ЕРОФЕЕВ



Когда Самодуров делал первые шаги на открывшемся общественном поприще, выпускник МГУ Андрей Ерофеев столь же самозабвенно посвятил себя собиранию остатков нонконформистского искусства. Он буквально откапывал работы из гор мусора, уговаривал подарить или дать на время — в ожидании, когда государственный музей сможет что-то купить. Некоторые художники до сих пор обижены на эти его «приемчики», но нужно признать, что именно его, и только его стараниями русское подпольное искусство 1960—1980-х годов не пропало, а оказалось в государственном хранилище. Ему удалось организовать Отдел новейших течений в Музее декоративно-прикладного искусства в Царицыно (подальше от центрального начальства), где коллекция много лет и жила, пока в 2001 году не перешла вместе со своим создателем в Третьяковскую галерею.

Андрей Ерофеев — необычайно упрямый человек, известный своим демонстративно несгибаемым нравом и публичными схватками с начальством. Сын посла СССР в Париже и младший брат известного писателя Виктора Ерофеева, он с юности был крепко социально защищен, против чего, возможно, и протестует. Теперь старший брат старается подружиться со всей возможной властью, а младший усвоил модель социального протеста, которая является для него единственно достойной формой поведения.

У Андрея Ерофеева очень ясная картина мира. С его точки зрения, задача художника — искать и прощупывать болевые точки общества и нарушать табу. Государство же обязано терпеть искусство, потому что именно этим последнее воспитывает общество.

При этом художник никогда не должен переходить к прямому жесту насилия, тогда исчезает условность — профессиональный признак искусства. А задача художника по отношению к социуму состоит в том, чтобы, условно говоря, «ставить памятники», создавать визуальные эмблемы для ценностей, которые общество само отслоить не в состоянии.

Похоже, общество Ерофеев вообще оценивает не слишком-то высоко. Он предпочитает искусство, и это его порой подводит. На собрании на «Винзаводе», устроенном 29 мая для обсуждения ситуации, он хотел развесить по стенам фото обвинителей, но из потребности в художественности не занялся этой работой сам и не доверил ее журналистам, а поручил группе художников под названием «Война» (той самой, что недавно сорвала куш славы за счет попытки группового секса среди чучел). «Война», гордая столь ответственной задачей, добавила к фото матерных высказываний (как обычно у них, совершенно бессмысленных и даже чисто грамматически непонятных). Все выступавшие начали от этого открещиваться, возникла неловкость; на следующий день Ерофеев в открытом письме в своем блоге попросил прощения за то, что не смог удержать группу от хулиганской акции, а еще через день взял свои извинения назад. С его точки зрения, лучше мат, чем попытка договориться с фашистами.

При этом сам Ерофеев делает работу, которую должны были бы делать журналисты и художники. Он чуть ли не единственный, кто анализирует ситуацию. Он говорит и пишет о том, что риторика обвинения становится уже нейтральным языком, что в прессе уже можно назвать картины провокационными без всяких кавычек, что в обществе возобладала концепция современного художника как человека больного, а цензура превратилась в самоцензуру.

Он может все это сказать и сам, но ему нужен художник. Протестный художник. Поэтому Ерофеев носится с теми, кто может подойти на эту роль: с группами «Синие носы», «ПГ», и вот теперь «Войной». «Политические произведения» всех трех групп становятся все предсказуемее и включают в себя в основном фотоигры с раздеванием и имитацией совокуплений. Как написала искусствоведка Катрин Милле в своей автобиографической книжке «Сексуальная жизнь Катрин М», когда она в юности никак не могла придумать, что бы умного сказать, она обычно приступала к оральному сексу.