлетворить все многочисленные запросы из регионов. В результате целиком группу можно было увидеть только на больших сборных концертах в Москве и Ленинграде (вроде легендарного ревю «Белые розы белой зимой» в «Олимпийском»). Однако плоды этой идеи пожинал далеко не один только Разин: в 1990 году Андрей жаловался прессе, что по стране разъезжает более 20 «Ласковых маев». Самым назойливым конкурентом был ленинградский «Ласковый май — 2», претендовавший на совершенно самостоятельный от оригинала статус. Впрочем, как верно заметил в интервью того времени директор этого клона Михаил Томилин, «в какой-то мере словосочетание “Ласковый май” уже стало обозначением музыкального течения».


«Надо брать сирот!»

Еще одна предельно откровенная цитата из старого интервью Андрея Разина, которая с голографической точностью отражает как специфику характера главного героя картины, так и саму атмосферу музыкального бизнеса конца 80-х. События, о которых рассказывает Андрей, происходили за считаные недели до того, как в купе поезда он впервые услышал у попутчика запись оренбургских детдомовцев. «Вообще-то начался “Ласковый май” с того, что я заменил непослушных Разину и Гулькину в “Мираже” Ветлицкой и Овсиенко. Но когда через год и у них тоже начались разговоры о сольной карьере, я понял: девчата в принципе вещь ненадежная. У них появляются мужчины, поклонники. Чуть ли не каждый приходил ко мне и начинал базарить: “Это моя девушка, имей в виду...”. Я удивлялся: “Да какая она твоя, если у нее со мной контракт?” — “Нет, моя. Если вдруг что, будешь иметь дело со мной, я — ее крыша!” В общем, стало трудно работать. А девочкам это нравилось, они это поощряли, плакались: “Нам мало платят, не дают сольно петь...” Короче говоря, я подумал: “Надо брать сирот!”»